Он перевернул ладонь, и крест выпал из смуглых пальцев, упруго подпрыгивая на цепочке, не давшей ему упасть на камни.
- Малая жертва?
- Да, префект.
- Мне не по нраву…
- Ты же понимаешь, что он сам все видел, Понтий. Он знает, что у нас нет иного выхода, и он сам захотел такого конца: умереть за свою собственную Истину. Его смерть, в отличие от столь многих других, не будет напрасной, - первосвященник поморщился. - Так к чему это представление?
Пилат не отводил глаз от мерно раскачивающегося алого креста. Будто маятник судьбы, который неумолимо подминает под свой такт желания, сомнения… Жизни.
- Так значит, распять?
- Для тебя это не должно быть сложно. Ты же любишь казнить настоящих бунтовщиков - так вот и притворись, что это просто один из них.
***
Солнце все так же сушило уставшую землю, заставляя ее покрываться мучительными уродливыми трещинами, от одного только взгляда на которые нестерпимо начинало жечь подошвы ног.
Солнцу не было дела ни до горы Голгофы за стенами города, ни до трех крестов, что были вонзены в нее еще вчера. Не было дела ему и до двух людей, что снова встретились на том же месте, уже окончательно приняв на себя бремя.
Один - с полными горстями надежд и возможностей. Другой - с уставшими глазами, не в силах больше решать за целый мир.
- Перед тем, как я послал его на крест… - голос префекта был глух, как никогда. - Он сказал мне, что рухнет Храм старой веры и возникнет новый Храм - Истины. И не будет власти ни Цезаря, ни какой-либо иной, а человек перейдет в царство справедливости и все той же истины, где вообще не будет надобна никакая власть.
Каиафа отвернулся, вцепляясь ладонями в резные перила балкона, а искрящееся золотое солнце незримо вздрогнуло на небосводе - и переломилось об столь же золотой купол Храма Соломона, будто не в силах совладать с его мощью.
- Для этого людям следует прежде перейти в царство совести, - первосвященник с трудом оторвал взгляд от здания, чтобы снова встретить серые глаза префекта. - А они явно не перейдут в него сами по себе. Вспомни Варраву, отпущенного лишь потому, что так научили толпу мы, сильные мира сего, - неожиданный порыв ветра взметнул полы темных одежд, на миг уподобляя их черным крыльям. - И пока люди не думают, пока люди не чувствуют и не Понимают, им нужна власть. Твердая власть, которая не допустит разгула хаоса и беспорядка.
Кайафа едва заметно насмешливо приподнял уголок губ. Он не договорил, но взгляд карих глаз в полной мере выражал несказанное.
“Не такая власть им нужна, как твоя, префект”.
- Настанут времена, Понтий, когда его ученики будут распинать, убивать и жечь все вокруг во имя его величия. Когда Варравы, сменяя других Варрав, будут грабить и насиловать с его именем на устах, а менялы, которых он сам выгнал из Храма, торговать, славя и превознося его, - в этот момент стекло в голосе Кайафы все же лопнуло, и режущими осколками брызнуло по балкону эхо удара. - И так было бы с любым подобным пророком-мучеником, вот только убив его сами, мы знаем, что делать и чего ожидать. На этот раз мы - храмовники, люди старого Храма, держим Правду и Порядок в своих руках, и нам самим придется нести свой крест - через кровь, через смерть и через огонь, если потребуется.
Пилат повернулся лицом, привычно щуря серые глаза, и Кайафа поймал его взгляд, приподнимая уголок губ чуть более открыто, но все еще без единой капли веселья. Солнце разливалось по небосводу, затапливая город в золотом пламени, и совсем рядом громада Храма Соломона незыблемым столпом ввинчивалась с холма в сияющее небо.
- Храм не рухнет, покуда его держим мы.
========== V. 1829 н.э.: Согласие. Французское королевство, Париж ==========
Площадь Согласия молчала под тяжелым свинцовым небом, обещавшим в течении часа развалиться на части и опрокинуть на Париж холодный дождь. Казалось, не так давно здесь, под таким же небом, чернел от крови острый клинок гильотины и озверевшая толпа кричала: “Свобода или смерть!” - а прошла уже треть века.
