========== Глава первая, в которой некая вдова убеждает мистера Северуса Снейпа взять на себя хлопотные обязательства ==========
Унылым промозглым утром мистер Северус Снейп, уилтширский стряпчий, сидел за столом в своей маленькой конторе. Шел дождь; свет, проникающий через большое, во всю стену, окно, был настолько тусклым, что мистеру Снейпу пришлось бы забыть о своей обычной бережливости и все-таки зажечь лампу, если бы он вознамерился заняться бумагами. Но этим утром сельский стряпчий, представитель компании «Томас Риддл и Ко» в Уилтшире, оставил привычные ежедневные труды, чтобы отправиться в Лондон на почтовом дилижансе. Еще накануне мистер Снейп собрал саквояж и с утра зашел в контору отдать некоторые распоряжения своему клерку — там-то он, к своему неудовольствию, и столкнулся с леди Нарциссой.
Нарцисса Малфой была дамой средних лет, из той породы сельских аристократок, что изо всех сил стараются выглядеть респектабельно. Бледная, востроносая, с неопределенного цвета светлыми глазками и мелкими чертами увядшего лица, леди Нарцисса когда-то, должно быть, могла показаться хорошенькой. Но бегающий взгляд и неприятная, одновременно заискивающая и высокомерная улыбочка, то и дело проскальзывающая на ее тонких сухих губах, производили отталкивающее впечатление — во всяком случае, на мистера Снейпа, которому пришлось пригласить леди Нарциссу в свой кабинет и битый час выслушивать ее насквозь фальшивые любезности.
— Вам известно, мистер Снейп, насколько расположена к вам наша семья, — говорила леди Нарцисса таким тоном, словно своими словами оказывала Снейпу величайшую честь. — Мой муж, — она со вздохом приложила платочек к совершенно сухим глазам, — мой бедный муж так вас ценил… Он всегда отзывался о вас в весьма лестных выражениях. «Мистер Снейп — истинный джентльмен, — так он говорил, — иной лорд позавидовал бы безупречной репутации нашего милого стряпчего!» Ах, мой бедный, бедный Люциус, — леди Нарцисса опять приложила платочек к лицу. — Если бы вы знали, мистер Снейп, как тяжело хрупкой женщине без супруга, своего покровителя и защитника! — и она привычным кокетливым движением поправила черные кружева, приколотые на ее бесцветные букольки в знак вдовства — несмотря на то, что супруг леди Нарциссы, Люциус Малфой, был в полном здравии и обретался сейчас в долговой тюрьме Кингз Бенч, она любила щегольнуть своим «бедственным положением».
— Премного благодарен, — процедил Снейп сквозь зубы, поглядывая на часы. Никогда еще он не ждал дилижанс с таким нетерпением.
— Вот почему я и решилась обратиться только к вам, — Нарцисса подалась вперед, отчего взгляду Снейпа — разумеется, совершенно случайно — открылась бледная дряблая грудь почтенной дамы. — «Мистер Снейп не откажет в поддержке бедной леди, сломленной жестокими обстоятельствами, — сказала я себе. — Иначе чего бы стоила его безупречная репутация, если бы он не пришел на помощь супруге своего доброго школьного друга и благодетеля?»
К слову сказать, добрым другом мистера Снейпа (а уж тем более — благодетелем) Люциус Малфой отнюдь не был, и Снейп поморщился, раздраженный бесцеремонным шантажом Нарциссы. Та же продолжала говорить не умолкая, щедро пересыпая свою речь любезностями вперемежку с жалобами и завуалированными угрозами, не забывая при этом утирать платочком несуществующие слезы. Вполуха слушая ее болтовню, Снейп с рассеянностью рассматривал свой стол, на который падали тусклый свет из окна за спиной и его, Снейпа, собственная тень. Снаружи шумел дождь; если бы Снейп оглянулся, то увидел бы по-утреннему пустынную улицу, подернутую тоскливой серостью пасмурного дня, мостовую, темную от влаги, и фасад дома напротив, едва различимый за серой завесой дождя. В соседней конторе зажгли лампу — на камни мостовой легли теплые отсветы. Капли дождя, стекая по оконному стеклу, скапливались в щели между стеклом и разбухшей от сырости, потрескавшейся рамой. Снейпу подумалось, что он выбрал не лучший день для путешествия — но, взглянув на Нарциссу, которая всё не умолкала, решил, что предпочтет любую, пусть даже самую отвратительную погоду этой изощренной пытке.
