Мне жаль, Баки, в отчаянии думает Стив, проваливаясь в сон. Слова кажутся такими никчёмными.
Чёрт возьми, как мне жаль.
*
Неделю спустя Сэм у плиты жарит яичницу, а Стив наливает им две чашки кофе. Ранний утренний свет падает на линолеум, тёплый, прозрачный.
Стив поднимает глаза и едва не роняет любимую кружку.
Баки замер в дверях, на лице настороженность, мышцы напряжены, как пружины. Он так и не побрился, не вымыл волосы, но на нём штаны и футболка ЩИТа, явно стащенные из стивова шкафа, и это огромный шаг вперёд после окровавленного, разбитого бронежилета и рваной чёрной толстовки, в которых он появился.
Стив ждёт. Сэм достаёт третью тарелку из шкафа.
Баки поднимает глаза:
— Стив?
Голос хрипит от долгого молчания, и Баки насторожен, как чёрт, но всё равно это самое лучшее, что Стив когда-либо слышал.
— Да, Баки, — отзывается он, и в этот раз его не поправляют. — Это я. Ты голодный?
Баки кивает.
*
Баки наотрез отказывается встречаться с психиатрами бывшего ЩИТа (пусть даже те были повторно проверены Фьюри после распада конторы), отчасти решительно не доверяя глобальным организациям, отчасти радуясь своему праву сказать «нет» как можно чаще.
Кроме того, Баки отказывается: обрезать волосы (он побрился, но только на своих условиях); носить футболку «1й фанат Железного Человека», любезно присланную Тони Старком; есть пищу с томатами (Стив подозревает в этом чистый каприз, ведь у Баки никогда не было проблем с помидорами); выходить на пробежку со Стивом и Сэмом (хотя часами тренируется в своей комнате, сам) и поливать блинчики кленовым сиропом.
Он неохотно общается с найденным Сэмом терапевтом и спит около трёх часов за ночь. Порой он просыпается от крика или рвоты, и Стив учится хвататься за щит – Фьюри достал его из Потомака – когда дверь его спальни открывается после полуночи: он уже не раз просыпался от металлической хватки на горле.
Но Бак никогда не заходит слишком далеко – его глаза расширяются, морок спадает, и он в ужасе шарахается с кровати. На следующий день он избегает Стива, не разжимая губ от стыда и ненависти к себе. Но никогда не уходит.
Стив невыразимо благодарен за каждый миг, что Баки остаётся. За каждый медленный, острый, болезненный миг, за каждый день, что Баки запирается в комнате, за каждую ночь, когда ни один из них не спит, за каждый раз, когда показывается Зимний Солдат, огрызаясь на русском.
Стив знает, как это больно. Когда бы он ни думал о годах между ними, о десятилетиях пыток и обнулений, запертых в мозгу Баки, о вещах, которых того заставляли делать, ему хочется уничтожить Гидру до последнего агента, голыми руками.
Он никогда не забудет, что прочёл в его папке, и никогда не простит тех, кто сыграл в этом хоть малейшую роль.
Но Господи боже, у него снова есть Баки, и он всё больше Баки с каждым днём. Стив даже не представляет, как мучительно всё это для него. Знает, как тому было бы проще уйти и не пытаться вспомнить, утонуть в онемении Зимнего Солдата навечно.
Это больно, и эгоистично, и он попадёт за это в ад, но Стив так рад, что Баки выбирает бороться.
*
Они переезжают в Башню Старка, для большей безопасности и близости к оставшимся Мстителям – оказывается, если ты хоть раз бился против пришельцев с Тони Старком, тот оборудует для тебя целый этаж в своём огромном небоскрёбе.
Когда Стив спрашивает об этом у Пеппер, та только вздыхает:
— Мы над этим работаем. А пока, кэп, просто прими это как комплимент.
Так он и поступает.
*
Стиву двадцать шесть, идёт 2014 и всё до странности, невозможно в порядке.
Никто не пытается захватить мир, терапия Баки проходит в основном довольно гладко. Он больше не чувствует ярости или боли, вспоминая о чём-то, – только прикрывает глаза, позволяя памяти пройти сквозь него.
