Когда шалаш был готов, они покрыли его лапником с болота, залезли внутрь и решили пообедать хлебом, который Эйдан прихватил с фермы. Темноволосый кудрявый парнишка поежился, и его друг тут же спросил:
– Ты замерз?
– Немного, – ответил Эйдан, который не хотел показаться слабым. – Все нормально.
Без малейших колебаний старший мальчишка стащил с себя красный шарф и обмотал его вокруг шеи младшего:
– Держи, а то простудишься.
Эйдан лишился дара речи от удивления.
– Спасибо, Дин, – наконец смущенно пролепетал он, гладя теплую материю пальцами.
Остаток дня они провели в лесу. Эйдан был охотником, а Дин – его верной гончей, и они часы напролет носились между деревьями за воображаемыми оленями и лисами. Уже в сумерках они попрощались и разошлись по домам. Ни один из мальчишек так и не вспомнил, что красный шарф остался обмотанным вокруг шеи Эйдана.
– Где ты его взял? – спросила его матушка, стоило ребенку пересечь порог.
Эйдан честно рассказал о произошедшем, и мать отругала его, ведь приносить домой чужие вещи было запрещено.
– Мы немедленно пойдем к ним, и ты извинишься перед миссис О’Горман, – распорядилась она.
– Да, матушка… – вздохнул Эйдан, честно не понимая, что он сделал не так, ведь он просто забылся; взрослые зачастую поступали так нечестно.
Но, как только ни собрались в дорогу, в дверь постучали. Это была миссис О’Горман с сыном. Мать Эйдана чуть ли не на колени перед ней упала, лишь бы та приняла ее извинения. Она и сына заставила просить прощения. Сняв с сына шарф, она вернула его Дину. Пока матери разговаривали, Дин ухватил Эйдана за руку и утащил его в угол, где Тернеры держали скот зимой. Поглаживая мягкую шерсть животных, Дин, наконец, сказал:
– Знаешь, мне все равно, что шарф остался у тебя, тем более он тебе так идет. Но матушка разозлилась.
– Моя тоже, – вздохнул Эйдан.
– Шарф мне вернули, но я могу дать тебе кое-что взамен… – Дин бросил настороженный взгляд в сторону женщин и, убедившись, что они заняты, запустил руку в карман и передал в ладонь друга одного из своих оловянных солдатиков.
– Ты не можешь отдать мне его, это же полковник Блэйк! – глаза Эйдана широко распахнулись.
Они назвали этого солдатика в честь Роберта Блэйка – отца-основателя Королевского флота. Во время их игр Блэйк никогда не терпел поражений.
– Могу, – возразил Дин. – И он теперь твой. Просто постарайся его не сломать. И не показывай маме.
– А как же твоя матушка? – поинтересовался Эйдан.
– Я скажу, что потерял его.
Темноволосый мальчик восхищенно взглянул на солдатика в своей руке. Это был лучший подарок за всю его жизнь. Он быстро спрятал игрушку в карман, а потом обнял Дина и поцеловал в щеку. Блондин покраснел как помидор, но расплылся в улыбке. Матерям пришлось оттаскивать их друг от друга, чтобы увести Дина домой, поскольку Эйдан вцепился в него как белка в свой последний орешек.
Эйдан никогда не говорил другу, насколько сильно он хотел иметь свои игрушки. Или о том, что он завидовал красному шарфу…. Он никогда не говорил этого вслух, но все равно Дин как-то узнал… Он всегда знал, что происходит с Эйданом. К сожалению, три года спустя оловянный солдатик потерялся в лесу. Эйдан очень грустил из-за этого, но все равно проявление любви и заботы Дина было важнее. Эти воспоминания он пронес через всю жизнь.
Стихла музыка вдруг,
Танец страсти угас.
Мы сбежали с тобой к морю.
Но ветер швырнул
Брызги соли в лицо,
Суля только горе.
Я понял тогда – ты должен уйти...
Голос Эйдана сорвался. Он задрожал, пытаясь найти взгляд Дина, надеясь, что возлюбленный сможет унять его боль, как он это делал обычно.
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – проговорил он.
Дин открыл глаза и нежно улыбнулся ему.
– Пожалуйста, Эйдан, не останавливайся, – попросил он, и брюнет вздохнул и кивнул.
Я понял тогда – ты должен уйти.
Этот мир не для нас – параллельны пути.
