***
– Пожалуйста, проходи.
Уилл стащил с себя пальто и опустился на стул.
– Ты не можешь дарить мне людей, – произнес он.
– Предполагаю, ты говоришь о Джексоне.
– Именно.
Ганнибал поддернул брюки перед тем, как сесть.
– Я не привязывал его к твоей кровати, Уилл. Я просто ответил на вопрос.
– Ты знал, почему он спрашивал.
– Да, это было донельзя очевидно.
– И ты сформулировал свой ответ таким образом, чтобы дать ему надежду.
– Точнее, я не формулировал его так, чтобы отвратить Джексона от этой мысли.
– Почему, черт возьми?
– У меня не было такого права. Будь с собой честен. Разве ты не был бы столь же рассержен, если бы я приказал ему отступиться?
Нет. Потому что, по-видимому, на каком-то уровне, Уилл чувствовал, что Ганнибал имел право ограждать его от притязаний симпатичных старшекурсников. Он наклонился вперед и потер ладонями лицо.
Еще минуту они сидели в полной тишине.
– Ты собирался рассказать мне о границах, – произнес Уилл.
– Ты собирался попросить меня об этом.
– Я прошу. Какие границы ты пересек?
– Множество границ пересекается в медицинской школе, другие при работе в правоохранительных органах. Препарирование мертвых тел и их изучение, например, а также более глубокие знания и навыки работы с биологическими жидкостями, чем это характерно для обычного человека.
– Большинство людей не находят ничего хоть в какой-то степени вдохновляющего в биологических жидкостях. Особенно когда они попадают тебе на лицо.
– Расскажи мне, когда ты в первый раз мастурбировал.
Уилл моргнул.
– Мне было лет десять или одиннадцать. И если ты понимаешь о чем я, иногда лучше добраться до пункта назначения побыстрее.
– Это – первая тайна многих подростков, мальчиков в частности, от родителей. Первое, о чем, как они чувствуют, нельзя говорить никогда. Сдвиг в восприятии и шаг в сторону независимости. Я бы сказал, что, в некотором отношении, знания, полученные в медицинской школе похожи на это. О подобных вещах нелегко говорить, и, таким образом, они отделяют нас от окружающих и в то же самое время подталкивают к определенной степени самоанализа и зачастую к нежелательной зрелости.
Уилл медленно кивнул.
– То же самое происходит, когда начинаешь работать в полиции. Ты сталкиваешься с кучей всевозможных вещей, о которых совершенно точно не можешь рассказать за ужином. Люди не хотят об этом знать.
– Совершенно верно. Итак, существуют границы знания, линии, пересекая которые, мы неожиданно оказываемся на чужой территории. А также есть линии, которые мы переступаем сознательно. Границы действия.
– Вроде покупки до неприличия дорогой одежды своему пациенту?
– Я нахожу это интересным, что ты всего лишь мой пациент, когда хочешь наказать меня.
- Ладно. Вроде покупки до неприличия дорогой одежды своему другу.
– Да. Как сознательный выбор потакать безобидной, хотя и своеобразной, прихоти.
– И каким еще прихотям ты потакал?
Ганнибал переплел пальцы и сложил их на коленях.
– Я мог бы предложить тебе длинный список сексуальных экспериментов, но это было бы несколько утомительно, не так ли?
Уилл посмотрел на Ганнибала с вежливым, невозмутимым выражением лица и наклонился вперед, подражая его позе «я слушаю».
– Это твое время, Ганнибал. Мы поговорим обо всем, о чем захочешь.
– Очень хорошо. Я хочу рассказать о разделке мясной туши. Ты охотился, когда был моложе?
– По мелочи, когда был ребенком. Добычей становилось все, что я мог найти на ужин.
– Почему ты перестал охотиться?
– Рыбак из меня лучше.
Ганнибал кивнул, короткое движение подбородка, которое заставило свет настольной лампы скользнуть вверх по его лицу и поймать глаза.
– Рыбак понимает желание. Он меняет мир таким образом, чтобы жертва приходила к нему по своей собственной воле. Охотник понимает действие. Какой тропой побежит добыча, где она стремится найти приют, где она ищет средства к существованию. У Джека восприятие охотника. Вот почему он так тебя ценит.
– Ты когда-нибудь охотился, Ганнибал?
