========== Глава 1. Солдат и ворон ======
Городок Санкт-Петер
1707 год
«Лучше опустить голову…»
Так говорил себе Эйдан, пробираясь сквозь толпу. Люди расступались, но в спину ему неслись оскорбления и ругань, летели плевки. Он не хотел их видеть. И с радостью не слышал бы, но у него не было выбора.
– Это он! Еще один мужеложец! Порочная тварь! Гори в аду вместе со своей шлюхой!
Жестокие, грубые слова оседали в сознании подобно кусочкам льда, которым покрылось его страдающее сердце.
Затылок и ребра пронзило острой болью. Горожане начали швырять в него булыжники. Первым порывом было просто остановиться, опуститься на землю, и пусть разъяренная толпа забьет его камнями до смерти. Ему нечего было терять. Он уже был мертв. Но он пока не мог так поступить. Оставалось кое-что, что он должен был сделать. Очень важное. Он должен был увидеть Дина, своего Дина. Увидеть еще раз, пока не стало слишком поздно. Ради этого он готов был извиняться, просить, умолять. Был готов, на что угодно. Это не изменило бы предначертанного – ничто не в силах было это изменить, – но он не мог оставить Дина одного. Только не сегодня. Он знал, что должен быть сильным, сильным за них обоих, хотя сейчас он чувствовал себя жалким и раздавленным.
В него швырнули еще несколько камней, и, взглянув в лицо ненависти своих земляков, Эйдан бросился бежать, расталкивая тех, кто попадался на пути. Чей-то кулак врезался ему в висок; ослепленный болью мужчина споткнулся, но удержался на ногах и не остановился. Он должен был добраться до противоположной стороны рыночной площади прежде, чем его убьют. Толпу обуяло безумие. Его хватали за одежду, чьи-то пальцы впивались в кожу.
«Вы думаете, что ненавидите меня, – мелькнула шальная мысль. – Вы не знаете, что такое ненависть. Вы никогда не сможете ненавидеть меня сильнее, чем я ненавижу вас».
Наконец, он смог добраться до двери тюрьмы. С радостью (на которую еще было способно его сердце) он увидел, кто стоит на карауле. Мистер Мактавиш был одним из тех, кого Эйдан мог бы назвать другом, хотя он уже не знал, остались ли у него вообще друзья в этом городе. На лице Грэма отразилась лишь глубокая печаль, когда он заметил Эйдана, и это в некоторой степени успокоило юношу, ведь с того момента, как Дин попал за решетку, он видел на лицах окружающих лишь отвращение и злобу.
Эйдан остановился напротив высокого шотландца, и люди перестали бросаться на него. Никто в деревне не был настолько глуп, чтобы связываться с кузнецом, недавно превратившимся в тюремщика.
– Иди домой, Тернер, – проворчал Мактавиш. – Тебе здесь не место.
– Я хочу увидеть его.
– Убирайся. Придя сюда, ты только делаешь себе хуже.
– Мне плевать на то, что думают люди. Я хочу увидеть его.
– Мне запрещено пускать кого-либо внутрь. Даже его матушку.
– Я ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ ЕГО!!! – закричал Эйдан, чувствуя как глаза начинает щипать от подступающих слез. – ТЫ ВПУСТИШЬ МЕНЯ ВНУТРЬ ИЛИ КЛЯНУСЬ, Я…
Охранник схватил его за грудки и встряхнул достаточно сильно, чтобы заставить замолчать, но все же не желая причинять боль:
– Нет, парень, я не могу. И ты знаешь это. Уходи отсюда.
Тогда Эйдан сжал челюсти и зашептал так, чтобы только Грэм мог его услышать:
– Послушай, мне наплевать, что думают люди. Мне наплевать, что они бьют меня или швыряют в меня камни. Мне наплевать на себя и на мою проклятую репутацию. Завтра утром моего лучшего друга казнят, – из измученных карих глаз брызнули слезы гнева и отчаянья, которые он сдерживал последние недели. – Завтра Дин будет мертв, – голос Эйдана сорвался на последнем слове, он судорожно сглотнул, прежде чем продолжить. – И в свои последние часы он будет один, совершенно один. Слышишь меня? Никто не заслуживает того, чтобы быть одному перед смертью. Даже убийца. Если ты хоть немного уважаешь его или меня, если в тебе есть хоть немного сострадания, которому учит нас Господь, ты пропустишь меня внутрь, Грэм.
