На все эти вопросы невозможно найти единственный верный ответ. Джону одному приходится принимать решение, которое обычно зависит от мнения двоих человек, да ещё в этом доме, полном призраков его погибшего супруга. Уотсону ненавистен Холмс-старший за то, что задачу надо решить здесь и сейчас.
В конечном счёте, Джон знал, что не сможет долго сопротивляться. Сколько бы он ни ковырял вилкой омлет, но всё же он должен сделать выбор и высказать его вслух.
На самом деле он понял, как будет действовать, едва он увидел подписанные почерком Шерлока пробирки и понял, что именно предлагает Майкрофт.
Было общеизвестно, что доктор Уотсон с радостью поддерживал все затеи Шерлока Холмса. Детектив знал это и считал восхитительным, необыкновенным и прекрасным. Майкрофт был осведомлён об этом и полагал, что это ужасно, нелепо и слегка забавно. Селеста, конечно, тоже была в курсе, но Джон понятия не имел, что же она думала по этому поводу. Сам доктор совершенно точно знал, каждой частичкой своего существа, что он пойдёт ради Шерлока на всё, и хотя порой сам ненавидел себя за это, но понимал, что противостоять этому бессилен.
Итак, наконец Джон оторвался от остывшего омлета, упёрся взглядом в надменное лицо деверя (опять навалился на пирожные, Майкрофт, набираешь вес; как ты вообще можешь есть, зная, что он умер? как?) и произнёс спокойным и твёрдым тоном солдата, встретившего врага лицом к лицу: «Я согласен».
На лице Холмса-старшего ничего не дрогнуло, выдавая радость победы, он лишь чуть крепче стиснул чашку. Селеста несмело улыбнулась Джону, будто захотела обнять его, но не была уверена, как он к этому отнесётся, и доктору ужасно захотелось понять, во что же его втянули.
Провести всю жизнь, заботясь о ком-то. Любить и оберегать маленькое подобие Шерлока - произведение Холмса и Уотсона.
Рука Майкрофта легла на его плечо и осторожно его сжала – это был единственный жест симпатии, которого Уотсон удостоился от своего деверя за всё время знакомства. Такое неожиданное проявление участия стало для Джона последней каплей в чаше терпения, он зажмурился, закрыл лицо руками и постарался остановить совершенно неуместные в обществе ближайших родственников Шерлока слёзы.
*Автор сместил не только характер и статус отношений главных героев по сравнению с сериалом, но и дату Падения.
========== Глава 2/16. От перемены мест слагаемых сумма не меняется ==========
Первый шаг к их сближению сделал Шерлок. Впоследствии Джон немного сожалел, что не он набрался смелости для этого, как будто действительно когда-либо смог бы, но именно Шерлок одним движением пересёк квартиру и заполнил собой личное пространство Джона, руки Джона и ту последнюю составляющую жизни Джона, в которую ещё не успел проникнуть.
Расследование не было таким уж захватывающим, но Холмс был неподражаем; ворвавшись в сопровождении Уотсона в помещение, где было совершено убийство, покружив по комнате (полы пальто эффектно развевались), он трижды пробежался цепким взглядом по всем закоулкам и, не обронив ни слова, вылетел прочь. Через полчаса детектив и его блоггер в буквальном смысле прыгали с крыши на крышу, преследуя убийцу. Шерлок едва не сорвался в процессе погони. Джон схватил подозреваемого, прижал к земле и удерживал до прибытия команды Лестрейда, как всегда, не поспевавшей за преступником и единственным в мире консультирующим детективом.
Джон забеспокоился под странным пристальным взглядом Шерлока, пока давал свидетельские показания, и дважды попытался выяснить, в чём дело, но не получил не только ответа на вопрос, но вообще хоть какой-то реакции, а детектив вплоть до возвращения домой так и не отвёл изучающего взгляда от доктора, даже когда вываливал на Лестрейда кучу наблюдений и рассуждений, на основании которых построил цепь выводов, пока инспектор не отстал от них и не отпустил восвояси. Джон взбежал по лестнице, мечтая побыстрее заказать еду на дом, а Шерлок неспешно поднимался за ним, настолько погружённый в лихорадочные и сложные размышления над задачей, не имеющей решения, что несколько раз останавливался.