– Да, прежде чем приехал в эту страну. Мой отец научил меня стрелять, когда я был совсем юным, и его лук был одной из немногих вещей, спасенных мной от огня.
Уилл сидел и ждал. Он не спросил о пожаре. Позже.
Ганнибал наградил его легкой улыбкой.
– Как и ты, я охотился с целью пропитания, но я наметился на добычу несколько крупнее, чем птицы и белки. Сила натяжения лука моего отца составляла тридцать пять фунтов. Недостаточно, чтобы убить оленя, и все же на грани того, с чем я мог справиться в том возрасте.
– Ты практиковался.
– Постоянно. И все же, в конце концов, что-то большее, чем удача, позволило мне сделать выстрел. Я ждал возле ручья, на дереве, но у меня не было достаточного спокойствия духа, чтобы стоять так тихо, как это было необходимо. Олень никогда не подошел бы, если бы я не уснул.
Уилл мог видеть Ганнибала ребенком, каким он, должно быть, был: грязным и полным решимости, и уже привыкшим к одиночеству. Он бы даже спал, положив пальцы на тетиву.
– И когда ты проснулся?
– Мне всего лишь нужно было натянуть тетиву и отпустить ее. Он был близко, не более чем в десяти ярдах. Убийство не несет в себе много мастерства. Мастерство в том, что происходит раньше. И после.
– Разделка туши.
– Да. Это было возможно, хотя и непросто, обмотать веревкой задние ноги оленя и подвесить тушу к ветке дерева, чтобы разрезать живот и позволить внутренностям вывалиться наружу. Кроме того, у меня было мало знаний в анатомии, никаких навыков, и тупой нож. Ты можешь представить себе результат.
Он мог. Кровь и разочарование, голод, страдания – все впустую. Мухи, поселившиеся в мясе, чтобы урвать свой кусок плоти.
– Ты плакал? – спросил он.
Левая рука Ганнибала чуть дернулась, быстро сжалась, а затем снова расслабилась. На лице не отразилось ни одной эмоции.
– Из тебя вышел бы страшный психотерапевт, Уилл. Ты видишь слишком много и слишком прямо говоришь об этом. Да, я плакал. А потом закричал. Это был первый добровольный звук, который я издал после того, как моя семья была убита. А затем, боюсь, я раскрасил себя кровью животного. – Он пожал плечами. – Мне было тринадцать. Мое чувство драмы еще предстояло доработать.
В сознании Уилла эта картина приобрела странную красоту. Лесная чаща, темная от сомкнувшихся крон деревьев. Движение воды в ручье. Разрушенная жизнь оленя и разрушенная жизнь мальчика. Кровь и слезы, и ярость. Сведение жизни к ее примитивным основам.
– А потом?
– Практические аспекты. Я умылся и развел огонь, и приготовил столько мяса, сколько мог съесть. Я спал рядом с тушей всю ночь, несмотря на мух. А теперь, скажи мне, что является более трансгрессивным поведением: моя юношеская ярость и, как результат, неприкрытая жажда крови, или мое желание рассказать тебе об этом?
Уилл не знал, но подумал о том, что, возможно, влюбляется, совсем немного.
– Если бы я умел рисовать, я бы нарисовал тебя в тот день, – сказал он. – В тот вечер. С кровью под ногтями, в тот момент, когда ты спал рядом с опарышами.
Ганнибал взглянул на него, слегка склонил голову влево, а затем поднялся.
– Пойдем, – произнес он.
Уилл последовал за ним к столу, с которого Ганнибал взял блокнот и жестяную коробку. Из коробки он достал черный угольный карандаш. Сел за стол и протянул Уиллу бумагу.
– Опиши, что ты видишь, – сказал он.
Уилл стал чертить фигуры на бумаге указательным пальцем.
– Дерево, выгибающееся над водой. Ты свернулся вот здесь, остатки твоего костра. Олень, подвешенный прямо над головой.
Он наблюдал за тем, как Ганнибал водит углем по бумаге. Его замысел обретал вес и форму с каждой грубой, неровной линией. Ганнибал заставил кровь сочиться, воду двигаться, а опарышей шевелиться. С замиранием сердца Уилл смотрел, как он словно бы посеребрил лунным светом застывшую картину, высветляя при помощи растушевки свое спящее лицо, мокрые скалы, глаза мертвого оленя.
Ганнибал работал так же быстро, как Уилл говорил, и все было готово за считанные минуты. Уилл протянул руку, провел пальцами по поверхности, и на них остался уголь.
– Один неверный шаг от дикости, – произнес он.
– Всегда.
– Я хочу этот рисунок.
– Он – твой. – Ганнибал достал карманный платок и вытер пальцы Уилла дочиста. Но и потом не выпустил его запястье. – Понадобится слой закрепителя. Я принесу рисунок завтра.
========== Глава 9 ==========
Костюм Уилла ждал его на крыльце, когда он вернулся домой с работы в пятницу. Уилл занес его в дом и оставил висеть на двери ванной, пока принимал душ.
Брюки сели даже слишком хорошо. Они скользили по коже, не давая забыть о себе ни на мгновение. После душа волосы были влажными, и капли воды все еще стекали по шее, когда его взгляд упал на рубашки. На бриллианты, что сверкали в манжетах белой рубашки. Он так и не вынул запонки.
Мысль о том, что он наденет их сегодня вечером, заставила его сгорбить плечи и поджать пальцы ног. Это стало бы своего рода признанием. Хуже того, возможно, он хотел сделать это признание. Он натянул рубашку и застегнул пуговицы онемевшими пальцами.
Когда он надел пиджак, манжеты рубашки выступали из-под рукавов ровно настолько, чтобы бриллианты могли поймать кровавый отсвет заходящего солнца. Он встал перед зеркалом в полный рост. Правдивое, как никогда, оно показало Уиллу то, что должно было быть его отражением, хотя Уилл и не узнал в нем себя.
«Элегантный и опасный», – так выразился Ганнибал. Может быть, в белой рубашке он выглядел менее опасно, чем в темной, но не менее элегантно. Он обвил вокруг шеи серый шелковый галстук и завязал узел. Даже наблюдая за движениями собственных рук, он с трудом верил, что смотрит на себя.
Когда в дверь мягко постучали, Уилл почти подпрыгнул от неожиданности, но сразу же пошел открывать дверь.
– Прошу прощения, – произнес Ганнибал. – Я немного рано.
– Нет, все в порядке, входи. Я просто… Я все равно ничего такого не делал. – Уилл провел рукой по волосам. Они все еще были влажными, но с них уже не капало. – Хочешь кофе? Или сразу пойдем?
– Одну секунду. Я принес тебе это.
В руках Ганибал держал рисунок, который нарисовал прошлым вечером. Теперь он был покрыт слоем закрепителя и вставлен в широкую черную рамку. Уилл взял его и провел пальцами по стеклу точно также, как до этого прошлым вечером дотронулся до шершавой угольной линии. Он мог видеть тень на бумаге в том месте, где коснулся рисунка.
– Спасибо, – сказал он. Уилл поднял голову и на секунду встретился с Ганнибалом глазами. – Это… – Он покачал головой, не в силах выразить то, что значил для него этот рисунок, странное слияние воспоминания и видéния, что они разделили. – Просто. Спасибо.
Ганнибал кивнул, ничего не ответив.
Уилл поставил рамку на каминную полку и перевел дыхание.
– Я все еще не знаю, куда мы идем. Я слишком разоделся?
Это прозвучало словно приглашение рассмотреть его более тщательно, и именно это Ганнибал и сделал. Он медленно обошел вокруг Уилла. Его взгляд стал еще более осязаемым, чем обычно. Уилл боролся с желанием закрыть глаза. Ганнибал остановился за его спиной и склонился к самому уху, положив одну руку Уиллу на плечо.
– Ты выглядишь изысканно, – просто сказал он. – И прими мою благодарность за отказ от того неудачного лосьона после бритья.
– Ну, я подумал, что если уж ты смог учуять запах того, что я ел на обед… – Уилл пожал плечами. Лосьон ему никогда особо не нравился, и после того разговора он его выбросил.
– Без него гораздо лучше. – Уилл почувствовал, как Ганнибал жадно втянул воздух всего в паре дюймов от изгиба его шеи. – Возможно, я смогу найти для тебя что-нибудь более подходящее.
– Ты подаришь мне что-то сегодня вечером? – Похоже, что ощущение дыхания Ганнибала на коже сказывалось на самообладании Уилла еще хуже, чем алкоголь.