Наконец снаружи раздался звук горна. Взяв саквояж, Снейп поднялся из-за стола.
— Прошу меня извинить, — проговорил он с заметным облегчением. — Я должен ехать в Лондон по делам службы.
Леди Нарцисса тоже поднялась, подав Снейпу руку с насторожившим его трагическим пафосом. Сдерживая неудовольствие, Снейп проводил Нарциссу до двери конторы, попрощался с клерком и уже сделал шаг за порог, когда Нарцисса, издав некий полустон-полувскрик, вдруг кинулась Снейпу на грудь.
— О, мистер Снейп! Я всё же решилась! — выдохнула она страстно — у Снейпа даже мелькнуло нехорошее подозрение, что леди Нарциссе, истомившейся, по ее собственному выражению, без «мужского плеча», вздумалось признаться ему в романтических чувствах. Схватив Снейпа за руку обеими руками в черных кружевных перчатках (местами «незаметно» починенных), Нарцисса попыталась прижать его руку к своей чахлой, но тем не менее бурно вздымающейся груди. Снейп выдернул руку. Тогда Нарцисса вытащила из-за лифа медальон, висевший на длинной цепочке, и, раскрыв его, сунула Снейпу под нос.
— Мистер Снейп! — воскликнула она с наигранным страданием (недаром, верно, уилтширские сплетницы шептались, что леди Малфой до замужества была — подумать только! — актрисулькой в одном из многочисленных лондонских театров). — Мистер Снейп, я уверена, вы помните моего сына — о, мой бедный маленький ангел был так привязан к вам в детстве! Он сиял от счастья, когда вы приходили в наш дом! — Снейп тотчас же припомнил, что в доме Малфоев он бывал от силы раза два, а с их единственным отпрыском, капризным бледным мальчиком, был едва знаком. Между тем Нарцисса продолжала: — Мой супруг (вы же помните, мистер Снейп, каким заботливым отцом был мой Люциус?) отправил нашего Драко учиться в Лондон, в закрытую школу для мальчиков «Хогвартс»; мне известно, что и вы получили образование в этом старинном благородном заведении. Но, Бог мой, как тяжело мне было расстаться с моим маленьким Драко! Представьте: мое дитя, мой славный, наивный мальчик совсем один в большом городе — а вам и самому известно, мистер Снейп, сколько соблазнов таит Лондон для неискушенного молодого человека… — Нарцисса сделала поистине театральную паузу. — Мистер Снейп, — произнесла она наконец, крепко вцепившись в его руку. — Пообещайте мне — ради вашей прекрасной матери, которая пеклась о вас так же, как и я пекусь о моем Драко, — Снейпу не удалось сдержать гримасу, — пообещайте, что найдете моего малютку и отправите его домой. Ах, мистер Снейп, люди бывают так черствы! Они не желают войти в положение бедной вдовы. Они лишь стремятся нажиться на моем горе… Мало того, что два года они терзали меня, требуя плату за обучение моего бедного мальчика, оставшегося без отцовской заботы — теперь же они грозятся и вовсе отчислить его из Хогвартса! И эти люди называют себя воспитателями юношества!..
Судя по выражению лица леди Малфой, она намеревалась еще долго изобличать корыстность руководства Хогвартса, но Снейп (опасавшийся, что из-за театрального представления, разыгранного Нарциссой, он опоздает на дилижанс), перебил ее:
— Хорошо, я найду вашего сына, как только прибуду в Лондон, и незамедлительно отправлю к вам. А теперь, прошу прощения, мне пора ехать.
— Вы благородный человек, мистер Снейп! — прошептала Нарцисса наигранно-слабым шепотом, протянув Снейпу свою костистую руку для поцелуя. Снейп сделал вид, что не заметил, и, коротко поклонившись, поспешил к дилижансу. Нарцисса, нисколько не смущенная холодным прощанием, засеменила вслед за ним.
Стоя у дилижанса и мешая другим пассажирам занять места, она торопливо говорила что-то Снейпу в окно до тех пор, пока дилижанс не тронулся. Но и тогда Нарцисса, позабыв о роли леди, которую она столь старательно играла в Уилтшире, еще какое-то время бежала за дилижансом нелепой рысцой. Помахивая платочком, она кричала вслед удаляющейся карете:
— Помните! Вы поклялись защищать его!
