– И теперь масло, – распорядился Эйдан.
Он открыл флакон, выливая душистую жидкость на ладонь, и по камере поплыл дурманящий аромат диких роз и полевых трав, из которых миссис Тернер делала это масло. Он пробудил воспоминания, и Эйдан мечтательно улыбнулся, запуская руки под одеяло и начиная массировать все еще мерзнущего Дина. Он чувствовал, как кожа разогревается под его пальцами. Втирая масло в его ноги, живот, плечи и спину, он случайно встретил взгляд возлюбленного и с удивлением заметил блеск желания. А еще то, что глаза Дина вновь стали небесно-голубыми.
– Этот аромат напомнил мне те случаи, когда ты утаскивал флакончики у своей матушки, и оно служило нам добрую службу долгими ночами под нашим деревом, – шепнул Дин. – Боюсь, пастор не одобрил бы то, как мы его использовали.
Они рассмеялись, вспоминая бесчисленные ночи полные любви, проведенные под открытым небом. Блондин перехватил запястье Эйдана и прижался губами к ладони, чувственно лаская кожу, а затем поднял голову:
– Эйдан, я хочу принадлежать тебе. В последний раз.
На секунду Эйдан замер, не в силах отвести взгляд, а потом накрыл губы Дина своими, гася поцелуем отчаянный всхлип. Медленно отстранившись, он продолжил ласкать его щеки и шею:
– Все, что пожелаешь, любовь моя. Все для тебя.
Осторожно взяв Дина на руки, Эйдан перенес его на кучу соломы – единственное, что в этой камере могло служить подобием кровати. Опустив возлюбленного, он снял плащ, свернул его и подложил блондину под голову, чтобы тому было удобнее. Поправив теплое одеяло, он начал раздеваться сам. Отчаянно медленно. Он хотел бы, чтобы этот момент длился как можно дольше… но у них не было времени. Он просто хотел сделать все, как можно лучше.
Наконец, он нырнул под одеяло, и Дин сразу же заключил его в объятия. Их взгляды встретились. Дин начал осторожно оглаживать плечи и грудь любовника, не отводя глаз. Обычно Эйдан опускал ресницы и расслаблялся, позволяя теплым ладоням изучать свое тело и наслаждаясь ощущением близости. Но не сегодня. Сегодня ему необходимо было видеть глаза Дина, впитывать его взгляд, запоминать каждую черточку. Обычно мужчины к 30-ти годам уже выказывали признаки возраста, но не Дин. Он был красив, даже несмотря на три недели, проведенные в тюрьме. Эйдан провел ладонью по спине любовника, чуть сжав ягодицу, и услышал тихий стон. Дин был сильным и здоровым. Он ни разу не болел. Его кожа под пальцами была мягкой и гладкой. Ее не тронула оспа, унесшая многие жизни и еще больших сделавшая уродами. Это было так бессмысленно – приговаривать к смерти такого прекрасного здорового мужчину.
Эйдан невольно вздрогнул, когда Дин задел огромный синяк на его ребрах. Блондин нахмурился:
– Ты ранен? Кто это сделал?
– Пустяки, – солгал Эйдан. – Меня боднул баран, когда я занимался заболевшей овцой.
– Ты не умеешь врать, Эйдан Тернер, – Дин скептично изогнул бровь. – Ты всегда очень аккуратно обращался с животными.
Брюнет тихо зарычал, признавая поражение. Провести Дина О’Гормана всегда было непросто.
– Что случилось?
– Это важно?
– Да, для меня важно, – настоял Дин.
– Хорошо… – Эйдан вздохнул. – Некоторые… Некоторые горожане бросали в меня камни.
– Почему? – взволнованно спросил Дин.
Брюнет скрипнул зубами и раздраженно бросил:
– Из-за нашего грехопадения последние двенадцать лет, из-за чего же еще? Все равно ты с этим не можешь ничего сделать. Не похоже, чтобы ты мог вырваться отсюда, чтобы как всегда защитить мою честь!
Дин болезненно поморщился:
– Я надеялся, что они оставят тебя в покое. Это же я – чудовище.
Кровь Эйдана вскипела от необъяснимой злости. Он отшатнулся и, схватив рубаху, натянул ее на себя:
– А они не оставили. Ты действительно думал, что так героически пожертвовав собой, остановишь слухи? Ты ошибся! Люди глупы, но не настолько, чтобы не понять сути нашей связи! – он сорвался на крик, почти не чувствуя, как по его щекам текут горькие отчаянные слезы, которых он уже не мог сдерживать. – Почему? Почему ты так поступил? Неужели ты и правда считал, что твоя смерть сделает мою жизнь лучше? Ты позволил посадить себя в тюрьму… Отказался сражаться, защищаться, бежать… Ты хоть на мгновение задумался, на что ты меня обрекаешь? Как я буду жить – один в этом ужасном мире? Без тебя? Я не нужен этому миру так же, как и ты, Дин! Мы оба не нужны ему. Он не примет нас такими, какие мы есть. Я не хочу жить, если тебя нет рядом! – он вдруг замолчал, закрыв лицо ладонями и всхлипывая как ребенок.
