*
Ему девять, и он лежит в темноте на потрёпанных диванных подушках, когда осознаёт, что Баки – его лучший друг. Не просто сосед по парте, не просто ещё один школьный изгой, с которым он водится лишь потому, что больше никто не станет играть ни с одним из них, – нет, самый настоящий, верный лучший друг. Как Ширли и Лаура, которые по пятницам вплетают одинаковые ленточки в волосы, или Дэнни и Ира, которые делятся стеклянными шариками только друг с другом. Их двое.
Стив и Баки, думает он про себя, примеряясь.
— Чего улыбаешься? — сонно бормочет Баки. Свернувшись на своей кровати, он глядит на Стива; лунный свет поблёскивает во встрёпанных тёмных вихрах.
— Ничего, — Стив внезапно смущён. Пусть Баки его лучший друг, Стив не уверен, что это взаимно. В конце концов, у Стива и выбора нет, но у Баки целый класс мальчишек, и те первыми зовут его играть и просят помочь с таблицей умножения. Такой он, Баки.
Баки возится, чуть привстаёт на постели:
— Нет уж, давай, выкладывай.
— Мы ведь лучшие друзья, правда? — выпаливает Стив. И радуется, что темно, потому что краснеет.
Мгновение Баки не говорит ничего, и Стив решается поднять взгляд. Он едва успевает поймать удивление в лице Баки, а тот уже отвечает широченной ухмылкой.
— Ага, Роджерс, — его отец зовёт людей по фамилии, и Баки считает, что так и сам он делается взрослым, — конечно, друзья.
Они бестолково улыбаются друг другу, и Баки валится обратно в подушку:
— Ночи!
Грудь Стива обычно кажется ему слишком маленькой и тесной, лёгкие как будто давят на ключицы, но на долю секунды ему вдруг становится легче дышать.
— Ночи, Баки, — шепчет он в темноту.
*
Стиву шестнадцать, но скачка роста всё так же не видать, и потому он зачитывается греческой мифологией. Ему нравятся классические герои, Геракл, Ясон и Персей, упорные, сильные, бесстрашные перед лицом смерти – во имя того, за что стоит сражаться.
— Господи, опять? — голос Баки раздаётся в комнате. Прислонившись к оконной раме, держа руки в карманах, он выглядит куда нахальней, чем должен выглядеть подросток. — Твоя ма впустила меня.
Он выбирается в открытое окно на пожарную лестницу и соскальзывает вдоль горячей кирпичной стены, садясь рядом со Стивом.
— Они стали классикой не просто так, Баки, — в тысячный раз говорит Стив. — Они и правда хороши.
— Маловато картинок, — ворчит Баки, и это полная чушь – Баки лучший в их классе, всегда был. Он заглядывает Стиву через плечо, пробегая страницу: — О чём тут?
— Миф об Икаре, — Стив возвращается к наброску перед самой историей. На рисунке Икар с опалёнными крыльями падает в ревущее море. Стив с улыбкой подталкивает Баки в плечо: — Ты должен прочесть, он о сопротивлении соблазну. Мы оба знаем, тебе этого недостаёт.
Баки вздёргивает бровь и приваливается к Стиву, несмотря на невыносимый августовский зной.
— А зачем сопротивляться? — и подмигивает в ответ на его гримасу. — Расскажи, о чём там, а? Я так устал, всё сойдёт.
— Это история об отце и сыне, пытающихся покинуть Крит, — начинает Стив. — Отец – гениальный изобретатель, и создаёт по паре крыльев, чтобы они могли улететь. Только предупреждает Икара не подлетать слишком близко к солнцу или к морю, иначе воск на крыльях растает и он упадёт, — Стив открывает другую иллюстрацию, где Икар парит на широко распахнутых крыльях, на лице экстаз. — Но видишь, Икара всё это слишком взбудоражило. Отец велел ему успокоиться и лететь прямо, но Икару… — он вдруг смолкает, силясь отыскать верные слова. Он смутно чувствует: Баки наблюдает за ним, тихо вслушивается.
— Икару, — продолжает Стив, — солнце казалось таким прекрасным, что он не смог не подлететь, даже зная, как это опасно. Воск в его крыльях растаял, он упал в море и утонул.
