— Мы тоже были друзьями, так ведь? — услышал Эрик от самого себя. Он не мог сказать, что она была таким же приоритетом в его жизни, как Чарльз, но он все равно по ней скучал. Больше, чем думал.
— Да, — признала Рейвен неохотно. — Мы были друзьями. Пока ты не причинил боль Чарльзу.
— Я не хотел. Я никогда бы так не поступил.
— Ты так поступил.
Он выдохнул, опираясь о стену. Молчание затянулось.
— Я не знаю, сказала ли тебе спасибо, — произнесла Рейвен. — Ты спас… не мою жизнь, даже не рассудок, на самом деле, но ты спас что-то во мне. Тем поцелуем. Чарльз… Чарльз просто не понимал. Он просто продолжал уверять меня, что они найдут способ это исправить.
“Этим” было экспериментальное заклятие по трансфигурации, которое взорвалось в лицо Рейвен, подавив ее способность к метаморфии, и сделало кожу синей на большую часть семестра. Конечно, это даже близко не сравнилось бы с фурором, который мог бы произойти в маггловской школе, но и не означало, что никто не смеялся, не дразнился и не вздрагивал от ее вида. Несколько месяцев никто не был уверен в том, что это удастся излечить.
Эрик застал ее плачущей в библиотеке и сделал единственную вещь, которая пришла ему в голову, чтобы показать, что она все еще красива. Она была красивой, и тот поцелуй был по-своему приятен. Вспоминая его, он набрался смелости, когда появилась Магда, после… после Чарльза. Конечно, все сработало как нельзя лучше.
— Всегда пожалуйста, — сказал Эрик.
Рейвен закусила губу.
— Это не удержит меня от использования того проклятия импотенции, которое я нашла. Если ты снова причинишь боль Чарльзу.
— Что и требовалось доказать, — сухо произнес Эрик.
Они кивнули друг другу, словно дуэлянты, и она ушла.
***
Эрик вернулся в свою комнату через несколько минут, пытаясь успокоиться, наконец-то получив возможность выпить и попытаться что-нибудь вспомнить. Но расслабиться и сосредоточиться на том, что он хотел увидеть, оказалось трудно, и единственным, что приходило в голову, были не воспоминания из его детства, в Дюссельдорфе, но то, что произошло в Хогвартсе десять лет назад.
За день до выпускного, капитан слизеринской команды, Паркинсон, назначил последнюю тренировку по квиддичу, просто чтобы повеселиться. Чарльз не хотел, чтобы он шел, и закончилось все укороченной версией их обычного спора:
— Перестань ныть, Чарльз, у меня могут быть друзья, я не могу проводить с тобой все свое время!
— Это не то… ты никогда не… Ладно, хорошо, не важно, делай, что хочешь!
Поэтому он ушел и отлично провел время, носясь вокруг квиддичного поля в последний раз, лупя бладжеры с другим загонщиком, Хиггсом, — тоже выпускником — пока они оба не выдохлись и не устали смеяться. Неприятные вещи, которые он наговорил Чарльзу, оставили осадок, но он ведь все уладит, как всегда.
На закате они возвращались в замок, Паркинсон обнял его и Хиггса за плечи и начал жаловаться о том, что они уходят с нехарактерной ему сентиментальностью:
— Я не знаю, кем вас можно заменить, парни, просто не знаю, — произнес он. — Вы были лучшими загонщиками из всех, и достойными своего факультета!
Эрик не мог не улыбнуться, польщенный внезапным комплиментом.
— Я старался изо всех сил, кэп.
— Да? Шляясь с грязнокровками, ты это имеешь в виду? — Хиггс, смеясь, ткнул в него метлой. — Ты и этот щеночек Ксавьер.
Эрик старался не покраснеть.
— Да, ну, кто-то же должен делать мою домашку. Ксавьер довольно умен для грязнокровки.
— И тебя даже не коробит, что этот щенок безнадежно в тебя влюблен, — издал смешок Паркинсон.
— Ха, я так и знал! — победно произнес Хиггс. — А он симпатичный вообще-то. Признавайся, Леншерр, ты так и позволил этой любви остаться без ответа?
— Брось, неужели бы я так поступил? — и все, что он имел в виду, что он бы вряд ли бы пользовался тем, кто в него влюбился, но смысл получился совершенно другим, но он не стал исправляться, потому что Хиггс и Паркинсон дружно заржали, присвистывая и поздравляя его, и Эрик внезапно понял, как же старательно избегал разговоров на эту тему. И тут же задался вопросом, почему же сейчас все-таки говорит, почему эти люди вообще могут быть его друзьями, но, ладно, все же уже почти выпуск. Поздно метаться, скоро это будет вообще неважно.