Отпускаю тебя в бесконечную тьму,
Но скажи – почему?
И на наших глазах
Море вспенилось вдруг.
Разыгралась стихия.
Вновь стою я один.
Только крик в вышине –
Поют твои крылья.
Теплая и влажная июльская ночь. Ни облачка на бархатном бескрайнем небе. Только звезды мерцают яркими искрами меж ветвей старого дуба. Тишину нарушает лишь завораживающий хор лягушек и ночных насекомых. Эйдану было 23, и он лежал на спине, закинув руки за голову. Дин был рядом. Они оба были обнажены, и блондин упоенно покрывал поцелуями прекрасное тело любовника.
– Это просто потрясающе! – выдохнул Эйдан.
– Рад, что тебе нравится, – откликнулся Дин, на мгновение прервавшись между двумя поцелуями.
Юноша фыркнул:
– Я не о тебе говорю, а о небе над нами. Ты должен посмотреть!
Дин отвлекся от своего занятия и поднял голову, смертельно серьезно взглянув в лицо возлюбленного. Эйдан широко улыбнулся, отметив, что глаза Дина остаются голубыми даже в темноте.
– Я правильно понимаю, что мои попытки возбудить тебя заранее обречены на провал? – спросил блондин.
– Боюсь, что пока да. Лучше посмотри со мной на небо!
– Я не хочу смотреть на небо, – поморщился Дин. – Я хочу тебя.
– …ну, пожалуйста. Ты не знаешь, от чего отказываешься, – взмолился Эйдан.
Дин недовольно засопел, но сдался. Он упал на одеяло рядом с брюнетом, и повернулся к нему спиной. Эйдан знал, что его упрямый возлюбленный обиделся, но это его никогда не останавливало. Он обнял Дина и оставил на его обнаженном плече несколько легких поцелуев.
Эйдан лежал так достаточно долго, любуясь звездами и слушая тихое дыхание Дина. Для него это было лучшее место на земле и лучший момент времени. Над головой было небо, рядом – теплый и нежный возлюбленный.
Примерно час спустя он зарылся лицом в светлые волосы и прошептал:
– Если ты еще хочешь меня, то я готов.
Ответа не последовало. Эйдан приподнял голову, чтобы взглянуть на Дина, и с улыбкой отметил, что тот спит. Тогда он осторожно подтянул одеяло, накрывая их обоих, выбрал из волос блондина несколько травинок и нежно поцеловал его в висок, а затем заснул и сам.
Проснулся он несколькими часами позже от требовательных страстных поцелуев, покрывающих его живот и бедра. Звезды уже исчезли, и на востоке занималась заря, окрашивая небо в розовые тона.
– Доброе утро, – сонно пробормотал он и лениво потянулся, наслаждаясь ласками.
Дин потерся носом о дорожку темных волос, спускающуюся от груди Эйдана, и с улыбкой поднял голову:
– Помнится, ты сказал, что готов стать моим. Так что я решил не ждать, пока ты проснешься сам.
– Так ты просто притворялся спящим, паршивец! – рассмеялся Эйдан.
В предрассветных сумерках глаза Дина казались зелеными, как листья папоротника. Растрепанные волосы, лукавая улыбка и озорной взгляд делали его похожим на фавна – похотливое создание из римской мифологии. Эйдан читал о них в одной из книг мистера Армитэджа, и они всегда его интересовали. Фавны выглядели как люди с козлиными ногами, так что, когда Дин подтянулся, чтобы украсть его поцелуй, Эйдан не удержался и провел ладонью по его бедру, радуясь, что у возлюбленного красивые человеческие ноги.
В то утро он отдавался Дину дважды.
Ты улетал, плача имя мое,
Руки-крылья раскрыв над соленой водой.
Пути назад нет – море нежит волну,
Но скажи – почему?
Плачет прибой – зовет за тобой – домой.
Море волной – зовет за тобой – домой.
Эйдан повторил последние строчки дважды и замолчал. Дин полностью расслабился в его объятиях. Его глаза были закрыты, и он выглядел настолько безмятежно, что Эйдан понял, что неосторожным движением может легко разрушить атмосферу спокойствия, созданную песней. Он не хотел вновь видеть в голубых глазах страх. Бросив взгляд в маленькое тюремное оконце, он понял, что не сможет так определить время, но что-то подсказывало ему, что отпущенные им три часа на исходе.