— Вот вам и счастливый конец, — замечает Баки, и Стив смеётся было, но вдруг видит очень странное выражение на его лице. Сострадание, может быть, если это подходящее слово.
— Такие вот греки, — Стив жмёт плечами. — Хотя… мы и сами знаем, каково было Икару.
Баки остро взглядывает на него, лицо по-прежнему нечитаемо:
— Правда?
— Ага, — Стив указывает на яркое солнце, палящее плечи, охватившее их душной жарой. — Кажется, и мы сейчас растаем.
— Ну, это поправимо, — отзывается Баки. — Хочешь мороженого?
— Ещё бы, — Стив позволяет поднять себя на ноги и смеётся, нечаянно ткнувшись Баки в грудь. Поймав равновесие, поднимает глаза; Баки пристально, почти болезненно глядит на него, и улыбка Стива тускнеет:
— Что?
— Ничего, — бормочет Баки и ныряет обратно в окно, ни слова не говоря.
*
— Я думал, ты дожмёшь его и сам, — сухо цедит Стив, губкой стирая кровь со лба друга, тот морщится.
Им восемнадцать; Баки сидит на краю ванны, Стив на коленях перед ним, лицо и костяшки пальцев Баки все в синяках и крови, и это не должно было случиться, только не так.
Баки дёргает плечом, стараясь держать голову ровно:
— Не ждал, что их окажется трое.
— Да там и одного быть не должно было, Бак, — Стив стирает последнюю кровь у свежего фингала и переходит к костяшкам. Он страшно зол, но очень бережно удерживает руки Баки в своих, не понаслышке зная, как оно сейчас жжётся.
Баки чуть заметно выдыхает, и Стив виновато замирает:
— Не больно же, нет?
— Не, — отзывается Баки, но смотрит в сторону, — я… спасибо.
Стив слегка расслабляется:
— Просто делаю своё дело, — но Баки по-прежнему не глядит на него, и Стив тянется к его лицу – Баки вздрагивает и отворачивается, стоит пальцам коснуться кожи.
— Хей, посмотри на меня, — мягко зовёт Стив, — давай же, придурок, я лишь хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.
Медленно, стиснув челюсти, Баки встречает его взгляд:
— Порядок, Стив.
— Вот и флиртуй после этого с кучей девчонок, — поддразнивает он, пробегая губкой по припухшим костяшкам. — Похоже, некоторые из них уже обзавелись парнями.
Баки подмигивает ему, напыщенно и смешно:
— Не собираюсь становиться чьим-то парнем.
— Мне-то не рассказывай, — стонет Стив. — И так наслушался от ребят из школы. О тебе и твоих подвигах.
— Я красавчик, Роджерс, ничего не попишешь.
— И скромняга к тому же, — отзывается Стив.
Баки лишь ухмыляется.
*
Впервые Стив почти, по-настоящему умирает в середине зимы. Ему двадцать один и он направляется к Баки; мамы не стало месяц назад и Стиву не хочется оставаться дома. Тот слишком пуст и в то же время слишком полон ей; Стив видит её у раковины, за столом, от дивана веет её мылом.
Стив думает: повезло, что он почти не помнит отца.
В Бруклине морозно, канавы завалены грязным снегом, на улицах толпы спешащих с работы домой. Стив рисует указатели – это не требует особых усилий, и буквы у него выходят очень опрятно. Вот только сегодня его отправили в другой конец города, и сейчас ему трудно дышать.
Он пытается собраться, сфокусироваться на каждом шаге. Кажется, холод прошивает его насквозь. Точно кулак стиснул сердце и гонит по венам лёд с каждым хриплым вдохом.
Стив знает, это плохо, может быть, очень плохо, но не представляет, насколько, до тех пор, пока не пытается сделать шаг, а ноги его не слушаются.
Он пошатывается, силится сморгнуть подступающую знакомую черноту перед обмороком, зрение превращается в узкий тоннель. Лёгкие болят, он хватает воздух, закашливается судорожно, обдирая горло, чувствует привкус крови на языке и думает, о Господи.
Он слышит, как его окликают по имени, и собирает все силы, чтобы посмотреть вверх, хотя его сгибает пополам, он едва в сознании. Мир кружится, но Стив узнает облик Баки где угодно.
— Баки… — пытается сказать он, но всё, что может – снова закашляться кровью.