Лицо Грэма оставалось непроницаемым, но Эйдану показалось, что он услышал тихий вздох, прорвавшийся меж плотно сжатых губ. Кузнец отпустил камзол Эйдана и подтолкнул его прочь.
– У меня четкий приказ, – громко произнес он, холодно взглянув на доведенного до отчаянья молодого мужчину. – Никому не позволено видеть заключенного. Ты можешь лишь помолиться за его душу. И за свою собственную.
– Ха-ха! И молись получше, Тернер! Убийцам и мужеложцам дорога в ад! – прокричал кто-то из толпы.
В бессильной ярости Эйдан сжал кулаки. Все были против него. Он понимал, что не сможет переубедить шотландца, и уже собрался уйти, когда Грэм окликнул его.
– Постой! Если пойдешь в церковь… – Мактавиш порылся в кармане своей формы, достал клочок бумаги и угольный карандаш, а затем написал несколько слов и протянул записку Эйдану. – Отдай это преподобному Блэкхоку и, возможно, он позволит тебе помолиться в церкви до завтрашнего утра.
– Не думаю, что он позволит подстилке убийцы войти в церковь, – крикнула женщина из толпы. – Тем более подстилке убийцы своего сына!
Другие люди поддержали это заявление выкриками и смехом.
– Мне нечего делать рядом с преподобным Блэкхоком. И даже с самим Господом, – рыкнул Эйдан. – Я должен быть с Дином.
Мактавиш покачал головой, и Эйдан понял, что это безнадежно. Он сунул записку в карман и побрел прочь.
– Все правильно, Мактавиш! Вы совершили благое дело, не позволив ему вновь прелюбодействовать с убийцей. В этом городе и так уже слишком много согрешили, – какой-то старичок подошел поздравить тюремщика.
– Оставьте парнишку в покое и займитесь своими делами! – Эйдан услышал, как Мактавиш закричал на горожан.
Несколько человек вновь толкнули юношу, бросая ему в лицо оскорбления, однако он предпочел сделать вид, что не замечает их.
Спустя два часа он лежал на сеновале в сарае своих родителей, невидящим взглядом скользя по деревянному потолку. Конечно, он не пошел в церковь. Чтобы там не написал Мактавиш в записке, преподобный Блэкхок был не из тех, кто легко прощает. Впрочем, мысли Эйдана занимали отнюдь не утренние события. Он думал лишь о Дине. Только он царил безраздельно в его мыслях и сердце. Даже сюда, в этот сарай, Эйдан пришел за воспоминаниями. Сейчас это место, значимое для них обоих, было для него единственной возможностью стать ближе к Дину. Он мог бы еще пойти к их дереву – старому дубу на поляне, где они устраивали тайные встречи, – но то место теперь было проклято. И он пришел сюда. На сеновал, где они впервые занимались любовью. Эйдану было шестнадцать, а Дину – девятнадцать. Это было двенадцать лет назад.
Дин вернулся в деревню ранним утром. Последние два года он провел в военной академии. Эйдан не видел друга с тех самых пор, как тот уехал. Все вокруг гордились капралом Дином О’Горманом и, особенно, его отец, считавший, что наконец-то его сын сделал что-то достойное в жизни. Достойное по его разумению естественно, ведь Эйдан знал, что Дин решился на военную карьеру только ради отца. Дин был творческой личностью и очень одаренной. Эйдан видел все его рисунки, эскизы и поэмы. Он был единственным, с кем Дин делился своими работами. Дин знал, что семья не примет то, кем он хотел стать. На это был способен только Эйдан – его самый лучший друг.
Вернувшийся из военной академии Дин уже был мужчиной – широкоплечий и с небольшой аккуратной бородкой. Увидев его в первый раз, Эйдан испугался. Захочет ли мужественный военный продолжать дружить с тощим, растрепанным, вздорным мальчишкой? Впервые Эйдан взглянул на друга по-новому. Неизведанные мысли завладели его разумом, непознанные доселе ощущения смутили душу, когда он впервые увидел Дина, такого красивого в военной форме, когда тот шел ему навстречу, раскрывая дружеские объятия. Больше всего в тот момент Эйдану хотелось продлить это мгновение – прижаться к крепкой груди, прикоснуться к коже под строгой формой, почувствовать, какая она на ощупь.
