— Спарринг? — хрипло предлагает он Джеймсу.
Тот откладывает вилку и нож и лениво соглашается:
— Ладно. Сегодня мы все равно, похоже, в пролете. Только давай не так, как вчера.
Стив криво усмехается. Уж драться так, как вчера, он точно не будет. Не сможет.
Ярость рвется из него из груди, и ее так удобно выплескивать в удары. Прямой, боковой, снизу — и Джеймс, отлетевший к канатам, потирает челюсть и весело смеется:
— Ого, Фьюри тебя покусал, что ли?
У него азартно блестят глаза, и он бросается на Стива с не меньшей яростью. Стив едва успевает увернуться от металлической руки и подставить блок под удар правой. Кровь не просто течет по венам — она, кажется, кипит, и каждая мышца звенит от напряжения, а потом звенит еще и в голове, когда Джеймс достает его свингом. Старым добрым свингом — Стив успел позабыть его за эти годы.
Он только входил в моду, когда Баки его разучивал, и Стиву хочется заорать: «Не смей! Ты и так забрал у него все, не смей забирать и это!» Но его хватает лишь на то, чтобы бессильно зарычать и снова кинуться на Джеймса.
— Ты глянь, — доносится до него сквозь пульсацию крови в ушах чей-то взволнованный голос, — ты, блядь, только глянь, что они вытворяют.
Джеймс смеется, встречая его удары, и бьет в ответ в полную силу, и черт, как же все-таки хорошо не жалеть его, выпустить из себя то черное гадкое чувство, что мешало дышать все утро. И Стив ныряет в бой с головой, радуясь возможности забыться хоть ненадолго.
А ночью он легонько, самыми кончиками пальцев, гладит заметный даже в темноте синяк на небритой скуле, целует сбитые костяшки и лихорадочным шепотом просит:
— Прости меня, Баки.
— Ты не виноват, — сонно бормочет Баки, а Стив даже не может рассказать ему, как же он виноват на самом деле. Он боится разбудить Джеймса. Он и так едва не разбудил его, пробираясь по спальне и споткнувшись обо что-то возле самой кровати — надо же, это в комнате-то, которую он знает не хуже своей, сам обустраивал. Джеймс ничего в ней не поменял, только притащил откуда-то модель аэроплана и водрузил на полку, заявив: «В детстве я мечтал быть летчиком».
Баки всегда мечтал стать механиком.
Наверное, в том, что не стал, тоже вина Стива: неизвестно, записался бы Баки добровольцем, если бы не слышал каждый день его, Стива, нытье о долге, чести и совести. Да, он виноват во всем. В том, что отпустил. В том, что не смог удержать. В том, что не сумел защитить, даже когда имел такую возможность. В том, что поверил — подумать только, поверил человеку, который и сам-то себе верит через раз — и позволил сделать с Баки такое. А теперь все, что ему остается, это сидеть на полу у кровати и просить прощения, и легко касаться ладони, и стараться не заснуть, хотя очень хочется, но еще больше хочется не терять ни минуты с Баки. Потому что утром его место опять займет Джеймс, и, черт побери, знать это невыносимо.
Он все же засыпает ненадолго под самое утро и просыпается, когда первые лучики солнца начинают пробиваться из-под жалюзи в комнату и Джеймс ворочается с боку на бок. Стив целует последний раз его ладонь и тихо прокрадывается к выходу. Опять спотыкается обо что-то, замирает, боясь разбудить Джеймса, и обещает у самой двери:
— Я вернусь, Баки.
========== Часть 3 ==========
— Эй, Роджерс!
Стив с трудом открывает глаза и оглядывается. Он не сразу понимает, почему не лежит в постели, а сидит на кухне, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, а потом вспоминает: ах да, конечно, он хотел сварить себе кофе и, судя по всему, заснул, наблюдая за тем, как тонкая коричневая струйка стекает в прозрачную емкость.
Джеймс хмуро смотрит на него, поглаживая выбритую щеку, и спрашивает:
— Что это с тобой?
— Бессонница, — бормочет Стив и трет ладонями лицо. Глаза горят огнем, и мышцы вяло ноют, и хочется бухнуться на кровать и проспать как минимум сутки.
— Ага. Вот ни с того ни с сего — раз! — и бессонница, — хмыкает Джеймс.
— Тебе-то что? — огрызается Стив, и Джеймс пожимает плечами:
— Да ничего, в общем-то.