Внезапно ему захотелось быть с Чарльзом, извиниться за то, что огрызался на него, провести их последнюю ночь в Хогвартсе, играя в шахматы в их секретном месте на крыше или просто пообниматься. Но он не мог найти ни его, ни Рейвен, а когда, наконец, догадался попросить одного из рэйвенкловцев поискать их в Башне, тот сказал, что их там нет.
Он не видел Чарльза до самой церемонии утром; тот выглядел ужасно: бледный, заспанный, дрожал.
— Ты в порядке? — Эрик попытался незаметно взять его за руку, закрывая широким рукавом парадной мантии, но Чарльз, возможно, не заметив этого, отстранился.
— Все хорошо, — коротко бросил Чарльз, не глядя на него.
Во время церемонии и после, когда лодка последний раз отвезла их за Озеро, во время последней поездки на Хогвартс-Экспрессе до вокзала Кингз-Кросс, Чарльз был молчалив и отстранялся. Грустил, покидая Хогвартс? Все еще злился на их ссору прошлым вечером? Но он бы точно не стал портить из-за этого сегодняшний день.
Когда они прибыли на Кингз-Кросс, еще оставалось двадцать минут до следующего поезда, первого из множества на тех маршрутах, которые они распланировали с таким энтузиазмом; это должно было быть безумное путешествие, чтобы отпраздновать их выпуск. На карте были отмечены все магические места — Годрикова Впадина, Литтл-Хэнглтон, Гриммо. Эрику, на самом деле, было плевать, куда они отправятся, он просто хотел путешествовать с Чарльзом, ему нужно было это, что-то вроде поездки на медовый месяц, только они вдвоем, никаких больше осуждающих взглядом, чтобы не прятаться. Чарльз же был одержим самой идеей поездки.
А сейчас он просто стоял на платформе, не глядя ни на что.
Почти в отчаянии Эрик подошел к нему сзади, обвивая руки вокруг его талии — кажется, это было самым открытым проявлением его чувств на публике, какое он только себе позволял — и пробормотал Чарльзу на ухо:
— А ты красивый, знаешь?
Жестким и самым ледяным голосом, каким только Эрик от него слышал, Чарльз ответил:
— Так мне говорили. А ты не из тех, кто позволит любви симпатичного и отчаянно влюбленного остаться без ответа, так? В конце концов, кто-то должен делать твою домашку, а я довольно умен для грязнокровки.
И в тот момент, испытывая ужас, как в свободном падении, Эрик совершил худшую ошибку в своей жизни. В этой ситуации единственным выходом было бы застыдиться, признаться, но вместо этого он разозлился, разозлился настолько, что совершил непростительную глупость, он начал предъявлять встречные обвинения, нападал, вместо того, чтобы защищаться. И все это закончилось тем, что Чарльз, с глазами, полными слез, послал его, подобрав самые точные и осознанные слова, построив неимоверно сложную грамматически фразу, прежде чем повернуться, чтобы уйти.
Эрик схватил его за руку, и Чарльз обернулся к нему, прорычав:
— Отпусти меня, Эрик.
И Эрик знал, что только последний дурак сделал бы это, но его рука разжалась, и Чарльз исчез в толпе.
А сейчас, после десяти лет молчания, у Эрика наконец появился шанс исправить эту ошибку, если бы он только понял, как.
Его тошнило от самого себя; поднявшись со стула, Эрик отправился в ванную комнату готовиться ко сну.
========== Глава 5. ==========
Чарльз сделал глубокий вдох, сунув коробку с шахматным набором под мышку и постучал в дверь комнаты Эрика.
Ответа не было так долго, что он уже собирался было развернуться, чувствуя и разочарование, и облегчение. Затем дверь открылась; Эрик, уставившийся на него, выглядел ошарашенным.
Ошарашенный и только что из душа, как понял Чарльз; волосы были влажными и взлохмаченными. На Эрике был темный халат, накинутый поверх… ничего.
— Чарльз?
— Да. Эм, — Чарльз одернул себя, попытался, чтобы голос звучал бодро и адекватно. — Мы будем работать вместе, Эрик. И ученики пострадают, если мы не сможем ладить. Чтобы положить этому конец, я подумал, что мы можем попытаться… — голос внезапно сорвался. — Забыть нашу историю и стать друзьями.