Иногда он делится со Стивом, когда это память о Бруклине или войне, случай из детства или как они сражались бок о бок. Но чаще молчит – вспоминая лицо мишени, запах дыма и крови, тёмные углы и крыши городов, разбросанных по всему миру.
Стив принимает всё, как есть. Они оба так делают.
Тони предлагает Сэму обустроить в Башне собственный этаж, с тех пор, как они воспылали взаимной любовью, препираясь со Стивом в первые тридцать секунд знакомства. Сэм отклоняет предложение, сообщив, что, хоть и не собирается в ближайшее время возвращаться в столицу, предпочитает жить как обычный человек в обыкновенной квартире.
Тони отвечает:
— Отлично, как знаешь. Всё равно я уже израсходовал весь свой птичий декор на Хоукая.
Сэм закатывает глаза. Тони вносит его в защитную систему Джарвиса, чтобы тот мог появляться, когда хочет.
Стиву приходит на ум, что Тони был одинок очень, очень долгое время.
Они с Баки сваливают коробки и сумки в гостиной – у них так мало личных вещей, что перебраться удаётся в одну ходку – и пытаются обжиться в новом доме. Стив падает на кушетку с альбомом и кофе. Баки прямиком идёт в новую спальню и без единого слова мягко прикрывает за собой дверь.
Стив рисует шаткую пожарную лестницу ночью, сияющий огромный диск луны и еле удерживается, чтобы не дорисовать под ней Баки.
*
Как-то ночью, пару недель спустя, Стиву не спится; в два часа раздаётся стук в дверь. Он знает, это Баки, и по звуку металла о дерево понимает: тот стучал левой рукой; отчего-то это кажется важным. Стив босыми ногами шлёпает открыть.
— Привет, — бормочет Баки, потупившись. На нём пижамные штаны и одна из стивовых футболок, волосы собраны в хвост, во тьме он кажется странно маленьким и молодым. — Можно войти? Обещаю тебя не душить.
— Конечно, — Стив отступает, давая дорогу.
Баки садится на край его постели:
— Не мог уснуть.
— И я, — Стив неловко топчется в изножье кровати. Он так и не понял, сколько пространства оставлять Баки в эти дни.
— Ты светишься, — мягко говорит тот.
Стив мысленно перебирает все варианты контекста и ничего не находит:
— Что?
— Во всех его воспоминаниях, ты, в прошлом, — отвечает Баки. Порой он говорит о Баки Барнсе и Зимнем Солдате в третьем лице, Сэм считает, это ожидаемо. — В каждом воспоминании ты светишься.
— Я… не совсем понимаю, о чём ты.
Баки досадливо вздыхает, опираясь о колени локтями, чёрная тень в темноте.
— Знаешь, ты ведь в каждом его воспоминании, — шепчет он. — С тех пор, как он подрос настолько, чтобы помнить, он помнит тебя. Даже когда тебя не было рядом, даже когда он ушёл воевать, он думал о тебе. Иногда с ума сходил от беспокойства.
— Ты всегда слишком волновался за меня, Бак, — откликается Стив.
Баки как не слышит:
— И всегда… от тебя шёл этот свет, отражался от кожи, точно на тебя направили гигантский прожектор. Так он тебя помнит, ты весь золотой и улыбаешься ему. Каждый раз, — он поднимает взгляд на Стива. — У меня в башке слишком много тебя, и ты сияешь, как чёртово солнце.
Стив понятия не имеет, что сказать.
— Он всегда считал, что тебя не заслуживает, — продолжает Баки. — Даже когда вы были детьми, он знал, ты особенный.
— Я не особенный, — через боль в горле давит Стив.
— Ну, он был уверен. Только поэтому ты ещё жив.
Стив не знает, Баки сейчас о том, как вытащил его из Потомака, или о том, как спасал ему жизнь бессчётное число раз до войны и на войне, но в конце концов, это не так уж и важно. Результат не меняется.
Стив опускается на пол перед ним, обнимает за бёдра. Кладёт голову ему на колени и глубоко вдыхает, наполняя лёгкие его запахом, кондиционером для белья, шампунем и солоноватым оттенком кожи. Он помнит, как точно так же сидел в церкви сотни раз, костлявые коленки болели от жёсткого пола.
Стив заглядывает Баки в лицо, темнота окутывает их покрывалом. Что-то рождается внутри, рвётся наружу сквозь рёбра, живое, сильное тепло, которое не описать.