Он сегодня явно не в духе: раздраженно гремит посудой, чертыхается, поминутно роняет что-нибудь, и даже бекон на сковородке шипит как-то зло.
Баки злился тихо. Сжатые губы, напряженная челюсть — и ничего больше. Никаких чертовых представлений.
Стиву становится нестерпимо стыдно, когда он ловит себя на этой мысли — уж кто бы жаловался на представления, — и еще более стыдно спрашивать, после того как рявкнул в ответ на банальную вежливость, но Стив спрашивает:
— Что-то случилось?
— А тебе-то что? — предсказуемо фыркает Джеймс, и Стив не знает, куда деть глаза. Не то чтобы он надеялся услышать подробный рассказ о том, что Джеймса беспокоит, не было такого никогда — но вдруг? Вдруг именно сегодня Джеймс поделился бы тем, что у него на душе, если бы Стив повел себя иначе? Давно он не казался себе такой сволочью. Но даже стыд не заглушает тоски по Баки — сейчас, после коротких ночных часов, еще более острой, чем раньше.
— Один-один, — бормочет Стив. — Квиты?
— Иди ты на хуй, Роджерс! — чуть ли не орет Джеймс, и Стив кивает, чувствуя себя бесконечно одиноким.
Они выходят из дома вместе и вместе добираются до офиса, а потом Джеймс вдруг куда-то пропадает. Стив и не замечает когда, просто, обернувшись, не обнаруживает его за спиной.
— Опаздываешь, Роджерс, — бурчит Фьюри, когда Стив заходит к нему в кабинет. — Романофф тебя уже заждалась. Сегодня работаешь с ней в паре. «Арлингз Корпорэйшн», конкуренты нашего Тони. Поступила информация, что ребята нечестно играют, надо проверить.
Стив морщится: он любит Наташу, но от ее проницательности у него порой мурашки по коже.
— Почему не с Барнсом? — спрашивает он, пробегаясь глазами по оперативной сводке.
— Он слишком приметный, и потом, у него сегодня обследование, — сухо отвечает Фьюри, и Стив вскидывается:
— Это из-за того, что я вам вчера рассказал?
Он не успевает закончить вопрос, а уже понимает, что сморозил глупость. Обычный плановый осмотр, у Джеймса такие два раза в месяц.
Фьюри закатывает глаза и, склонившись к нему, доверительно сообщает:
— А еще я ем на завтрак младенцев.
— Извините, — бормочет Стив, и кончики ушей полыхают.
— Стив… — Фьюри вздыхает. — Я все понимаю, но очень тебя прошу: соберись. Или, если хочешь, дам тебе отпуск, скажем, на недельку.
Стив представляет себе, как будет по утрам провожать Джеймса, а потом метаться целый день по пустой квартире, и к горлу тугим комом подступает тошнота.
— Нет,— торопливо говорит он, — я в порядке.
— Не спрашивай, — предупреждает он Наташу, когда они возвращаются.
Операция проходит как по маслу: форменная одежда, парочка отвлекающих маневров а-ля «тупой офисный работник» — и Наташа гордо демонстрирует в лифте флешку с информацией, скачанной с головного компьютера. А теперь ерзает по сиденью, и Стив знает, что ей нужно, и не особо рассчитывает, что его «Не спрашивай» хоть как-то ее удержит.
— Все плохо? — деликатно уточняет Наташа через минуту.
Ну кто бы сомневался.
— Да нет, нормально, — пожимает плечами Стив, понимая, что допроса все равно не избежать.
— Кэп, — ласково говорит Наташа, — тебе девяносто шесть, а врать ты совсем не умеешь.
— Я молод, научусь еще, — смеется Стив, и Наташа смеется тоже:
— Боюсь, ты безнадежен.
— Как со свиданиями? Слушай, а и правда, почему ты больше не устраиваешь мне свиданий? — вдруг соображает Стив и прикусывает язык. Он не уверен, что хочет услышать ответ.
— Потому что ты безнадежен? — шутит Наташа, но как-то невесело, и Стив думает, что порой и она врет не слишком хорошо.
— Все не так, как ты думаешь, — говорит он после неловкой паузы и боится услышать: «А как?». Рассказывать о таком он не умеет и не хочет, но Наташе, похоже, это и не нужно.
— А зря, — серьезно замечает она и смотрит так, что у Стива начинают гореть уши. Снова. Да что ж за день-то такой? — Он хороший парень.