– Тшшш… Я здесь, я с тобой… – Дин приподнялся и сел рядом. Он обхватил запястья Эйдана, заставляя убрать руки от лица, и начал покрывать его лоб и щеки легкими быстрыми поцелуями. – Эйдан, любовь моя, не говори так. Ты же знаешь, у меня не было выбора. Все знали, что Блэкхок задирает тебя. Они бы тебя обвинили, а я не мог этого позволить, – он отпустил запястья брюнета и заключил его лицо в свои ладони, принуждая посмотреть на себя. – Я знаю, что это было давно, но, Эйдан, ты помнишь, что я сказал тебе, когда вернулся из военной академии? Ты помнишь, зачем я туда уехал, хоть никогда не стремился к карьере военного?
– Помню… как я могу забыть?
– Тогда повтори.
– Ты сказал, что хотел, чтобы у меня была возможность сделать выбор, как я хочу провести свою жизнь.
– Именно, и сейчас я делаю то же, – Дин перевел руки ему на плечи, поглаживая их. – Я хочу, чтобы у тебя был выбор. Я готов умереть как грешник, как богопротивная тварь, чтобы ты мог начать жить заново. Мог спасти свою душу. Ты сможешь уехать отсюда, перебраться в город, найти работу и жениться на прекрасной девушке, которая даст жизнь твоим наследникам. У тебя будут сильные здоровые сыновья и прекрасные дочери. Они обязательно унаследуют твои смоляные кудри и прекрасные ореховые глаза! Вот, что должно быть в твоей жизни, а не унижение и смерть.
Поцелуи и ласки Дина всегда успокаивали Эйдана. Так было и сейчас.
– А ты? – тихо спросил он. – Ты помнишь, что я тебе тогда ответил?
Дин задумался, припоминая в точности слова, которые произнес его возлюбленный двенадцать лет назад, а, вспомнив, шумно выдохнул:
– Ты сказал, что выбрал меня… но это было очень давно, Эйдан! Многое изменилось. Ты был совсем ребенком, когда сказал это, – он спешно продолжил, не позволяя себя перебить. – Я жертвую собой, чтобы ты мог обрести свободу. Теперь у тебя не будет возможности выбрать меня, ты же понимаешь.
Эйдан ощутил, как только утихшая злость вновь набирает силу, но постарался держать себя в руках.
– Так значит, ты решил, что это было необдуманное решение ребенка? – переспросил он. – Я хоть раз попытался взять те слова назад? Нет! Я люблю тебя всей душой. Я подарил тебе свое тело и свою жизнь. Ты ни к чему меня не принуждал, Дин. Я поступил так по своей воле, и ты это знаешь. Не говори мне, что я был наивен и не понимал последствий. Ты знаешь, что это будет ложью. Я никогда не смогу полюбить кого-то другого. Я уже давно не ребенок, но я все еще выбираю тебя. И буду выбирать, чего бы мне это не стоило!
– Но я УЖЕ МЕРТВ, ЭЙДАН!!! – взорвался Дин, хватая того за плечи и встряхивая, чтобы, наконец, пробудить от этих иллюзий. – Как ты этого не понимаешь? Меньше чем через семь часов я стану всего лишь трупом, болтающимся на веревке. Как ты сможешь выбрать меня тогда? – брюнет вздрогнул и отвел взгляд; глаза Дина расширились от ужаса, когда он понял, что за мысли бродят в голове возлюбленного. – Нет… нет, нет, нет… ты так не поступишь, Эйдан. Посмотри на меня! Ты не можешь так поступить! – он схватил Эйдана за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.
– Почему нет? – брюнет со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и дернул головой, высвобождаясь из цепких пальцев. – Я не вижу причин ждать, пока умру от старости или болезни, если есть возможность воссоединиться с тобой быстрее.
Дин почувствовал, что начинает поддаваться панике.
– Значит, ты хочешь сделать мою жертву напрасной? – подрагивающим голосом спросил он. – Это мой дар тебе, а ты хочешь так с ним обойтись? Не слишком уважительно.
– Я никогда не просил отдавать за меня жизнь, – Эйдан оттолкнул руки возлюбленного. – Ты решил все в одиночку.
– Прошу, Эйдан. Это мое последнее желание. Если ты любишь меня… если ты хоть когда-то меня любил… ты его выполнишь, – в отчаянии взмолился Дин. – Прими эту возможность. Прими новую жизнь, которую я тебе дарю. Сделай ее такой же прекрасной и необыкновенной, как ты сам. Тебе будет нелегко. Ты будешь скучать по мне, но спустя три, пять, быть может, десять лет ты научишься вспоминать нашу любовь с улыбкой.
– Ты не можешь просить об этом, – шепотом откликнулся Эйдан.
– И все же… я прошу, – Дин мягко поцеловал влажные и соленые от слез губы.
– Я не могу ничего обещать.
– Я верю, что твоей любви ко мне достаточно, чтобы ты не совершил непоправимого, – Дин прекрасно понимал, что пытается манипулировать возлюбленным, но сама мысль о том, что Эйдан может сознательно расстаться с жизнью, настолько пугала его, что он был готов на все.
– Я люблю тебя, – Эйдан потянул блондина на себя, заставляя встать на колени, и уткнулся лицом ему в плечо, пахнущее душистым маслом. – Я так тебя люблю… Но это так больно… так ужасно больно, – он прижался губами к изгибу шеи, и Дин вздрогнул.
– Так люби меня, Эйдан! Сейчас! – приказал он, зарываясь пальцами темные кудри, находя губы возлюбленного и впиваясь в них яростным страстным поцелуем, пытаясь вложить в эту ласку все те неразделенные желания, которые будут преследовать Эйдана всю оставшуюся ему жизнь.
Эйдан зарычал и резко опрокинул его на застланный соломой пол, прижимая всем телом. Дину показалось, что руки, губы, язык любовника были сразу везде. Эйдан целовал, лизал, кусал каждый сантиметр его тела, впитывал его вкус и наслаждался, как самым лучшим вином. Он хотел запомнить его соленый привкус, терпкий запах, тихое поскуливание нарастающего желания, тяжелое рваное дыхание и хриплые стоны экстаза.
Они больше не разговаривали. Дину не требовалось ни о чем просить. У Эйдана было больше десяти лет, чтобы изучить его тело и узнать, что больше всего нравится возлюбленному. И он сейчас применял все свое мастерство. Лишь их взгляды – мерцающий сапфир и темный янтарь – постоянно цеплялись друг за друга, передавая все невысказанные слова.
Когда Эйдан вошел в него, Дин вцепился в плечи любовника, как утопающий хватается за обломок мачты. Ощущения стали настолько яркими, что это было почти невыносимо. На мгновение у Эйдана мелькнула мысль, что по остроте чувств последний раз очень похож на самый первый. Он взглянул на лежащего под ним возлюбленного, раскинувшегося, почти не осознающего ничего, кроме медленных ритмичных толчков, дарящих невероятное наслаждение. Дин был настоящим совершенством, прекраснее, чем когда-либо – его глаза сияли как бриллианты, а кожа в тусклом свете масляной лампы была цвета расплавленного золота, разметавшиеся короткие волосы окружали голову как нимб.
Вскоре Дин сильнее вцепился в его плечи и обхватил ногами бедра. С его губ все чаще срывались умоляющие стоны, по которым Эйдан безошибочно почувствовал, что возлюбленному осталось недолго. Он склонился, запечатывая губы Дина глубоким чувственным поцелуем, одновременно успокаивающе оглаживая его бедро. Он перехватил руку блондина и переплел их пальцы, чувствуя, что и сам долго не выдержит.
– Я здесь, Дин… Я здесь для тебя… – выдохнул он, и Дин выгнулся, выкрикнув его имя и уводя их обоих за грань наслаждения.
Эйдан рухнул за жаркое, покрытое испариной тело, устроив голову на тяжело вздымающейся груди. Дин запустил пальцы в его кудри и тихо засмеялся. Брюнет поднял голову, чтобы выяснить причину веселья, и увидел соломинку в пальцах любовника.
– У тебя сено в волосах, – улыбнулся Дин, аккуратно выбирая еще несколько стебельков из темной гривы. – Как в наш первый раз на сеновале, помнишь? У тебя все кудри были в соломе. Ты был таким милым, что устоять было невозможно, – мечтательно улыбнулся он.
– Ты и сейчас не можешь устоять, – Эйдан вернул улыбку.
– И никогда не смогу, – согласился Дин.
Эйдан вновь опустил голову на грудь возлюбленного, поглаживая мягкую светлую поросль и слушая успокаивающееся сердцебиение.
– Ты жалеешь? – вдруг спросил он. – Жалеешь о том, что полюбил меня?
Дин приподнял голову и поцеловал его в макушку:
– Я жалею только о том, что сейчас заставляю тебя страдать. Но как я могу жалеть о том, что любил и был любим? Ты – вся моя жизнь, Эйдан. С тобой я становился лучше. С тобой я был самым счастливым человеком в мире.