Баки осторожно протягивает правую руку и зарывается пальцами ему в волосы. Стив закрывает глаза, подаваясь к руке, и Баки судорожно вдыхает.
— Ладно, — нарушает Стив долгие секунды тишины, — пойдём спать.
Они забираются под простыни на его кровати, и Стив, поколебавшись мгновение, обнимает Баки, ложась лицом к лицу, как они часто лежали в их комнате слишком холодными зимами. Разве что Баки теперь меньший.
Стив прижимается лбом к его лбу, обнимает за талию и засыпает.
*
Стив просыпается в пустой постели. Но придя в кухню, видит Наташу и Сэма – те пекут блинчики, а Баки жарит бекон, и наконец по-настоящему ему улыбается:
— Хей, большой парень, мы уже заждались.
— Не зови меня так, — машинально откликается Стив, слегка краснея. — Привет, Наташа.
— Привезла тебе открытку из Одессы. Она на столе.
Стив поднимает открытку. На фото огромные пролёты каменных ступенек с надписью «Потёмкинская лестница». На другой стороне округлым Наташиным почерком выведено: «Хей, ребята, надеюсь, вам без меня весело. Скоро увидимся. Н».
— Спасибо, — говорит Стив, странно тронутый. Она кивает, довольная, и мастерски переворачивает блинчик.
Они завтракают вчетвером, сгрудившись вокруг стола на кухне, передавая друг другу сироп, и кофе, и апельсиновый сок, и Сэм заворачивает бекон в свой блинчик, как буррито, разжигая локальную блинчико-бурритную революцию. Наташа бормочет что-то по-русски, и Баки фыркает в кофе, и это утро – одно из лучших в жизни Стива.
*
За пару месяцев Баки знакомится с прочими Мстителями, по одному; каждую встречу организует и курирует агент Коулсон.
Сколько Стив понимает, после Наташи Баки больше всех симпатизирует Клинту, похоже, у них много общего. Доктор Бэннер его успокаивает, Тор приводит в замешательство, а узнав Тони получше, Баки считает его в равной степени раздражающим и смешным. Как и все остальные.
Баки перекидывается с Нат общими шутками на семи языках, обсуждает работу с Клинтом и зависает на этаже доктора Бэннера, когда взволнован, расстроен или зол. Он бесстыдно провоцирует Тони и учит Тора готовить макароны с сыром, потому что, оказывается, ему нравится их готовить.
Бывает, он ещё просыпается от крика, но это случается всё реже, и никогда в те ночи, что Баки спит в кровати Стива. Вместе они ночуют три-четыре раза в неделю.
Когда Стив просыпается, кровать всегда пуста. И неясно, почему его это тревожит.
*
Стив просыпается ночью от звона стаканов на кухне. Скатывается с кровати и, нахмурившись, идёт через холл.
Баки развалился на диване в гостиной, бутылка водки (настоящей русской водки, с надписью кириллицей, чёрт знает, где достал) возвышается на кофейном столике. Баки держит полупустой стакан металлической рукой, и Стива внезапно накрывает ощущением дежавю – тот вечер многолетней давности, когда Баки призвали в армию первым.
— Хей, Бак, — Стив осторожно опускается на диван, стараясь не задеть и не разлить водку. Откинувшись на подлокотник, засовывает ступни Баки под ноги. — Ты чего тут?
— Кошмар приснился, — скрипит Баки.
— Не расскажешь?
— Приснилось, что я не попал тебе в живот, — отрывисто говорит он, глотая водку, и морщится от жжения. Тянется к нему и живыми пальцами стучит Стиву по лбу, прямо между глаз: — Я попал сюда.
— Только сон.
— Он чуть не сбылся.
— Ты спас мне жизнь, — напоминает Стив, пристально глядя на Баки. — Не зная, что происходит, не зная, кто я. Я был твоим заданием, твоим приказом на убийство, но ты меня спас.
— Да уж, — кивает Баки, — прострелив три раза и забив до полусмерти.
— Дерьмо случается, — замечает Стив и в награду слышит удивлённый резкий смех.
На мгновение они умолкают; потом Баки говорит:
— Уж мы-то получили свою долю, а?