— Друзьями? — переспросил Эрик одновременно мягко и с примесью досады. — Нет, Чарльз. Не думаю, что это возможно.
И Чарльз уже заранее знал это. Они с Эриком Леншерром никогда бы не стали друзьями. Он не смог быть другом человека, который верил в те вещи, которые говорил, а если каким-то образом он мог переступить через это… он вряд ли бы захотел дружбы. Когда речь шла об Эрике, он бы мог бы принести в жертву и свое сердце, и свои принципы, а эта безнадежная попытка найти золотую середину не требовала ни того, ни другого.
— Ладно, — Чарльз сглотнул, протянул ему коробку. — Что ж, кем бы мы ни были, можем мы быть теми, кто играет в шахматы?
Эрик разглядывал его с несколько долгих секунд, затем провел ладонью по мокрым взлохмаченным волосам.
— Думаю, да, — произнес он, отступая на шаг, чтобы Чарльз мог зайти.
Чарльз убрал полупустой бокал… — да, немецкое пиво — со столика, стоящего рядом с камином, освободил два стула и расставил фигуры на доске, пока Эрик был в спальне. Вернулся оттуда он в брюках и водолазке, волосы гладко зачесал назад; Чарльз бы сказал, что он больше похож на человека, готового встретить новый день, нежели того, кто собирался отдыхать вечером у себя в комнате, за тем исключением, что ему надо было бы побриться.
Не думай об этом, не думай… Но было уже поздно, и он заметил рыжеватые волоски щетины, было уже поздно, чтобы нельзя было вспомнить смех и холодную пену, когда он учил Эрика как бриться в конце пятого курса, потому что даже у его отца нашлось время научить его этому, но у Эрика не было отца.
— Тьфу, Эрик, перестань, иначе ты… ммфм! У нее ужасный вкус, Эрик!
И тот, виновато улыбаясь, стер большим пальцем пену с губы Чарльза, прежде чем наклониться, чтобы поцеловать его, снова пачкая его лицо…
— Что это, Чарльз? — спросил Эрик неуверенно, и удивленно разглядывая доску.
— Я потерял несколько фигурок и из маггловского набора, и из Посвященного Второй Волшебной Войне, — застенчиво ответил он. — И чтобы получить хоть один полный, я просто перемешал оба.
— Это чертовски неудобно, — произнесла фигурка слона в виде Рона Уизли, — быть на одной доске с этими мертвыми пластиковыми остолопами.
— У меня все еще есть черные слоны, — произнес Чарльз, — но, думаю, ты предпочтешь “мертвых болванов”, учитывая, что они — Люциус и Драко Малфои, и любят менять сторону без предупреждения.
— Мне нравится твое предположение, что я захочу играть черными.
— Ну, так было всегда.
— Но я никогда бы не счел себя кем-то вроде Волдеморта, — Эрик поднял бледную ухмыляющуюся безносую фигурку черного короля, глядя на него с неодобрением.
Чарльз позволил себе на мгновение смягчиться при виде презрения Эрика. У него могли быть неприятные представления о чистоте крови, но он не был Гитлером.
Но даже не будучи им, Эрик все равно не имел права оправдывать статус “Не Слишком Порядочного Человека”. Но, все же, было хорошо, что Эрик ограничивался минимумом.
— Странно быть живой историей, — пробормотал Эрик, ставя Волдеморта на место. — Интересно, они играют фигурками, изображающих их самих?
— На самом деле, относительно мало из них еще живы, — Чарльз не смог подавить грусть в голосе, бросая взгляд на миниатюрных Люпина, Дамблдора, Снейпа. Он так долго и жадно изучал все истории, что ему иногда казалось, что он лично знал их.
— Достаточно для того, чтобы коридоры были переполнены их неконтролируемым потомством, — проворчал Эрик, взяв со столика свой полупустой бокал с пивом.
Чарльз рассмеялся.
— Так ты уже столкнулся с феноменом, известным как Банда Поттера? — Джеймс Поттер, Фредди Уизли и Тедди Люпин были ужасом школы вот уже на протяжении нескольких лет, справляться с ними помогали только Виктуар и Доминик, а в этом году прибыли еще несколько младших — две младшие девочки Уизли и брат Джеймса Поттера, Альбус, после чего хаос воцарился с новой силой. По большей части, к счастью, они были гриффиндорцами, следовательно, проблемой Логана, хотя тот скорее поощрял их.