— Стив? — у Баки испуганный голос, — эй, Стиви, ты что?.. — и звук шагов, всё быстрее и ближе, как будто Баки бежит.
Он поскользнётся и свернёт себе шею, мутно думает Стив, но тут же чувствует, как боком валится в снег, глаза медленно закрываются, и больше он ничего не помнит.
*
Моргнув, он просыпается; большая круглая луна заглядывает в окно спальни Баки. На мгновение Стиву кажется: он опять мальчишка, ночует у Баки на полу.
Он пытается вдохнуть, слышит хрип собственных лёгких и всё вспоминает.
— Привет, — скрипит он. В ногах тут же что-то шуршит, и Баки склоняется над ним, бледный, как призрак.
— Привет, дружище, — Баки старается не подать виду, но Стив слышит в его голосе страх, — как самочувствие?
— Лучше некуда. Дай подняться – милю пробегу.
Баки сдавленно смеётся, запустив пятерню в немытые мятые волосы.
— Блядь, чтоб ты знал, ты напугал меня до чёрта. То есть, ты и раньше болел, но…
— Порядок, — шепчет Стив; потянувшись, находит его левую руку и стискивает пальцы так крепко, как только может, — я в норме.
— Если бы.
— Как долго я пробыл в отключке?
— Четыре дня, Стив, — и голос срывается на его имени – должно быть, послышалось, ведь Бак никогда не плачет. — Четыре дня. Господи, я видел, как ты свалился в обморок, ты просто рухнул в снег и мне на миг показалось… — он смолкает, встряхивает головой. — Начался приступ и длился всё это время. Док сказал, что ничем не поможет, пока лихорадка не спадёт.
Стив прикрывает глаза:
— Похоже, мне повезло.
— Ты просто слишком упрямый, чтобы сдаться.
— Бак, у тебя голос измученный, — бормочет Стив, не открывая глаз. Он чувствует себя очень тяжёлым, а кровать Баки такая мягкая. — Тебе нужно немного поспать, не волнуйся за меня…
— Господи боже, — хрипит Баки и свободной рукой ерошит его мокрые волосы, накрыв ладонью макушку. Стив урчит и тянется к руке, сколько хватает сил, и даже слегка улыбается, возвращаясь в беспамятство, а Баки судорожно вздыхает, согревая ему лицо.
В следующий миг Стив проваливается в сон, но перед тем успевает услышать, как Баки легко прижимается ртом к его лбу.
*
Когда Стив окончательно приходит в себя, сознание проясняется, а лихорадка отступает, мать Баки приносит ему жидкий суп и рассказывает, как тот наотрез отказался отходить от постели, пока не стало понятно, что Стив поправится.
Стив улыбается, краснеет и намерен благодарить Баки как минимум год – просто чудо, что тот не лишился работы, на целую неделю сказавшись больным, ведь сам Стив уж точно потерял место – но Баки никак не отыскать.
По правде, они едва видятся за целых три дня, и Стив наконец сознаёт, что Баки старательно его избегает. Он возвращается из доков после заката, проглатывает ужин, справляется о его здоровье и падает спать на диван, неважно, сколько раз Стив упрашивал его снова ночевать на кровати. Он больше не сидит у его постели и односложно отвечает о том, как провёл день.
Стив чувствует себя эгоистичным кретином, но это ранит, и тут ничего не поделаешь. Едва набравшись сил, чтобы стоять на ногах, он садится в сыром, заплесневелом коридоре перед квартирой Барнсов и ждёт, когда Баки вернётся домой.
Он, наверно, задрёмывает – как будто не проспал всю неделю – но Баки будит его окликом «Стив?», тем самым встревоженным тоном, каким говорит, когда Стив на грани приступа астмы или прикован к постели гриппом.
— Всё в порядке, я просто ждал тебя, — поясняет Стив, и лицо Баки смягчается. Вздохнув, он устраивается на полу напротив.
— Ну, давай, — и взмахивает рукой.
Стив хмурится:
— Почему ты избегаешь меня?
— С чего ты взял, — тут же отнекивается Баки. Но Стив твёрдо глядит на него, и тот ёрзает, и по привычке поджимает губы, ведь даже хмурясь всё равно кажется надувшимся. — Ну ладно, ладно, не смотри на меня так. Ты выглядишь точно, как ма.