Мужчина в бежевом каррике и с тростью в руке вышел на площадь с улицы Сен-Антуан и, повертев головой и оглядев охрану на балконе здания слева, устремил взгляд на одного из караульных на земле. Тот коротко кивнул. Мужчина кивнул в ответ и скрылся обратно в улицу, чтобы толкнуть входную дверь.
Охрана внутри почтительно расступилась, тут же приблизился высокий лакей, которому отошел бежевый каррик, но трость осталась в руке человека, когда он прошел по устланному ковром полу и поднялся на второй этаж.
Снаружи по небу прокатился глухой раскат грома.
Мужчина распахнул охраняемые высокие двери, затем еще одни и наконец без стука толкнул одностворчатую.
- Это я, Магистр, - негромко объявил он.
- Неужели? - с тихим смешком раздался сухой голос. - Только ты, да герр Герхарт входите ко мне без стука, а по шагам я вас всё еще прекрасно различаю.
От письменного стола на вошедшего поднял взгляд другой человек. Годы взяли у него свое, глубокие морщины избороздили лицо, кожа выглядела сухой, губы почти выцвели, но в ярко-голубых глазах, помимо блестящей хитрости, оставался всё тот же холодный, рассчетливый ум.
- Ты рано, Жак. И неспроста.
- Да? - искренне изумился Жак, но тут же махнул рукой:
- Вы правы как всегда. Когда я научусь так же читать по лицам?
Магистр приподнял уголок губ.
- Ты уже умеешь.
- Но не вас, господин Талейран, не вас, - хмыкнул Жак.
Он прошел вглубь комнаты, уселся в кресло и, закинув ногу на ногу и отставив трость, подался вперед. Взгляд Магистра стал еще пронзительнее; другого человека на месте Жака он бы заставил поежиться и опустить глаза, но тот улыбнулся, смотря прямо.
- Я встретил ассасина, - сообщил Жак. - Вернее, он встретил меня. Того самого, который по глупости показал лицо надзирателю на фабрике Лато перед тем, как совершить убийство, а надзиратель потом рисовал его портрет для газеты.
Так как Талейран никак не отреагировал, а лишь продолжил смотреть, Жак снова заговорил:
- Мои предположения оказались верны, он искал, как подобраться к главе нашей охраны, а меня не узнал. Я сказал, что я ваш честный секретарь, потом подумал и добавил, что, вероятно, не очень честный, - он широко улыбнулся. - Но я дал ему след. Пусть идет. Мы всё равно готовились разобраться с этим продажным мерзавцем; руками Братства это выйдет надежнее.
- Помнишь то мудрое наставление, которое передавал тебе твой старший брат в прошлом году? - вместо всего остального спросил Магистр, опуская голову к лежавшим на столе бумагам.
Жак фыркнул и откинулся на спинку, скрещивая руки на груди.
- Натаниэль имеет свойство давать слишком много наставлений за год, - отозвался он. - Которое из них вы имеете ввиду? “Не заигрывай с ассасинами, Джейкоб, это плохо кончится, оно не как в банке, так манипулировать не выйдет”?
- Примерно это, - сухо кивнул Талейран и вернул взгляд Жаку. - Я прожил долгую жизнь, мсье, мне приходилось иметь разные контакты с Братством, и не всегда мы знали о нем достаточно, чтобы направлять на нужные нам цели. После падения Наполеона Братство слабо, но всё еще представляет угрозу. Безопаснее для вас будет не обращать на него внимания. Когда придет время, ассасины сами явятся на твой порог.
- Но я не хочу их ждать. Я хочу действовать, Магистр. К тому же…
Жак вновь подался вперед, и улыбка ярче осветила его лицо.
- Я слышал, как говорит этот молодой человек и видел его глаза. Они мне понравились.
Снаружи раздался новый раскат грома, и дождь наконец хлынул с небес, чтобы внизу разбиться о темный покров площади. Магистр ордена Храма прищурил голубые глаза и властно произнес только одно слово:
- Продолжай.
- Я уверен, он не лишен способности мыслить и трезво оценивать свои поступки, - послушно продолжил младший тамплиер. - А когда я сказал ему, что из-за той смерти Лато двести человек потеряли свои рабочие места и оказались на улице без средств к существованию… Уверен, после нашей встречи он помчался проверять, правду ли я сказал. Видимо, то было его первое убийство.