Эти мысли немало испугали его, ведь на проповедях пастор неоднократно говорил, что лишь женатая пара, мужчина и женщина, могут вступать в такие отношения. Но стоило Дину улыбнуться, и страх быть отвергнутым исчез без следа.
– А ты вырос за то время, пока меня не было, – оценил Дин, отступив, чтобы лучше рассмотреть друга. – Мы теперь одного роста!
Продолжая тепло улыбаться, он вновь приблизился и шепнул на ухо:
– Ты стал настоящим мужчиной, Эйдан.
Мужчиной Эйдан себя не чувствовал – уж точно не рядом с мужественным молодым солдатом, – но это тихое замечание заставило его покраснеть, а по телу прокатилась волна сладких теплых ощущений.
Той ночью они лежали на чердаке старого сарая, расстелив поверх сена старые одеяла.
– Ты получил все мои письма? – спросил Дин.
– Да, конечно! Поначалу мне их читала матушка, но затем мне надоело, и я попросил мистера Армитэджа, торговца книгами, научить меня читать, так что уже через три месяца я читал их сам.
– Ты научился читать за три месяца? – Дин внимательно взглянул на друга.
– Да! А что?
– Весьма впечатляет, Эйдан! Знаешь что? Ты – смышленый молодой ворон.
– Ворон? Ты хочешь меня обидеть? Это же отвратительные создания. Они питаются мертвечиной!
– Это не оскорбление. Вороны – очень мудрые и умные птицы. И я думаю, что они прекрасны. Их черные перья сияют на солнце так же, как твои волосы. В форте, где я жил, их было много. Они напоминали мне о тебе… такие же темные, умные… и шумные.
Возмутившись последнему замечанию, Эйдан схватил одно из одеял и бросил в Дина, а затем они оба рассмеялись. Несколько минут прошло в веселой возне, когда она кидали друг в друга пучки сена. Эйдан был безгранично рад, что их дружба не пострадала от нескольких лет разлуки.
Наконец успокоившись, он вздохнул.
– Но я научился читать, но пока еще не умею писать. Именно поэтому я посылал тебе рисунки, – сказал он другу. – Я не настолько хорош, как ты думаешь.
– Не беспокойся. Мне нравится, как ты рисуешь. Особенно, наше дерево – старый дуб, у которого мы играли детьми. Я храню все твои письма во внутреннем кармане формы. И поверь, с каждым разом ты рисуешь все лучше и лучше.
Наступила тишина. Дин погрузился в свои мысли, рассеяно глядя в потолок, так что у Эйдана появилась возможность внимательнее рассмотреть его лицо. Ему казалось, что он видит друга в первый раз, ведь он так изменился.
Эйдан никогда не замечал, какие у Дина губы. Естественно, он знал, что они есть, ведь это само собой разумеется. Но он никогда не присматривался к ним, не вглядывался как сейчас. Губы Дина были розовыми, тонкими и четко очерченными. Они казались очень мягкими. Невольно Эйдан начал представлять, какие они на ощупь, каково это было бы – прикоснуться к ним своими губами. От этих образов по его телу прокатилась сладкая дрожь.
Дин все еще смотрел вверх. Его длинные светлые ресницы трепетали, и их Эйдан, оказывается, тоже раньше не замечал. Юноше захотелось узнать, думал ли друг о нем когда-нибудь в том же ключе.
Будто почувствовав его мысли, Дин вдруг повернул голову и спросил:
– Эйдан, ты часто обо мне думал, пока меня не было рядом?
Эйдану очень нравилось, как звучит его имя, когда его произносит Дин своим низким, совсем взрослым голосом. Он кивнул, не отводя взгляд:
– Да. Каждый день.
– Я тоже. Я так по тебе скучал, – прошептал Дин, и Эйдан улыбнулся.
Повисло молчание, прежде чем Дин глубоко вздохнул и заговорил вновь.
– А ночами ты обо мне вспоминал? – спросил он, заметно волнуясь.
– Каждую ночь, – мягко ответил брюнет.
И как-то вдруг оказалось, что рука Дина легла ему на шею, а губы Дина накрыли его собственные. И они действительно были очень мягкими, но это было лишь малая часть ощущений.
В мыслях вихрем пронеслись слова проповеди пастора о целомудрии, воздержании и таинстве брака. Но как происходящее могло быть грехом, если это было настолько правильно? Для них двоих это было логичным завершением истории, ведь они с Дином были предназначены друг другу. Вся их жизнь вела к этому моменту. Они всегда любили друг друга, но теперь они выросли, и их любовь тоже стала взрослой... и никто не должен был о ней знать.