Стив напускает ещё более суровый вид, изображая миссис Барнс и её «вы меня разочаровываете, мальчики», и Баки фыркает, откидываясь затылком к стене.
— Я только… — начинает он, уставившись себе в колени. — Я… Я же сказал тебе, Стиви, ты чертовски меня испугал.
Среди всего, к чему он старался быть готовым – особенному к тому, что Баки наконец-то осознал: ему не нужен чахлый и больной Стив Роджерс, который постоянно тянет его вниз, – к этому Стив точно не готов.
— Прости? — пробует он в замешательстве.
— О господи, не извиняйся, — прерывает Баки, — просто… мне нужно время… кое-что обдумать. Вот и всё.
— Что обдумать?
Качнув головой, Баки широко ему улыбается, и в лице его проскальзывает грусть, которой раньше Стив не замечал.
— А вот это, приятель… секрет.
Он поднимается, не давая Стиву возразить, и ставит его на ноги, как раньше, проводит в квартиру и захлопывает за ними дверь.
Остаток вечера Стив что есть сил стремится его рассмешить. Он чувствует странное отчаянье, свернувшееся в животе, яростное желание стереть с лица Баки следы этой печали. И шутит о собственной стряпне, рассказывает все эти истории «а помнишь, когда…» из детства и передразнивает их до тех пор, пока Баки не сгибается над кухонным столом; его плечи вздрагивают от беззвучного смеха, а Стив наконец-то может дышать.
*
Мать Баки умирает годом позже, и теперь они сами по себе. Снимают крохотную грязную квартирку, самую дешёвую, что смогли отыскать, и работают, сколько могут, только бы удержаться на плаву.
Когда после уплаты аренды у них остаются деньги, Баки ходит на свидания, приглашает девушку в кафе или на танцы. Он всегда зовёт Стива пойти вместе, но Стив соглашается через два на третий.
Девушки не хотят целоваться с таким тощим парнем, как Стив, уж точно не когда рядом Баки, высоченный, сильный и обаятельный, с блестящими глазами и шальной, бесшабашной улыбкой.
Стив их нисколько не винит.
*
Им двадцать пять, Стив поздно возвращается из бакалейной и находит Баки на кухне: тот растянулся за столом с полным стаканом виски. Судя по полупустой бутылке, стакан не первый.
— Господи, Бак, — Стив убирает бутылку и выливает стакан в раковину; Баки даже не смотрит. — Баки, что на тебя нашло?
Баки вяло указывает на листок на столе, и у Стива обрывается сердце. Он знает, что там, ещё до того, как видит жирный чёрный штамп: 1А.
— Тебя приняли, — он похлопывает Баки по плечу, — это же здорово. Будешь сражаться за правое дело.
Баки фыркает, хлюпко и пьяно:
— Точно. Уж там-то от меня будет толк.
Стив притягивает стул и садится за стол рядом с ним, их колени соприкасаются.
— Баки, брось. Я крепче, чем кажусь, я справлюсь, — он умолкает, разглядывая профиль Баки в слабом свете, его ровный нос и опущенные уголки рта. — К тому же, я окажусь там ещё раньше, чем ты об этом узнаешь.
— Никогда этого не понимал, — медленно произносит Баки, глядя Стиву прямо в глаза. От него пахнет потом, и виски, и солью из доков, запах моря въелся в одежду навечно, — отчего ты хочешь пойти.
— Им нужна любая помощь, — отвечает Стив.
— Не пойми превратно, — ворчит Баки, — но ради всех святых, пусть тебя никогда не возьмут.
Стив отшатывается, задетый, но Баки тянется к нему, обхватает ладонью за шею и привлекает к себе, и на один безумный миг Стиву кажется, Баки его поцелует, но Баки только упирается лбом ему в лоб и зажмуривается что есть сил.
— Прости, — тихо просит он, — Стив, прости. Мне сегодня все мозги отшибло.
— Ничего, — отзывается Стив. — Приказ может прийти в любой день теперь, верно? Отыщем тебе славную девчонку на танцы, что скажешь? Может, она даже будет слать тебе любовные письма.
Баки смеётся, низко и тяжело, его дыхание обжигает Стиву рот. Он отстраняется, распрямившись, губы кривятся в улыбке: