— Сейчас ваш ход, профессор, — позвала с доски фигурка Рона Уизли, тут же послышался шик Дамблдора, но Чарльз, выдохнув, уже вырвал свою руку, хотя и не так резко, как собирался.
— Уже поздно, — произнес он и прокашлялся, пытаясь заставить голос звучать ровно. — Уже поздно. Я должен идти в пос… Я должен идти. Мы можем закончить партию завтра вечером.
По лицу Эрика нельзя было ничего прочесть — разочарование? Облегчение? Волнение? Он просто произнес:
— Хорошо.
Чарльз ушел, оставив доску, и, как только дверь закрылась, оказавшись на безопасном расстоянии от Эрика, он позволил себе сползти на пол, прижимая колени к груди.
Глубокий вдох. Вот так.
В конце концов, как будто он не знал, что все еще по уши влюблен в Эрика. Это ничего не меняло.
На глазах выступили слезы, и Чарльз уткнулся в свои колени, контролируя дыхание, чтобы не зарыдать.
Потому что это действительно ничего не меняло.
***
Они закончили партию следующим вечером, и начали новую, которую надо было закончить послезавтра, а потом оказалось, что они играют в шахматы каждый вечер после ужина. Иногда это была комната Чарльза; Эрик почти всегда пытался настоять на своей, потому что Рейвен имела обыкновение врываться комнату брата без предупреждения (судя по всему, тот даже не был уверен, что она умеет стучаться), а потом весь вечер сидела на диване, шурша бумагами, громко жевала фисташки и свирепо пялилась на Эрика, пока Чарльз не видел.
Шахматы, определенно, помогали решить их проблему с публичными стычками. Они больше не ругались за обеденным столом, поскольку зачем же высказывать все на людях, когда можно сделать это наедине?
И если у остальных преподавателей и глаза ползли на лоб от фраз вроде “Подожду, пока мы останемся вдвоем, и докажу тебе, что ты был неправ” и “Тогда сегодня лучше пойдем к тебе”, это, определенно, не беспокоило Эрика. Он не пытался скрыть свои взаимоотношения с Чарльзом. Этот урок он уже усвоил.
Он даже не мог притворяться, что ему не нравятся их перепалки, даже прямо во время них. Настроение поднималось, когда удавалось заставить Чарльза покраснеть и начать распаляться, его веселили — и нравились — это раздражение, смешанное с беспомощностью, когда Эрик намеренно говорил что-то заведомо иррациональное. Не раз разговор доходил до того момента, когда, лет десять назад, он, скорее всего, закончился бы неистовыми поцелуями, но Рейвен умудрялась это пресекать.
Кроме того, Чарльз, кажется, предпринял все меры предосторожности, чтобы не повторился случай с поцелуем руки, избегая даже случайных прикосновений. Даже когда он немного выпивал, что обычно делало его довольно развязным, он только смотрел на Эрика с тоской, очевидно, считая, что тот этого не заметит. Он говорил и смеялся с Эриком, смотрел прямо в глаза, но никогда не прикасался к нему.
За одним исключением.
***
Профессор Шоу поймал его после завтрака в коридоре, после того как они с Чарльзом разошлись.
— Осваиваешься, Эрик? Заводишь друзей?
— Эм, да, сэр, — произнес тот, на удивление искренне. Он понял, что неплохо ладит с преподавателем Заклинаний, профессором Фрост, и Алексом Саммерсом, бывшим заключенным, которого Чарльз из жалости нанял в качестве лесника, но он подозревал, что Шоу это не волнует.
Он оказался прав.
— Как я слышал, ты много проводишь времени с моим дорогим заместителем, — произнес Шоу, и, несмотря на вежливый тон, его выдавал ледяной взгляд.
— Да, сэр, — ответил Эрик непривычно жестко. — Мне нравится его компания.
— Я думал, ты выше этого. Он хорошо справляется с трудной административной работой, но… Эрик, этот человек просто не из твоего круга, когда речь идет об уме или таланте или… да о чем угодно. Я не вижу, какую выгоду ты можешь извлечь из этого общения.
Эрик почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки, борясь с противоречивыми желаниями: первым было, к его собственному удивлению, сделать так, как он поступал в школе, подыграть, но несмотря ни на что, продолжать общаться с Чарльзом; вторым — сейчас же ударить Шоу по лицу и пообещать, что будет еще хуже, если он когда-нибудь заговорит в подобном ключе о Чарльзе.
— Напротив, сэр, — не без труда произнес он чуть хриплым голосом, — я всегда считал Чарльза равным себе и даже лучшим в некоторых вещах. Возможно, вам стоит научиться судить о своих коллегах по их поступкам, а не по крови.
Шоу отпрянул, и Эрику показалось, что он сейчас упадет. Он не стал ждать, пока директор опомнится, показывая, что разговор закончен, коротко кивнув.
Он прошел всего шагов десять, когда, завернув за угол, чуть ли не врезался в Чарльза.
Было несложно понять, что он слышал весь разговор, потому что он уставился на Эрика с выражением потрясения и восторга. Положив ладонь на его грудь, Чарльз буквально втолкнул его в ближайший полутемный пустой класс.
— Не… не придавай этому слишком большое значение, — произнес он, чуть сбивчиво, — но я просто не могу не поощрять такое поведение.
Поднявшись на носочки, Чарльз обхватил лицо Эрика ладонями и поцеловал его.
Поцелуй был быстрым и легким, почти невесомым, так напоминал их первый, что Эрик мог поклясться, что почувствовал запах имбирного печенья и снега. У него едва ли было время отреагировать, прежде чем Чарльз отстранился, но, даже не успев подумать, он обнял Чарльза, прижимая его к себе, удерживая, чтобы поцеловать по-настоящему, руками проводя по спине, ероша волосы, не хватало этого не хватало тебя ты нужен боже Чарльз…
С мгновение поколебавшись, Чарльз ответил на поцелуй, с беспомощным стоном отчаяния, и Эрик задрожал.
Из-за двери послышались шаги и голоса. Чарльз напрягся, отстраняясь, и сбежал, прежде чем Эрик смог заговорить.
Остаток дня он старательно пытался стереть со своего лица довольную ухмылку, появляющуюся каждый раз, как его не видели ученики, но не преуспел.
Ему понадобилось меньше двенадцати часов, чтобы все испортить.
========== Глава 6. ==========
Чарльз хлопнул дверью так сильно, что часы на стене подскочили; витражные бабочки звякнули.
— Ты почти назвал ее грязнокровкой. На глазах у всей школы.
— Но не назвал, Чарльз. Я не сказал этого!
— О, не совсем, и давай притворимся, что никто и не заметил явной подмены слова… но это было первым, что пришло тебе в голову… сорвалось с языка, как будто оно уже такое привычное…
— Ты должен признать, что меня спровоцировали, — он был спровоцирован, черт возьми, и был уверен, что Имоджен Кокс попробовала бы потрепать нервы самому Альбусу Дамблдору; ни один учитель не имел никакого права мириться с ее дерзкими выходками во время обеда, но именно этого говорить не следовало, он знал, но слова вырвались сами.
— Не смей, — выдохнул Чарльз, — обвинять одиннадцатилетнюю девочку в том, что она вывела тебя из себя, — холодная ярость в глазах была неприятным напоминанием о вокзале. — Одно дело — стыдиться магглорожденных друзей, когда речь идет о твоей личной жизни, но будучи учителем ты…
— Я никогда не стыдился тебя, Чарльз!
— Что ж, а я тебя стыжусь! — Чарльз выглядел ошарашенным собственными словами. Как и Эрик. — Мне было стыдно за тебя сегодня, Эрик. Стыдно перед людьми, которые знают, что мы друзья, потому что как можно быть другом человека, способным сказать подобное?
— Но я не говорил этого! Господи, Чарльз, подожди поступка, а после уже суди меня за него!
— Дело не в том, чтобы сказать, но даже думать об этом…
— О, теперь ты у нас полиция мыслей?
— … позволить выразить свое отношение к студентам. Все увидят, что в приоритете у тебя чистокровные…
— Точнее говоря, Чарльз, в приоритете у меня слизеринцы. Так же это можно считать моей работой.
— Ты не принимаешь этого всерьез. То, что ты только что сделал, может иметь свои последствия с нынешнего момента до самого ее выпуска, а ты пытаешься отшутиться.
— Я не…
— Я не понимаю тебя, Эрик! — Чарльз был близок к тому, чтобы расплакаться. Эрик почувствовал себя нехорошо. — Как ты можешь говорить такое… ты заступился за меня перед Шоу этим утром, а потом просто переключился и чуть не сказал это? У тебя есть свое мнение или ты просто время от времени забываешь, что я такой же магглорожденный, как и другие?
— Ты не такой как они, Чарльз, и никогда не был, я никогда не причислял тебя к ним…
— О, правда?
— Мы говорим о том, чего я не сказал сегодня или о том, что я сказал, но не имел в виду десять лет назад? Потому что это разные темы, Чарльз.
— Не уверен, Эрик, — Чарльз прижал пальцы к вискам, как если бы у него болела голова, внезапно он показался старым, усталым и слабым. — Не могу поверить, что я сделал это. Не могу поверить, что позволил себе подпустить тебя так близко, прекрасно понимая, что ты не изменился. Я не хочу проходить через это снова. Я едва пережил первый раз.
Эрик почувствовал, как в горле комом встает паника.
— Чарльз…
— Я думаю, тебе лучше уйти, Эрик.
Эрик облизнул губы, дважды сглотнул.
— Тогда… поговорим завтра.
— Не обещаю, — пробормотал Чарльз.
Оказавшись у двери в несколько шагов, Эрик остановился, положив ладонь на ручку.
— Чарльз, я люблю тебя, — в отчаянии произнес он.
Тот отстранился, вздрогнув.
— Пожалуйста, уходи, — прошептал он.
Эрик ушел, но не к себе в комнату, не в слизеринскую гостиную, не в библиотеку или учительскую или в сотню других мест, где он мог и должен был находиться. Вместо этого он принялся ходить туда-сюда по коридору, периодически огрызаясь на особенно любопытные портреты.
Чарльз всегда пытался увидеть хорошее в каждом, это ослепляло его, он просто не понимал, как, по большей своей части, отвратительно бесполезны магглы, и что только некоторые из их детей-волшебников могли переступить через свое воспитание и смешанные гены. Чарльз воспринимал бы все по-другому, если бы побывал в приюте вместе с Эриком, окруженный этими мелочными, бессердечными, жестокими магглами, которые с удовольствием позволяли детям страдать от их злобы, или халатности, или некомпетентности, — результат был один. Единственным, что помогало Эрику держаться, — это знание того, что он был лучше, чем эти ужасные люди вокруг него, что он мог делать такие вещи, что им и не снились, что он принадлежал к высшему виду существ.
— Конечно же, — сказал ему профессор Шоу, когда, наконец, нашел этого загадочного немецкого ученика, который был записан для учебы в Хогвартсе, но так и не появился. — Ты и я, Эрик, все волшебники и волшебницы, мы — следующая ступень эволюции человека. Мы более высокого порядка, мы те, кто выживет, а кто они, эти существа, созданные из грязи? Просто устаревшие модели, доживающие на последнем издыхании. Не стоит тратить свое время на то, чтобы отомстить им. А теперь собери вещи, чтобы ты мог… вернуться к нашему народу, вернуться в тот мир, где тебе место.
Должен был быть способ заставить Чарльза понять его. Возможно, не стоило бы надеяться на то, что Чарльз когда-нибудь согласится, но Эрик должен был заставить его понять, что он не монстр и не расист — он знал, что не все магглорожденные бесполезны, в одного он был влюблен, черт возьми, всегда было приятно, когда магглорожденный ученик чего-то да стоил, ему очень нравились несколько из них. Он просто хорошо понимал, что это скорее исключения.
Ноги устали, голова кружилась, но он не мог заставить себя вернуться в свою холодную пустую комнату. Это бы означало, что он сдался. Пока Эрик был здесь, пока ему требовалось всего лишь одно движение, чтобы распахнуть дверь комнаты Чарльза, он мог притворяться, что их разговор еще не закончен. Это было глупо, он знал, но это все, что у него было.
Эрик сел, прислонившись спиной к двери, поплотнее запахивая мантию, поскольку в коридоре дуло, и позволил себе закрыть глаза. Всего на мгновение.
— Эрик?
Удивленный голос вырвал его из сна; дезориентированный, злой и замерзший, он, моргая, уставился на… Мойру. Что, черт возьми?..
— Который час? — прохрипел он.
— Не знаю. Рассвело. Недавно, — голос Мойры казался ломким, дрожащим, а ее лицо было в пятнах от слез. — Что ты здесь делаешь? С Чарльзом ничего не случилось?
— Да, он в порядке, — мозг Эрика заработал; он поднялся на ноги, разглядывая Мойру с нарастающей тревогой. Мойра всегда выглядела опрятно, держала себя в руках и была собранной — само воплощение уверенности и спокойствия. А теперь ее волосы растрепались, на одежде была грязь и руки заметно тряслись. — Мойра, в чем дело?
— Мне нужен Чарльз.
Эрик пропустил ее вперед. Сперва осторожно постучав, она перешла почти на неистовый грохот, как будто наконец нашла выход своей боли и совершенно не могла этому сопротивляться. Эрик с тревогой подумал, что должен вмешаться, пока она себя не покалечила. Мойра часто раздражала, но ему все же не нравилось видеть ее в таком состоянии.
Наконец, дверь открылась взъерошенным, заспанным и зевающим Чарльзом, явно только что поднятым на ноги.
— Мойра? Что случилось, в чем дело, милая?.. Эрик? Что…
— Он был здесь, я не знаю, — произнесла Мойра. — Чарльз, мне нужно, чтобы ты… пошел к о-озеру, она в озере. Бедная Долли нашла ее… Ох, Долли осталась в моей комнате, надо не забыть об этом… бедняжка… Ох, Чарльз… — она закрыла лицо руками, по пальцам потекли слезы.
— Мойра, — Чарльз, окончательно проснувшийся, тронул ее за плечо. — Мойра, друг мой, поговори со мной. Кто в озере?
— Имоджен Кокс, — Мойра сглотнула, вытирая лицо. — Имоджен Кокс мертва.
========== Глава 7. ==========
Второй курс.
— Черт возьми, это палочка Леншерров?
Эрик еле-еле смог расслышать, что говорит Хиггс, из-за декабрьского ветра, свистящего в ушах, но все же, доставая палочку, ухмыльнулся.
— Ну, вообще-то, меня зовут Леншерр.
— Да, я знаю, но я бы не подумал… — Хиггс чуть затормозил, подлетая к метле Эрика. — Черт возьми, — повторил он, скользя взглядом по глянцевому дереву и золотой “L” внизу рукоятки. — Мой папа говорит, что сам мистер Олливандер хотел бы иметь палочку Леншерров.
— Почему не тренируемся, парни? — донесся нетерпеливый голос капитана команды, брутального шестикурсника по фамилии Лиман, и еще одна метла приблизилась к ним.
Эрик не был уверен, что происходящее можно было назвать тренировкой по квиддичу, если учесть, что они так далеко улетели от поля, и сейчас под ними блестела вода Озера, а вместо мячей в их сторону летели различные заклинания. Но спорить с Лиманом было бы бесполезно, особенно если ты — тощий второкурсник-загонщик, а он капитан.
— Простите, сэр, — произнес Эрик и собрался убрать палочку.
— Это настоящая палочка Леншерров! — взволнованно сообщил Хиггс Лиману. — Должно быть, одна из последних, что они сделали, как думаешь? Эй, ты, Ленни, могу я подержать ее, всего секундочку?
Эрику категорически не нравилось прозвище “Ленни”. Оно больше подошло бы домашнему питомцу-грызуну. Но несмотря на то, что в команде он был четыре месяца, смелости что-нибудь на это сказать, у него не было. Другие игроки — в этом году девушек не было — в итоге начинали подшучивать над ним, спорили и возились, а этого ему не хотелось.
Помня об этом, Эрик колебался, хотя и инстинктивно отвергал идею о том, чтобы дать кому-то свою палочку. Хиггс с ней ничего не сделает. Он просто восхищался ей, а в этом нет ничего плохого, верно?
— Поосторожнее, — не мог не сказать он. — Она…эээ… Единственная в своем роде, сам понимаешь, — “это все, что осталось в память о родителях” не слишком-то подходило для светской беседы.
— Я чувствую ее, — выдохнул Хиггс, осторожно взмахнув палочкой. — Она буквально гудит, правда? Магия струится сквозь нее. Я зеленый от зависти, Леншерр, серьезно. И она еще здоровенная, — он покосился на Эрика. — Знаешь, как говорят, что палочка парня…
— А что говорят о палочках девушек? — пробормотал Лиман. — Дай мне, хочу посмотреть, — он протянул руку, а Хиггс уже собирался было отдать палочку…
Пронзительный голос разрезал воздух, и все три чуть не свалились с метел.
— Тренировки по квиддичу проводятся на квиддичном поле и только там, как вам известно, мистер Лиман! — в голосе профессора МакГонагалл слышалась ярость. — Вернитесь туда вместе со своими игроками немедленно!