— Ну, если ты так говоришь… — неловко бормочет он и думает, что если она продолжит в том же духе, он сбежит из машины на первом же светофоре. Но Наташа, к счастью, знает, когда стоит остановиться.
— Эй, это что, сарказм? — возмущается она и толкает его в плечо.
— Ну что ты, — возражает Стив, — он же, в конце концов, пытался тебя убить.
Нет, ну когда он научится разговаривать с девушками?
— Ага, дважды, — легко отмахивается Наташа. — И оба раза это был не он. И сейчас не он — в этом и проблема, да, Кэп?
Или нет. Вовремя остановиться она все же не умеет.
— Не надо, — устало просит он. — Пожалуйста.
Наташа молчит, и только у кабинета Фьюри хватает его за руку и с улыбкой говорит:
— Если захочешь посплетничать о чем-нибудь — например, о том, какие вы, мужики, козлы, — ты знаешь, где меня найти. — И Стив не может не улыбнуться ей в ответ.
Фьюри набрасывается на флешку, как нищий на кусок хлеба, бормотнув мимолетом:
— Молодцы, на сегодня свободны.
Стив топчется у окна в холле и раздумывает, что ему делать: то ли и правда ехать домой, то ли дождаться Джеймса, но потом выбирает первое. Сейчас, когда схлынул адреналин, спать хочется просто зверски, и у него есть в запасе часа два в тишине и покое.
Он быстро забрасывает в себя пару бутербродов и ложится. Ворочается с боку на бок, хотя глаза как два раскаленных уголька и челюсть вот-вот заклинит от зевков, а потом плетется в гостиную. Находит на одном из каналов какое-то ток-шоу — самый верный способ заснуть — и, подивившись немного глупости современных телепрограмм, наконец-то отключается.
Просыпается он, когда уже темно. Телеведущий весело несет какой-то бред, за окном радужно сияют рекламные щиты, а в кресле напротив сидит Джеймс и смотрит на Стива.
Он даже не снял куртку и не стащил с себя тяжелые ботинки. В неоновом свете вывесок он кажется особенно бледным и измученным, и у Стива сжимает горло. Он садится, трет все еще слипающиеся глаза и спрашивает:
— Ты в порядке?
Джеймс, помедлив, кивает, и Стив саркастически бормочет:
— Ну да, конечно, оно и видно.
— Отъебись, Роджерс, — устало говорит Джеймс, и Стив думает, что точно так же звучал его собственный голос, когда он просил Наташу: «Не надо».
— Я могу что-нибудь для тебя сделать? — все-таки спрашивает он, хотя, наверное, это верх цинизма — предлагать помощь человеку, у чьей кровати сидишь по ночам и думаешь: «Пожалуйста, пусть его не будет, пусть вернется Баки».
— Для спарринга я слишком устал, — отзывается Джеймс, — а вот потрахаться не отказался бы.
— О господи… — стонет Стив. — Ты вообще способен думать о чем-нибудь другом? Жеребец озабоченный.
— А что? — хмыкает Джеймс. — Это же классный способ расслабиться, Роджерс. Зря ты отказываешься. — Он облизывает губы и почти шепчет: — Сегодня я был бы снизу. Лежал бы и позволял делать с собой все, что тебе захотелось бы. Абсолютно все, представляешь?
Стив представляет, еще как. Сильное тело под собой, теплые ладони на своей спине, пульсирующий жар вокруг члена. Стив сглатывает и закрывает глаза, и если бы это не выглядело по-детски, то еще и заткнул бы уши.
— Ты был бы со мной нежным, Роджерс? Ну конечно, ты был бы нежным. Ласкал бы меня так, что крышу сносило бы. И растягивал бы тоже нежно и бережно. И трахал бы так же, правда?
— Прекрати, — обрывает его Стив, потому что слушать все это совершенно невыносимо и молния на ширинке неприятно давит на пах.
— Ты же хочешь, Роджерс, — звучит неожиданно близко, и Стив, дернувшись, открывает глаза. Джеймс нависает над ним — когда только успел подобраться? — и в его взгляде тоска. — Я же вижу, что хочешь. Так не отказывайся.
Теплые губы щекотно мажут по щеке, и Джеймс выдыхает ему в самое ухо:
— Давай, Кэп. Хотя бы попробуем.
Стряхнуть с себя наваждение — вязкое, тягучее, как патока в пироге — стоит Стиву усилий. Он не должен, он, черт побери, не должен, не имеет права — и Стив твердо говорит:
— Нет.