Поцелуй прервался, и они отстранились друг от друга, переводя дыхание, ловя взгляды, пытаясь разгадать чувства. Эйдан запустил руки в золотые кудри Дина, любуясь его ясными голубыми глазами. С нежностью провел по короткой светлой бороде.
– Ты такой красивый... – пробормотал он с легкой завистью. – Мне никогда с тобой не сравниться.
Дин приподнялся и ласково поцеловал его в лоб, а затем обнял крепче.
– Не говори так. Ты прекрасен. Я забыл, как дышать, когда увидел тебя этим утром. Ты стал взрослее. Когда я уезжал, ты был так молод. Слишком молод.
– Ты уже тогда хотел меня поцеловать? – спросил юноша с неподдельным интересом.
– Да, и это была одна из причин, по которой я согласился записаться в армию. Я хотел, чтобы ты вырос вдали от меня. Чтобы у тебя была возможность сделать выбор.
– Но я сделал свой выбор. Для меня всегда существовал только ты, даже когда я этого не осознавал.
– Знаю.
– И у меня никогда не возникало желания поцеловать кого-то другого.
– И это знаю. У меня тоже. Я люблю тебя, Эйдан, – и Дин зарылся лицом в волосы юноши, негромко посапывая.
Эйдан улыбнулся. Это был самый счастливый день в его жизни. Его лучший и самый близкий друг, единственный человек, знающий о нем все, прекрасный художник, которым он восхищался с детства, его герой хотел быть его возлюбленным. «Возможно, именно это и называется найти свою половинку», – подумал он. Он был настолько счастлив, что ни на миг не задумался о том, что так относиться к мужчине неправильно.
– Я хочу быть твоим возлюбленным, Дин, – решительно ответил Эйдан.
Дин запустил пальцы в рассыпавшиеся темные локоны и взглянул на прекрасного юношу, льнущего к нему:
– Для меня это честь, Эйдан.
Им не надо было озвучивать то, что эти отношения должны оставаться в секрете. Это было ясно без слов. Они были влюблены, но они не были глупцами.
Поцелуи становились все более страстными. Их губы, языки и руки изучали друг друга. После очередного, особенно жаркого поцелуя, Дин взглянул прямо в глаза своего юного возлюбленного и проговорил хриплым от сдерживаемого желания голосом:
– Хочешь стать моим, любовь моя?
Эйдан взволнованно сглотнул, но затем кивнул. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать истинное значение этого вопроса. Все его инстинкты кричали о том, что именно этого он и хочет.
– Я твой, – ответил он торжественным, но слегка дрожащим голосом.
И тогда Дин принялся раздевать его – медленно, осторожно и не отводя взгляда. Он старался заметить малейший признак недовольства или беспокойства, ведь меньше всего он хотел вынуждать Эйдана делать что-то против воли, но в карих глазах светились лишь любовь, желание и благоговение.
Когда Дин избавился от собственной одежды, Эйдан задержал дыхание и прикусил нижнюю губу. Два года назад они в последний раз вместе купались в пруду около ячменного поля Тернеров, но с тех пор светловолосый солдат стал старше, крепче и мужественнее. Эйдану невыносимо захотелось прикоснуться к его телу – одновременно знакомому и незнакомому.
Дин опустился на сено, увлекая Эйдана за собой, и они в унисон застонали от удовольствия, когда их горячая обнаженная и покрытая испариной кожа соприкоснулась. Блондин осторожно коснулся лица возлюбленного, отводя от глаз темные локоны, провел рукой по подбородку, лаская большим пальцем мягкие губы. По телу Эйдана прошла дрожь предвкушения. Он доверял Дину больше, чем кому бы то ни было. У них обоих не было опыта в подобных вещах, и для старшего важнее всего было то, чтобы его юный любовник этой ночью испытал лишь наслаждение. Они оба были неуверенны, неуклюжи и немного застенчивы, но все это не имело значения. Их тела тесно сплелись в едином порыве. Кожа соприкасалась с кожей. Они, наконец, были вместе, и этого уже было достаточно, чтобы волна наслаждения накрыла их с головой.
Пролетели часы. Голова Дина лежала на животе Эйдана, и юноша с любовью перебирал светлые локоны. Они оба были сонными, утомленными и счастливыми.