========== Глава вторая, в которой сразу по прибытии в Лондон наш незадачливый стряпчий посещает свою альма-матер, где наводит справки о юном Малфое ==========
Хогвартс встретил Снейпа необычной тишиной. В мрачном холле не было ни души. Снейп остановился, обводя взглядом деревянные панели на стенах, потемневшие от времени портреты, два кресла и диван (на которые, как он помнил, ученикам не разрешалось садиться, отчего особо лихим подвигом среди старшекурсников считалось выбежать в прихожую и забраться на диван с ногами). Густой воздух пропах сыростью и пылью. Едва ступив под стрельчатые своды своей бывшей школы, Снейп ощутил, как к нему возвращается прежняя робость: на одно мгновение ему даже показалось, что сейчас перед ним откуда ни возьмись появится его тьютор и, с подозрением воззрившись на маленького Северуса, строго спросит, почему он не на занятиях. Надо заметить, что в бытность свою питомцем Хогвартса Снейп занятия не пропускал, но тревога и постоянное тоскливое ожидание наказания никогда не покидали его в неприветливых стенах этого угрюмого, похожего на средневековый замок, оплота знаний.
Снейп не был в Хогвартсе с тех пор, как выпускником покинул его холодные классные комнаты, большие неуютные спальни и библиотеки, где тишина казалась тишиною склепа. Припомнив свое несчастливое одинокое детство, проведенное под угрюмыми готическими сводами Хогвартса, Снейп почувствовал, что ради спокойствия своей души ему не следовало сюда возвращаться. Желая поскорее выполнить поручение, навязанное ему леди Нарциссой, он двинулся вглубь здания школы, без труда вспоминая путь к кабинету директора. И неудивительно: бедный сирота сомнительных кровей (Снейп явственно услышал — так, словно эти голоса звучали не в памяти, а наяву — как однокурсники дразнят его: «Эй, Липский!») был принят в Хогвартс благодаря протекции директора, профессора Дамблдора, добрейшей души человека. Северус часами просиживал у него, бездумно рассматривая унылые засохшие лимонные дольки на блюдце и пыльное чучело красноперой экзотической птицы. Сейчас, вспомнив запах директорского кабинета, какой-то особенно затхлый и старческий; ласковый взгляд профессора Дамблдора из-за пенсне со стеклами-полумесяцами; это его обращение — «мой мальчик», Снейп вновь, как тогда, в детстве, испытал неловкость, смущение и бессильное желание уйти.
Он проходил мимо высоких двустворчатых дверей классных комнат; некоторые были приотворены, и взгляду Снейпа открывались знакомые полутемные классы с длинными рядами громоздких старых парт, большой черной доской и непременным латинским изречением над нею — грозным предупреждением ленивым или непоседливым школьникам. Шаги Снейпа гулко раздавались в коридоре. Казалось, он был один во всем Хогвартсе — но в то же время Снейпу, как в детстве, чудилось, будто кто-то крадется за ним, и мистер Снейп, сердясь на самого себя, сдерживался, чтобы не оглянуться. Между тем он начал улавливать некий неясный гул или же эхо гула: то нарастая, то стихая, гул всё же усиливался по мере того, как Снейп приближался к большому залу. Когда Снейп поравнялся с дверьми, он уже явственно слышал мальчишеские голоса. Собравшись с духом, Снейп толкнул тяжелую толстую дверь и шагнул в зал.
Он мгновенно понял, что происходит, даже не взглянув на то, что изо всех сил старались увидеть возбужденно галдящие мальчишки, набившиеся сюда в таком количестве, что в большом зале стало неимоверно тесно и невыносимо душно. Они вставали на цыпочки, вытягивали шеи, хватались друг за друга, чтобы подпрыгнуть повыше, и беспрерывно, посмеиваясь и пихая друг друга локтями, болтали, отчего большой зал напоминал растревоженный улей. Снейп помнил, что значит это небывалое волнение. Что-то неприятно потянуло и заныло у него в груди; он хотел было отступить обратно в коридор, но подумал, что директор наверняка здесь, а не в своем кабинете. Пытаясь заглушить в себе какое-то глупое детское смятение (смешанное с не менее постыдной детской радостью, что наказанию на этот раз подвергся не он), Снейп двинулся сквозь толпу.