- Джон, - сказал он, наконец войдя в квартиру, и от этого голоса у доктора всё заледенело внутри, он уронил телефон, повернулся и впился взглядом в лучшего друга, в человека, заставившего его вновь дышать и ценить жизнь, наполнив её яркими красками, как фейерверк – ночное небо.
В этот момент Джон абсолютно точно понимал, что должно произойти в следующее мгновение; это было неизбежно и неотвратимо, но он остолбенел, не в силах сделать шаг навстречу.
Так и получилось, что Шерлок приблизился, а Джон позволил этому произойти, и это могло бы стать важным прецедентом для них обоих, если бы уже не случилось намного раньше. Холмс всегда вёл за собой, а Уотсон охотно следовал. Это стало обычным порядком вещей с момента первой их встречи.
Они целовались, и Джону этот поцелуй вернул самого себя, позволив вздохнуть полной грудью. Он был знаком с этим ненормальным, совершенно сумасшедшим типом около шести месяцев, и лишь эти безумные полгода бывший военврач чувствовал всю полноту жизни. Губы Шерлока были горячими и жадно прижимались к его губам, и, как это уже бывало на войне в моменты смертельной опасности, эти месяцы пронеслись перед глазами Джона, внезапно дав ясное осознание, что Шерлоку он нужен не меньше, чем Шерлок нужен ему. Они оба оказались опутаны узами, которых не искали, но всё же попали в эти силки (Джон про себя решил, что Майку Стэмфорду стоит устроить сюрприз на Рождество, завалив крыльцо подарками). Привязанность к другу вытеснила все другие зависимости Шерлока: Джон стал для него якорем, надёжно удерживающим лодку Холмса на краю бездны и не позволяющим соскользнуть в смертоносный водопад. И хотя это был только первый поцелуй, но Уотсон легко и решительно принёс присягу на верность до конца своих дней этому человеку.
Поцелуй прервался, в глазах Шерлока полыхал синий огонь, когда он тыльной стороной руки вытирал рот, продолжая пристально смотреть в лицо Джона; а тот в ответ усмехнулся и привлёк Шерлока к себе, притянув за воротник умопомрачительной пурпурной рубашки.
Он держал Шерлока в своих руках, как бомбу с часовым механизмом, каждую секунду ожидая взрыва; Джон всегда думал, что в скоротечной жизни бомбы есть своя необыкновенная и трагичная красота. Пурпурный шёлк соскользнул на пол, и больше никому не хотелось задавать вопросы, да и о чём тут было спрашивать? Джон опустился на колени, лихорадочно расстёгивая и спуская с Шерлока брюки, и, задыхаясь от желания, прижался открытым ртом к горячей твёрдой плоти. Здесь и сейчас не имело никакого значения то, что Джон раньше никогда не делал ничего подобного; он наслаждался руками, вплетёнными в его волосы, невероятными звуками, вызываемыми его ласками, и вкусом, заполнившим рот.
Джон утратил свободу в тот миг, когда увидел в голубоватом свете лабораторных ламп обернувшегося к нему прозрачно-светящегося, почти неземного Шерлока. У него не было времени, чтобы покопаться в себе или хотя бы возмущённо запротестовать: «Я же натурал!» Просто жизнь Джона распалась на две части: До Шерлока и С Шерлоком. Ругать себя было бессмысленно, поскольку теперь он стал не тем Джоном Уотсоном, что был прежде; с того самого Первого Дня он превратился в Джона С Шерлоком Уотсона, а Джон До Шерлока Уотсон канул в Лету.
Шерлок крепче вцепился ему в волосы и застонал, и имя единственного друга сорвалось с языка, как благословение, когда Джон сглотнул, вбирая в себя всё, что мог дать ему этот великолепный, невыносимый, удивительный человек, который не оставил в его жизни места ни для чего, кроме себя самого.