- И не последнее, - прохладно отрезал Магистр. - Смотри, встанешь к нему в очередь, я в тебе разочаруюсь, Жак. Понимаю, соблазн заполучить в Орден человека со способностями ассасина крайне велик, но ты должен представлять, чего будет стоить одна попытка. А результата ты можешь никогда не достичь.
Жак повернул голову и посмотрел в окно, по которому спешно бежали серебристые струи дождя. Небо сыпалось и сыпалось вниз, натянув над Парижем серое сито.
- Я думаю, у меня получится, - медленно произнес он. - Ассасины не знают, кто я на самом деле. Все следы приведут их к некоему “Чарли Эриксону”, а как выглядит и где живет Джеймс Майер Ротшильд, они понятия не имеют.
- Тем не менее, памятуй о совете брата, Джеймс Майер Ротшильд, - сухо передразнил его Талейран. - Хотя раз ты вбил себе в голову эту затею, отговорить тебя так просто мне не удастся.
Ротшильд открыл рот, намереваясь встрять, но Магистр не обратил на него никакого внимания, продолжая говорить:
- Я буду с интересом ждать вестей. Но не из некролога. Твоя жизнь на данный момент для меня ценнее.
- И скольких мы потеряем в обмен на эту мою жизнь? - устало спросил Жак. - Мы столько времени уже её бережем… Я не хочу всю жизнь прятаться, если могу не делать этого.
- Мы потеряем стольких, сколько потребуется, - невозмутимо ответил Талейран. - Порой малая жертва заключается в большем числе ради меньшего, а терять мы давно научились.
- Я не…
- Ты нужен Франции, - жестко отрезал Магистр. - После того, как Шестая коалиция едва не разорвала её на части, я потратил слишком много времени и средств, чтобы выскрести то дерьмо, что осталось после Наполеона, а ты и твоя компания - единственный шанс, который у нас есть, на то, чтобы Франция не отстала от мира и не была захвачена в ближайшем веке. Вспомни еще и о возможности войны в Алжире - возможности, которую Орден не упустит, но я далеко не молод, Жак, и я за этой войной уследить уже не смогу.
Ротшильд кисло опустил уголки губ, но взгляда не отвел. Редко старший тамплиер позволял себе выражаться, даже когда они говорили наедине, и хотя его тон оставался спокойным как всегда, такое говорило о высочайшей степени раздражения.
Талейран сложил ладони и опустил на них подбородок.
- Еще лет десять - и магистром станешь ты, а если мне удастся выдвинуться в послы, то дела перейдут к тебе даже раньше, - сказал он. - Я бы хотел, чтобы ты дожил до этого часа. Больше никто с Орденом не справится.
Повисла неприятная пауза, в которую один желал трудного от другого, а дождь продолжал барабанить по стеклам.
- Я отдал Ордену всё, - глухо произнес Талейран - так, как будто вовсе не планировал ничего говорить. - Совесть, честь, верность, гордость, амбиции, личные интересы. Ради Ордена я предавал, продавал и лгал. Всю жизнь я руководствуюсь только тем, что важно для него, и, как ты знаешь, мое имя давным-давно считается нарицательным для беспринципности.
Жак поморщился, как будто проглотил что-то горькое, но ему опять не дали заговорить:
- Я не прошу и не требую от тебя ничего такого. Я лишь хочу, чтобы всё это, всё, что я когда-либо делал, было не зря.
Ротшильд впервые отвел взгляд и уткнул его в пол.
- У меня в руках удивительный шанс обезопасить нас всех на ближайшие полвека, - негромко произнес он. - И вашу, и свою будущую работу в том числе. Как я могу его упустить?
- Ты? Никак, - ответил Талейран, и на его губах мелькнуло подобие усмешки. - Но пока я еще Магистр, и я говорю тебе это всё для того, чтобы ты задумался еще серьезнее, чем уже задумывался. Хотя, кажется, ты всё решил без меня?
Жак чуть наклонил голову.
- Да, Магистр. Я решил. Но я вас услышал.
- Тогда да направит тебя Отец Понимания, - произнес Талейран, опустил глаза на ждавшие его бумаги и взял в руку перо.
Жак поднялся из кресла, прихватил трость и, не говоря больше ни единого слова, вышел из кабинета. Уже в фойе внизу лакей спешно накинул ему на плечи бежевый каррик, и тамплиер вышел под дождь, небрежно махнув рукой в ответ на предложение дать господину зонт.