Эйдан поежился. Ему становилось не по себе от того, что Дин говорил о своей жизни в прошедшем времени, будто бы все уже кончено. Но в тоже время он восхищался мужеством возлюбленного, его внутренней силой. Сколько они знали друг друга, он ни разу не видел, чтобы Дин плакал или поддавался слабости, даже в детстве. В душе Эйдан подозревал, что Дин олицетворял собой этакий островок уверенности специально для него, чтобы ему было спокойнее. Впрочем, сейчас все могло быть иначе.
Эйдан вздохнул и провел рукой от бедра до груди возлюбленного, прежде чем задать вопрос, который не давал ему покоя:
– Разве ты не боишься завтрашнего дня?
Он поднял голову и уперся подбородком в ключицу Дина, ожидая ответ. Блондин прикрыл глаза, и по его лицу прошла тень. Когда же светлые ресницы дрогнули, и Эйдан вновь встретил его взгляд, он увидел в тусклой синеве то, о чем не мог и помыслить – страх, безграничный первобытный страх.
– Я безумно боюсь, Эйдан… Безумно боюсь… – голос Дина сорвался, и он так и не смог закончить фразу.
Эйдан вскинулся, накрывая любимого одеялом, обнимая и целуя. Наконец, Дин полностью открылся, и задачей Эйдана теперь было его успокоить.
– Я безумно боюсь, – повторил Дин. – Я боюсь унижения. И того, что попаду в ад, где буду гореть вечно. Но даже не это пугает меня сильнее всего…
– А что же тогда?
– Боль. Я боюсь, что они будут убивать меня медленно. Я боюсь впасть в панику и того, что мне придется долго страдать. Я надеюсь, что все произойдет быстро, – выдохнул Дин дрожащим голосом.
До этого момента Эйдан считал, что его сердце уже разбито, и ему не может стать больнее. Он ошибался. Но вот его всегда сильный, всегда уверенный возлюбленный на его глазах превратился в дрожащий сгусток страха, и это было превыше его сил… Но он смог справиться с собой, ведь сейчас Дин нуждался в нем гораздо сильнее, чем когда бы то ни было. Он был похож на кролика, попавшего в руки охотника и понимающего, что убежать уже не удастся. Эйдан молчал. Что он на самом деле мог сказать? Поэтому он просто начал тихо укачивать любимого, заключив в кольцо своих рук. Вероятно, если бы кто-то попытался отнять у него Дина в этот момент, он бы оскалился и зарычал как раненный зверь.
Минуты проходили в молчании, и Дин, наконец, успокоился. Внезапно, он вцепился холодными пальцами в предплечье Эйдана, привлекая внимание.
– Спой мне, – попросил он.
У Эйдана был красивый голос и прекрасная память, так что Дин всегда любил слушать его пение.
– Что мне спеть?
– Мою любимую… песню об Ирландии.
– «Путь назад»…
– Да, ее. Я всегда хотел увидеть океан с берегов Ирландии, откуда вели свой род мои предки, – мечтательно прошептал Дин.
Эйдан провел ладонью по его волосам, как матушка, собирающаяся спеть колыбельную своему больному ребенку, глубоко вздохнул и запел:
Плачет прибой – зовет за тобой – домой.
Море волной – зовет за тобой – домой.
Его бархатный низкий голос отражался от холодных каменных стен, и, казалось, что все вокруг застыло, вслушиваясь в слова старой песни.
В ночь в канун Рождества
Вместе с морем у скал
Твой голос вел песнь эту.
И взгляд обещал,
Как магнитом манил
Прочь от яркого света.
Он продолжал петь, и стены тюрьмы вдруг исчезли, уступая место воспоминаниям.
Свежий снег скрипел под ногами, на безоблачном небе сияло солнце, и все вокруг было сверкающе-белым. И на фоне этой белизны особенно резко выделялся ярко-красный шерстяной шарф Дина, украшенный изящными золотыми пуговицами. Двое мальчишек собирали ветки, чтобы построить шалаш под их деревом. Было воскресение, и Эйдану не надо было помогать родителям на ферме, так что его отпустили поиграть в лесу. По правде говоря, Эйдан завидовал. Он тоже хотел, чтобы у него был такой шарф, ведь с ним его одежда стала бы похожа на униформу оловянных солдатиков Дина. Вообще у Дина было много игрушек и красивая одежда, ведь его семья была богатой. Семилетний Эйдан завидовал лучшему другу, но любил его намного сильнее. Недаром они прошлым летом решили, что будут друзьями вечно. Дин всегда позволял Эйдану играть со своими игрушками, но это все равно отличалось от того, чтобы иметь собственные.