Эйдан наклонился и поцеловал Дина в кончик носа. Блондин медленно открыл глаза, будто бы приходят в себя после транса.
– Я думаю, нам стоит одеться, любимый, – прошептал брюнет.
Одевались они в молчании. Оба чувствовали, что ужасный момент, когда нужно будет сказать друг другу последнее «прощай» неумолимо приближается. Оба неосознанно верили, что, пока эти слова не будут произнесены, еще можно будет что-то изменить.
Приведя в порядок одежду, они сели прямо на пол, прижавшись спинами к холодной стене. Они просто сидели рядом в тишине несколько минут, слепо смотря прямо перед собой. Три часа – настолько неизмеримо короткий срок, чтобы рассказать о любви всей жизни. Не существует универсального способа объяснить такие вещи, не существует правильного прощания, когда ты всего лишь человек. Когда ты в отчаянии. Внезапно, Эйдан понял, что больше не в состоянии это выдержать. Он порывисто схватил руку Дина, быстро и уверенно поцеловал тыльную сторону и переплел пальцы, вцепившись в них почти до боли, чувствуя, как Дин отвечает с той же силой…
А потом они услышали стук, и дверь приоткрылась.
– Эйдан, мне жаль, но тебе пора, – раздался голос Грэма. – У вас есть еще несколько минут, но затем тебе придется уйти.
Дверь вновь закрылась. Они поднялись на ноги, и Дин коснулся ладонью затылка Эйдана, заставляя того наклонить голову, а затем прижался своим лбом к его.
– Послушай меня, – заговорил он. – Уезжай из этого жалкого города. Найди себе новое место для жизни. Женись. Если у тебя родится сын, то можешь назвать его Дином. Он будет носить мое имя, но красоту и жизнелюбие он унаследует от тебя. Я буду с тобой всю твою жизнь – в твоем сыне. Ты сможешь найти счастье, ведь я прошу тебя. Ведь я тебя люблю.
– Ты так любишь командовать, Дин О’Горман, – мягко усмехнулся Эйдан.
– Я знаю… – Дин печально улыбнулся. – Мне повезло, что ты любил меня, несмотря на все мои недостатки.
– Я люблю тебя вместе с твоими недостатками, – нежно ответил брюнет.
Тогда он почувствовал, что наступил момент их последнего поцелуя. Он склонил голову и прижался к губам Дина, стараясь лаской выразить всю свою любовь, нежность и заботу. Дин откликнулся немедленно. Поцелуй стал глубже и чувственнее. Для Эйдана он был похож на дикую землянику, которую они собирали детьми. А еще в нем смешались вкус земли и леса, солнечных лучей и тепла на коже, вкус самого Дина – непонятный, но такой знакомый, единственный, успокаивающий и родной… И скоро – слишком скоро – все закончилось, и они отстранились друг от друга.
Дин провел рукой по темным кудрям.
– Эйдан… завтра… прошу, не приходи, – попросил он.
– Почему?
– Это будет ужасно… Я не хочу, чтобы ты это видел… Не хочу, чтобы видел меня… униженным, изуродованным. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня таким.
– Тернер, пора, – в комнату вошел Мактавиш.
Эйдан привлек возлюбленного в объятия.
– Все будет хорошо… все будет хорошо… – зашептал он.
Отстранившись и в последний раз взглянув в лицо возлюбленного, он заметил одинокую слезинку, скатившуюся по щеке Дина. Больше не заботясь о том, что Грэм смотрит, ведь терять ему больше было нечего, Эйдан вновь склонился и прижался губами к щеке блондина, собирая влагу. Так он и покинул камеру, унося на губах обжигающе-соленый привкус единственной слезинки Дина, которую он видел за всю свою жизнь. Уходя, он не оглянулся, чувствуя, что просто этого не выдержит.
Шагая прочь по темному коридору, он сожалел лишь об одном: что последние его слова любимому были очевидной ложью.
====== Глава 4. Дракон и веревка ======
Эйдан видел казнь всего раз в жизни – в Вудхилле, когда ему было девятнадцать. А еще именно тогда он окончательно понял, что им с Дином никогда не суждено быть вместе полностью. Все, абсолютно все, было против них. Эта любовь была запретна, а у их истории просто не могло быть счастливого конца.