Стив соглашается:
— Что есть, то есть. Но теперь всё в порядке, как ни странно. Ну, почти всегда.
— Иногда, — поправляет Баки. Стив лишь поводит плечом. Уже то, что Баки жив в этом столетии, для него просто чёртово чудо.
— Расскажи мне о чём-нибудь, — просит Баки. Это значит: расскажи воспоминание о нас.
И Стив рассказывает. Он начинает с самого начала, первое, что помнит со школьного двора, изредка перескакивая на то, что находит занятным. Рассказывает о Джеке МакГиннисе и Пэтти Эйкерс, о его отце-солдате и своей матери, которая работала на двух работах, о диванных подушках и Кони-Айленде, о том, как они трижды ходили в кино на «Белоснежку и семь гномов» – всё потому, что Стив был в восторге от рисовки, о том, как он дрался с хулиганами и бегал по девочкам.
— Не только по девочкам, — ближе к трём ночи прерывает Баки; Стив как раз на середине истории об их первом провальном двойном свидании, голос уже слегка хрипит.
— Что?
Баки выдёргивает из дивана нитку, не встречаясь с ним взглядом:
— Я помню. Были не только девчонки. Парни тоже.
— Ты… — Стив замолкает, пытаясь придумать, что ещё Баки мог иметь ввиду. — Ты… с мужчинами?
— Ага, — Баки смеётся невесело, Стив ненавидит пустоту этого смеха. — Куча таких парней ошивалась в доках, в темноте. Проще простого было найти одного из них, завести в переулок или старое здание и по-быстрому… ну, ты понимаешь.
Стив разевает рот и тут же захлопывает его.
— Что? — спрашивает Баки, тон его горький, почти самоуничижительный, хотя он явно старается звучать буднично. — Только не говори мне, что Капитан Америка имеет что-то против геев.
— Нет, Господи, конечно, нет! — поспешно отрицает Стив. — Нет, я к тому… у меня никогда не было с этим проблем, ни раньше, ни тем более сейчас. Люди не должны… никто не должен скрывать, кого любит, — он неловко ищет верные слова, уставившись себе в колени. — Я просто никогда не знал, что ты… Думал, ты только по женщинам.
Он поднимает глаза – Баки сидит как побитый, а смотрит так, будто Стив только что пнул его в живот.
С упавшим сердцем Стив чувствует: он сделал самое худшее, что можно.
— Что, Баки, что я сказал не так?
— Да ничего, — стонет Баки, пряча лицо в ладонях. — Господи, Роджерс. Я спать.
— Ладно… — осторожно соглашается Стив, глядя, как Баки встаёт и убирает в бар водку. На ум приходит: — Ты ведь знаешь, что теперь это легально, да, Бак? Некоторые ещё злятся, но чёрт, мы же в Нью-Йорке – я часто вижу на улицах ребят, они держатся за руки, целуются и всё такое. И девчонки тоже. И всем плевать, — он слабо улыбается ему. — Больше нечего бояться.
Тот глядит на него долгую минуту, замерев. А потом говорит:
— Доброй ночи, Стив, — и ускользает в спальню, оставив Стива в одиночестве и темноте.
*
Следующим утром Стив приходит на кухню и видит Баки: прислонившись к барной стойке, тот крутит ножницы в руках.
— Не смотри так, Роджерс, — замечает Баки, когда Стив застывает в дверях, — надумай я кого-нибудь убить, уж точно бы не выбрал ножницы.
— Не смешно, — ворчит Стив. Насыпает себе миску хлопьев и устраивается напротив. — Что б там ни было, зачем они?
Баки искоса взглядывает на него, чуть ухмыляясь, – так знакомо, что у Стива сжимается сердце.
— Я тут подумал, может, пострижёшь меня сегодня.
— Мне длинные нравятся, — не задумываясь, отвечает Стив. — Тебе идёт.
— Спасибо, приятель, — откликается Баки. — Но они лезут в лицо, и Нат покупает мне все эти заколочки, а я их вечно теряю в тот же день, — он вдруг усмехается, открыто и ярко: — К тому же, я знаю, ты предпочитаешь короткие.
— Хорошо, — чавкает Стив сквозь хлопья. — Но ты уверен, что не хочешь в парикмахерскую? Не обещаю, что справлюсь как положено.