Мальчишки, с боем отвоевывающие друг у друга место поближе к импровизированной сцене, безропотно (хотя и с недовольством) пропускали Снейпа, должно быть, принимая его за одного из учителей или членов школьного совета. Вскоре Снейп, почти не пострадавший (ему всего лишь пару раз отдавили ноги и разок ненароком ткнули локтем под ребра), оказался в первом ряду. Счастливцы, успевшие занять лучшие места, — в большинстве своем старшекурсники — взволнованно переговаривались, точно публика в театре, предвкушающая премьеру пьесы. Снейп слышал, как назывались цифры: «Шесть, двенадцать, пятнадцать… да нет, двадцать четыре!..» Все взгляды были устремлены на «сцену», где вот-вот должно было разыграться «представление», и Снейп, повинуясь какому-то всеобщему стремлению, тоже посмотрел туда, заранее зная, что он там увидит.
Он сразу же узнал Аргуса Филча, своего бывшего тьютора. Тот, похоже, нисколько не изменился с тех пор, как Северус Снейп покинул Хогвартс: такой же тощий, но жилистый старик с помятым брюзгливым лицом и неопрятными седыми волосами. Ожидая, когда один из прытких юнцов-префектов подаст ему розги, Филч зыркал на толпу своими блеклыми недобрыми глазами, как будто выбирая следующую жертву, и Снейп, к своему стыду, поймал себя на том, что потупился, страшась встретиться с Филчем взглядом. Учеников, которых Филч счел заслуживающими наказания, было четверо. Двое младшеклассников, совсем еще мальчишки, стояли с выражением покорной обреченности на побледневших детских личиках; другие, юноши постарше, следуя неписаному кодексу чести, изображали невозмутимость. Один из них — по-видимому, бывалый хулиган — даже перемигивался с кем-то из товарищей, презрительно поглядывая то на толпу, то на розги, которые уже оказались в узловатых пальцах Филча.
— Извольте становиться, джентльмены, — прокаркал Филч с кривой усмешкой, показавшейся Снейпу непристойной. Снейп упер взгляд в пол, зная, что последует за этим приказом, и через миг услышал, как взвизгнула, рассекая воздух, розга.
Раздался жалобный вскрик: должно быть, Филч начал с одного из младшеклассников. По залу пронесся ропот. Снейп всем своим существом ощутил, как напряженная тишина, воцарившаяся в толпе, звенит от волнения, и волнение это, растущее с каждым свистом розги, порождает в душе Снейпа еще большее беспокойство. Сам того не желая, он поднял глаза. Волна стыда, отторжения и какого-то неправильного, болезненного любопытства, которое всегда его пугало, поднялась в нем и подступила к горлу. Снейп почувствовал, что лицо его пылает. Ему пришли на ум мерзкие, пошлые слова из засаленной книжонки, которую кто-то из его одноклассников притащил однажды в общую спальню: «романтика наказания», «трепещущая плоть»… Розга перед его лицом опустилась в последний, шестой раз. Снейп увидел, как мальчишка вздрагивает, сучит ногами, а на его маленьких покрасневших ягодицах вздувается еще одна багровая полоса — и сам он, Снейп, тоже содрогнулся, усилием воли заставив себя отвести взгляд. Сердце его колотилось. В школе Северуса пороли не так уж часто — по крайней мере, куда реже, чем других — но сейчас, против собственной воли слушая тихие вскрики, вздохи и нежные, точно женские, стоны второго мальчишки, Снейп вновь испытал то, что испытывал тогда: обжигающую резкую боль и отчаянный, до слез, стыд, заглушающий все прочие чувства.
— Не оставляй юноши без наказания, — удовлетворенно изрек Филч, переходя к следующему провинившемуся. — Если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней, — те же слова, цитата из притчей Соломона, были начертаны на медной табличке, висевшей над столом Филча в его кабинете. Снейп явственно вспомнил, как его тьютор, оценив прилежание Северуса и не найдя ни одного проступка, всё же многозначительно указывал ему на эту злосчастную строку из Писания.
Вдруг Снейп ощутил на себе пристальный взгляд. Узнав его, — не разумом, а горьким опытом памяти — Снейп внутренне сжался, но все-таки нашел в себе силы прямо взглянуть в лицо того, кто с таким усердием его рассматривал.