Небо хмурилось и нещадно стегало площадь потоками холодной воды.
***
- Прежде чем начать, я хочу, чтобы вы знали: в данном деле я иду против желания Магистра, но не предаю свою верность ему.
Джеймс Майер сцепил руки в замок и подался вперед, опираясь локтями о колени.
- Вы все слышали о появлении в Париже двух новичков из Братства. Мне довелось пообщаться с одним из них вчера. Случайно, и он не знал, кто я, но мое мнение состоит в том, что в этом человеке есть умение мыслить, а не только слепая преданность Братству и ненависть к нам. Со временем он может… понять, - Жак сделал паузу, и легкая улыбка пропала с губ. - Вы сами понимаете, что значит человек со способностями ассасина в Ордене, перейди он к нам. Это прежде всего безопасность для нас, а если он решится пойти против своих бывших братьев, то и для наших последователей. Вопрос в том, готовы ли мы платить за его понимание. Одно или два убийства и их последствия его не переубедят. Я приложу все усилия, но то, что вложено в голову с младенчества, никто посторонний из этой головы не выбьет, да и не должен. Я не хочу манипулировать этим человеком, я хочу, чтобы он додумался сам.
Негромко кашлянул сидевший на диване граф Ламет, и Ротшильд остановил на нем взгляд:
- Я понимаю, что прошу вас о многом, учитывая настроение Магистра по отношению ко мне.
- Не о большем, чем другие просили других до нас, - покачал головой Ламет.
- Не горю желанием скоро умирать, но если за дело, то и черт с ним, - буркнул Полиньяк, нетерпеливо крутивший в руках полупустую фарфоровую чашку с чаем. - Всяко приятнее, чем потом от старости или заразы.
- Подождите, - мягко прервал женский голос, - мне кажется, Джеймс еще не всё сказал.
- Спасибо, мадам Гранд, - коротко наклонил голову Ротшильд и тут же неловко улыбнулся. - Я не имел возможности извиниться за эту идиотскую ситуацию, я фактически пригласил вас на заговор против желаний вашего мужа, но мне важно было ваше мнение. Даже если вы после этого сочтете нужным передать господину Талейрану наш разговор.
Женщина, никогда не входившая в Орден, на месте Катрин Гранд оскорбилась бы сейчас за свою честь, но та только усмехнулась в ответ:
- За конфиденциальность можете быть спокойны. Я доверяю вам, Джеймс.
- Но я не могу встать с вами на равных и поставить свою жизнь в тот же ряд, - горько отозвался Жак и покачал головой. - Это то, к чему я всегда был готов, и сейчас мне тошно. Я не считаю, что моя жизнь ценнее, и хочу, чтобы вы это знали. Просто…
- Просто Магистр прав, - заговорила молчавшая до сих пор темноволосая женщина. - Твоя контора загнется без тебя, а все деньги, которые господин Талейран собрал в растраченную за Революцию орденскую казну, так и не окажутся никуда вложены или их вообще не используют по назначению. Работа тридцати лет пойдет прахом.
- С каких пор вы разбираетесь в деньгах, мадам Фешер? - с неподдельным интересом спросил Полиньяк.
- С тех, когда господин Талейран посчитал, что я должна, - отрезала Фешер, которая за всеми словами герцога привыкла подозревать сарказм, и повернулась обратно к Ротшильду. - Я тебя понимаю и не виню.
- Никто вас ни в чем не винит, - спокойно подтвердил Ламет. - Я понимаю, что вам будет сложно. Сложнее нас всех, если быть честным, такие рамки… только для сильных. Если бы я не знал вас, я бы решил, что вы с ними не справитесь и в итоге подставитесь под чей-нибудь клинок, потому что вас замучает совесть.
Ротшильд слабо улыбнулся.
- Я согласен попробовать ваш план, - добавил граф.
- Я тоже, - махнул рукой Полиньяк.
- И я, - отозвалась мадам Гранд. - Считайте, Пьер Деваль тоже высказался за, просто моим голосом. Впрочем, надеюсь, его это не затронет.
Жак расцепил руки и прикрыл глаза. Через пять секунд он выдохнул, поднял веки и провел пальцами сквозь светлые волосы.