— Необузданные дикари, все они, — распалялся Эрик, — за исключением твоей Доминик, и я подозреваю, что это только потому что она умеет держаться тихо. Они думают, что им все с рук сойдет и, черт, так оно и есть, они развязные, жестокие и никогда не слушают, но всегда знают правильные ответы…
— Они все неплохие дети, просто тебе нужно заслужить их уважение, — произнес Чарльз, двигая пешку. — Они выросли знаменитостями, хотя это даже не их заслуга, и им нужна твердая рука.
— О, не беспокойся, они ее получат, — улыбка Эрика настораживала. Он выдвинул коня — Амикуса Кэрроу — вперед своих пешек.
— А как дела со слизеринцами? — спросил Чарльз и внимательно слушал, как Эрик расписывает ему разнообразные недостатки и достоинства своих учеников; Эрик был приятно удивлен дисциплинированностью своих старост, неприятно — проблемами, связанными с поведением братьев Эшворт, убеждал его, что у профессора Логана зуб на его факультет. Много говорил о Скорпиусе Малфое, для которого явно стал любимым учителем.
— Он ходит за мной повсюду, — произнес Эрик с раздражением. — Оборачиваюсь, а он там, ничего ему не надо, просто ходит, предлагая во всем помощь и ловит каждое слово. Это бесит. И это все равно не даст ему преимущества перед другими мальчиками, если уж на то пошло.
— Он очень близок со своим отцом, я думаю, — откликнулся Чарльз, — поэтому скучает по нему. А ты, кажется, был выбран в качестве его заместителя, — он знал, что улыбается Эрику с опрометчивой нежностью, но просто не мог ничего с этим поделать. Эрик был оживлен, такой пылкий, от него исходили одновременно и любовь, и понимание, одновременно смешиваясь с раздражением и почти ликованием. Это все было до боли знакомым, и чем дальше, тем шире Чарльз улыбался, поскольку альтернативой было бы сбежать из этой комнаты, но он не мог этого сделать.
— Поосторожнее, — произнесла его фигурка Дамблдора, когда он передвинул ее, чтобы взять Беллатрикс Лестрейндж Эрика, о, да, у него бы не получилось. Чарльз быстро поставил ее назад и вместо этого сделал ход ладьей. — Сегодня ты не сосредоточен на игре, юноша, — сказал Дамблдор. — Сосредоточься, иначе могут возникнуть серьезные проблемы, — он бросил взгляд в сторону Эрика.
Тот замолчал, сосредоточенно изучая доску. Свечи в комнате гасли, одна за другой, пока не остался гореть один только камин; пламя колыхалось и трещало, давая рыжеватые отблески на волосы Эрика. С мгновение Чарльз почувствовал невыразимую легкость, дыхание перехватило, когда он наблюдал за огнями, танцующими на руках Эрика, волосах, плечах и в глазах, сощуренных, бледных, не изменившихся. Эрик потянулся к пешке, кусая нижнюю губу, и Чарльз вздрогнул.
— Замерз? — спросил Эрик, переводя взгляд на него. — Камин скоро потухнет, — он потянулся было за кочергой, но случайно задел металлическую решетку камина. Эрик отдернул руку, шипя, и Чарльз оказался рядом с ним быстрее, чем сам смог это понять, опускаясь на колени возле стула, и взял его за запястье, переворачивая ладонь, чтобы увидеть ожог.
— Ужасно, — пробормотал он, вытаскивая другой рукой палочку. — Это должно помочь. Тепеско! — мягкая голубовато-зеленая вспышка осветила ожог и втянулась в него, краснота немного спала. — Завтра сходи к мадам Помфри, пусть даст тебе противоожоговую мазь, она чудесно помогает.
— Конечно, — произнес Эрик. — Спасибо.
Чарльз осознал, что не встает и не отпускает руку Эрика. Кончиками пальцев он ощущал его пульс. Тот ускорялся.
Очень медленно Эрик поднял их руки, прижимаясь губами к ладони Чарльза.
— Спасибо, — снова пробормотал он.
Чарльза бросило в дрожь, и он подозревал, что упал бы на колени, если бы сейчас уже встал. Он пытался не смотреть на Эрика, но все равно не отводил взгляда, даже когда тот чуть наклонился, продолжая целовать запястье Чарльза. Чарльз провел пальцами по подбородку Эрика, и только тогда тот прикрыл глаза.