Джеймс обессиленно утыкается носом ему в плечо и зло шепчет:
— Ну и хрен с тобой, Роджерс. Хрен с тобой.
Стива трясет еще долго после того, как он уходит. И хотя он уверен, что поступил правильно, что не должен спать с Джеймсом — с человеком, которого он порой ненавидит, с человеком, занявшим место его Баки, — он ощущает себя дураком. Старым измученным унылым идиотом.
Он терпеливо выжидает, когда Джеймс примет душ и закроется у себя. Тупо таращится в экран телевизора, отсчитывая секунды, минуты, часы, и старается не заснуть. И только когда не спать больше невозможно, плетется в спальню Джеймса, спотыкается обо что-то — снова! — и замирает, услышав с кровати жалобное:
— Стив.
— Я здесь, — шепчет он и привычно устраивается на полу. Находит на ощупь теплую руку — и охает от того, с какой силой Баки цепляется за его ладонь.
— Не уходи, — просит Баки и вдруг всхлипывает: — Мне страшно.
Сонливость сдувает, как паутинку ветром.
— Я не уйду, — обещает Стив, поглаживая судорожно сжатые пальцы. — Я здесь. Чего ты боишься?
— Они неживые, — задыхаясь, говорит Баки, и у Стива бегут мурашки по спине: в голосе Баки звенит самый настоящий ужас. — Люди без глаз. Без ртов. Без лиц. Неживые.
Стиву даже думать не хочется, где Баки видел такое. Он прижимает его ладонь к своим губам и шепчет:
— Тихо-тихо, я здесь, с тобой. Все будет хорошо, Баки.
========== Часть 4 ==========
— Эй, Роджерс!..
— Скажешь: «Давай трахнемся» — и я тебя убью, — перебивает Джеймса Стив.
Голова как чугунная, даже кофе не помогает: Стив опять почти не спал ночью. Лишь подремывал, вскидываясь, как только Баки дергался и шептал о мертвецах без лиц, снова и снова, и от страха в его голосе Стива продирало холодом по позвоночнику.
— Вообще-то я хотел поговорить о твоей бессоннице, но если ты хочешь о трахе… — тянет Джеймс.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — цедит Стив, и руки дрожат от желания врезать ему по носу.
С Джеймсом вчера весь день работали психиатры, наверняка зачищали память от лишнего. От Баки. Наверное, поэтому Баки и было так страшно, и хоть Джеймс не виноват — врезать ему все равно хочется.
— В покое? — медленно переспрашивает Джеймс и вдруг свирепеет. Одним прыжком оказывается рядом, встряхивает за плечи и — Стив даже опомниться не успевает — волочет его за ворот футболки из кухни. Все происходит настолько неожиданно, что Стив позволяет ему это, и только на пороге в ванную приходит в себя и вырывается из хватки металлической руки.
— Ты рехнулся? — орет он, а Джеймс орет в ответ:
— Да неужели? Это я-то рехнулся? Ты, мать твою, себя в зеркале видел? Ты посмотри, посмотри, гребаный ты придурок! — и толкает Стива внутрь, к умывальнику.
Стив смотрит. Глаза покрасневшие и воспаленные, взгляд совершенно безумный, лицо бледное, словно Стив не выходил на солнце добрый месяц. Сколько он уже не спал? Он старательно высчитывает — получается, что сна ему перепало чуть больше четырех часов за последние трое суток.
— Какого хуя с тобой происходит, а? — рычит Джеймс, когда Стив со стоном закрывает лицо руками. — Это, блядь, точно бессонница? Потому что ты похож на ебаного наркошу.
— Меня не берут наркотики, — зачем-то оправдывается Стив. — Слишком высокий метаболизм. Ни алкоголь, ни наркотики не действуют.
Джеймс сверлит его недоверчивым взглядом и наконец заявляет:
— Ты сегодня же пойдешь в медблок — и нехуй головой мотать, как миленький потопаешь. Или я сдам тебя Фьюри, пока ты не угробил себя на хрен!
Он выходит и громко захлопывает за собой дверь, а Стив упирается лбом о холодное зеркало.
«Ты что это удумал? — шипел Баки, когда обнаружил, что Стив пытается побороть приступ астмы без ингалятора, чтобы не привыкать к лекарствам. — Сдохнуть хочешь, придурок? Вот только еще раз попробуй, герой несчастный, уши так надеру, что мало не покажется».
Но это не Баки.