Дин должен был отправиться в Вудхилл по желанию родителей. Там жили его дальние родственники, чья 17-летняя дочь созрела для замужества, и О’Горманы решили, что она может стать достойной парой их единственному сыну. Дин, безусловно, был не в восторге от этой идеи, но не мог разочаровать семью.
– Я так понимаю, тебе надо постоянно меня видеть, чтобы не забыть, кого ты действительно любишь, когда ты встретишь очаровательную юную мисс Эдкинс? – рассмеялся Эйдан, когда Дин позвал его с собой.
– Я просто хочу, чтобы ты поехал со мной… – фыркнул в ответ Дин.
И, конечно, Эйдан согласился – хотя бы потому, что путешествуя в экипаже О’Горманов, они могли часы напролет целоваться, скрытые тяжелыми занавесками от посторонних глаз.
Когда они прибыли в поместье Эдкинсов в Вудхилле и прошли в дом, первый вопрос, который они услышали, был о том, зачем Дин взял с собой слугу, ведь у принимающей стороны было достаточно лакеев, чтобы обеспечить комфортное пребывание. Поначалу юноши даже не поняли, о чем речь. Лишь спустя несколько мгновений Дин оглянулся на своего возлюбленного и сообразил, что лорд Эдкинс принял Эйдана за одного из работников. Брюнет вздрогнул и опустил взгляд на свою одежду: он специально надел лучшую рубаху и темно-коричневый плащ, а новая черная треуголка так вообще стоила ему целое состояние. Он даже собрал волосы в низкий хвост и перевязал его темно-зеленой лентой, подаренной Дином на прошлое Рождество… Но факт оставался фактом – он все равно выглядел как деревенщина.
– Сэр, это мой друг Эйдан Тернер, – объяснил Дин. – Он из небогатой семьи, но прекрасно воспитан, образован, читает древнегреческие трагедии…
– А вы весельчак, юный мистер О’Горман, – рассмеялся лорд Эдкинс, встряхнув Дина за плечо. – Уверен, моя дочь оценит ваше чувство юмора, – он взмахнул рукой, подзывая служанку. – Сьюзи, покажи мистеру О’Горману его покои.
– Прошу за мной, сэр, – юная темноволосая горничная присела в реверансе перед Дином и подняла его сумку.
Мистер Эдкинс же подхватил сумку, которую Эйдан тоже поставил на пол, и довольно грубо сунул обратно ему в руки, рыкнув:
– Вход в конюшню с заднего двора.
Поднимаясь по лестнице вслед за служанкой, Дин лишь раз обернулся, бросив на друга виноватый взгляд, и исчез на втором этаже.
И Эйдан отправился на конюшни. От пережитого унижения сердце сжималось в груди. До этого момента он никогда не отдавал себе отчета в том, насколько различно социальное положение у него и его возлюбленного. Он никогда не понимал, что Дин, на самом деле, принадлежит к совершенно другому миру. Дома все было по-другому. О’Горманы были единственной благородной семьей в Санкт-Петере, так что они волей-неволей общались с другими жителями города. Матушки Дина и Эйдана были подругами, и их сыновья дружили с детства.
Когда Эйдан и Дин были вдвоем, они тем более были равны во всем. Более того, Дин всегда умел внушить возлюбленному, что тот уникален. С ним Эйдан чувствовал себя единственным и любимым. Старший ни разу не использовал свои деньги, имя или влияние, чтобы давить на него. Теперь же все изменилось. В этом – настоящем – мире, где оказался сейчас Эйдан, благородные английские лорды не водили дружбу с бедными фермерами.
Эйдан прождал на конюшнях до заката, рассказывая о своей печали и злости лошадям мистера Эдкинса. В присутствии животных ему всегда становилось лучше. Вечером один из слуг принес ему воду, яблоки и хлеб, но Эйдан не чувствовал голода, так что к еде не притронулся. Он был зол на Дина, считая, что тот должен был вступиться за него перед мистером Эдкинсом или хотя бы не сразу уступать, позволяя вышвырнуть его из дома как попрошайку.
Наконец , он нашел какое-то грязное одеяло и, завернувшись в него, попытался уснуть, ведь делать все равно было нечего. Внезапно, он услышал смех и разговор с улицы. Беседовали двое мужчин, и Эйдан решил пойти и посмотреть, кто это.
– Привет, дружище! Ты чего тут делаешь? Ты кто вообще? – грубовато, но дружелюбно поприветствовал его крупный мужчина средних лет.