– Кроме труда моих рук? – спросил Ганнибал с усмешкой. – Ты становишься жадным, Уилл.
– Тебе это нравится.
– Очень. Но тебе придется подождать, и ты все увидишь. Я не хочу портить сюрприз.
Уилл повернулся к нему лицом.
– Ты на самом деле… Я не имел в виду… Я не хотел…
– Ну, перестань. Мне понравилось, что ты это сказал, – произнес Ганнибал. – Спроси меня снова.
Ладонь Ганнибала по-прежнему лежала на плече Уилла, и оно прижималось к груди Ганнибала. Уилл посмотрел на его губы, а затем перевел взгляд на переносицу, подумав, что так безопаснее, но он ошибался.
– Ты… ты мне что-то принес? – спросил он.
– Разве я когда-нибудь приходил с пустыми руками?– мягко сказал Ганнибал. – Дождись окончания ужина.
Уилл сглотнул, прикосновение пальцев Ганнибала к его коже было слишком теплым и слишком отчетливым. Он не знал, что бы сделал, если бы Ганнибал захотел заняться сексом прямо сейчас. Фантазии имели силу, только когда они оставались фантазиями, но в данный момент он был уверен, что дал бы Ганнибалу все, чего бы тот ни пожелал.
***
Когда они приехали в ресторан, Ганнибал придержал входную дверь, пропуская Уилла вперед. Уилл знал, что должен что-то сказать, даже открыл рот, чтобы возразить, но не смог подобрать слов. Он промолчал и позволил Ганнибалу положить ему руку на поясницу и направить к столику у окна.
Белый свет лился сквозь воду небольшого фонтана на улице и освещал бледные, как кость, ветви платанов, устремившихся в черное небо. Спокойный интерьер ресторана сочетался с приглушенными голосами и тихой музыкой, создавая иллюзию обособленности их столика от остального мира.
Ганнибал сделал заказ для них обоих. Уилл понятия не имел, что тот заказал. Все это время он пытался поправить запонки, чтобы они не стучали по столу каждый раз, когда он брал в руки бокал с водой.
– Как ты носишь такое каждый день?
– Ты надеваешь почти то же самое с небольшими вариациями, когда преподаешь.
– Не то же самое. Это … – он замолчал и покачал головой. На самом деле отличий было не так уж и много. Он знал это. Но каждое движение словно было призвано напоминать ему о том, во что он был одет.
– Что?
– Это сводит с ума. Я не могу перестать думать о… – он снова остановил себя и сделал глоток воды, чтобы привести мысли в порядок. На секунду прижал холодное стекло бокала ко лбу.
– Деньги. Ты хочешь знать, сколько это стоило?
– Нет. Да. Я не знаю, насколько виноватым я должен себя чувствовать по этому поводу, не видя ценника. Наверное, будет лучше, если ты мне не скажешь.
Ганнибал наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, сложив руки на столе.
– Вина – это именно то ощущение, которое возбудили в тебе мои подарки?
Возможно, что Уилл непроизвольно дернулся на слове «возбудили».
– Что-то вроде этого, – пробормотал он.
– Я боюсь, что точная цифра тебя шокирует. Но, включая запонки, чуть более десяти тысяч.
Уилл уставился на него. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что нужно дышать.
– А ты не думаешь, что приблизительная сумма тоже шокирует?
Подошел официант с вином и целым жареным артишоком. Уиллу пришлось подождать, пока Ганнибал отделит один лист и окунет его в растопленное сливочное масло, прежде чем он понял, как это надо есть. Он заерзал на стуле и потянул за воротник рубашки.
– Ты выглядишь немного бледным, – сказал Ганнибал.
– Это слишком много… – выдавил он, наконец. Уилл чувствовал, что нечестно так говорить, ведь он и не собирался просить Ганнибала остановиться, но не знал, что еще сказать.
– После определенного момента излишек чего-либо становится почти бессмысленным. К тому же я теряю гораздо меньше, чем утрачиваешь ты, одалживая свой излишек воображения Джеку Кроуфорду.
– Это совсем другое. Это важно.
– Возможно, это важно для меня.
– Важно?
– А ты как думаешь?
– Я думаю, что для тебя это своего рода развлечение. Я думаю, ты считаешь, что люди слишком просты и предсказуемы, а у меня все непросто. Я думаю, что тебе скучно.