Джон С Шерлоком Уотсон встал, вытер уголки губ и улыбнулся Шерлоку С Джоном Холмсу, который смотрел на него, как на величайшую загадку Вселенной, внезапно им решённую.
- Привет, - сказал Джон, и ему самому это показалось немного глупым.
Но они оба изменились, и поэтому Шерлок вместо язвительной усмешки вдруг застенчиво улыбнулся подрагивающими губами, провёл костяшками пальцев левой руки по щеке Джона и сказал низким вибрирующим голосом, заставившим почувствовать тяжесть в паху: «Привет».
Они снова начали целоваться, на этот раз медленно. Джон тщательно изучал, каков Шерлок на вкус, и тот не был против. Джон запустил ставшие влажными ладони в тёмные кудри, а Шерлок засмеялся, не разрывая поцелуя, и они, спотыкаясь, двинулись к спальне, утратившей статус шерлоковой и превратившейся в ИХ совместную, будто один из них перенёс другого через порог (хотя их соединённые руки, светлая полоска спермы на щеке Джона и небрежно брошенная на пол гостиной любимая рубашка Шерлока были эквивалентны этому символу единения).
На тёмно-бордовых простынях освобождённое Джоном от одежды и белья тело Шерлока казалось необыкновенным произведением искусства, созданным из лунного света, и Джона затопило желание обладать сейчас и всегда каждым сантиметром этого великолепия.
Сначала их объятия были неловкими (слаженность движений могла прийти только с практикой, и соприкосновения потных тел казались самым низменным из придуманных человечеством удовольствий), но Шерлок уложил Джона на спину и начал покрывать его поцелуями, пока вдруг не задрожал от волнения (у Шерлока расходились нервы – невероятная картина!). Прижавшись лицом к груди партнёра, он смущённым шёпотом признался в неопытности и нерешительности, в ответ на что Джон просто поцеловал его, потому что для них обоих это было внове, и сейчас это было совершенно неважно.
Некоторый опыт у Шерлока всё же имелся, пусть и не вполне удачный, а Джон служил в армии, где успел насмотреться и наслушаться достаточно, чтобы понимать основные правила. Общие же положения сексуального взаимодействия знают все: поршень ходит внутри цилиндра для получения удовольствия. Но это не так просто осуществить, ведь невозможно проникнуть в ощущения партнёра методом наложения рук.
Были возня и смех, и некоторое неудобство, и – да, неуклюжие движения, неразбериха, смущение, но затем всё стало волшебно, поразительно, и Джон скользнул внутрь Шерлока (казалось, они были специально подогнаны друг под друга) со стоном, заглушившим всхлипывание любимого (одновременно от боли и удовольствия), и Джон мог мечтать только об одном – остановить время и сделать их слияние вечным.
Но затем лежавший под ним Шерлок подался ему навстречу, и – о, боже! – Джон окончательно потерял голову. Шерлок поглотил его полностью, а Джон с радостью отдал себя без остатка.
Одной рукой Шерлок царапал грудь партнёра, другой вцепился в простреленное плечо, но именно это тяжёлое ранение привело его к самому фантастически прекрасному из всех живущих на Земле, сводящему с ума человеку, в котором он был теперь так глубоко, что потерял границу между их телами; Шерлок вскидывал бёдра, без слов умоляя о большем – быстрее, глубже, возьми меня, Джон, я твой, – так что Джон больше не мог сдерживаться и кончил, закусив упрямую каштановую прядь и сквозь зубы выстанывая имя любимого, а пальцы Шерлока несколько раз до боли впились в благословенный шрам.
Джон ласкал дыханием каждый сантиметр гладкого белого тела, растягивая удовольствие до бесконечности (вернее, бесконечность, поселившаяся у Шерлока в груди, подарила Джону время длиной в жизнь, чтобы исследовать и делать открытия, заявлять права и владеть этим неисчерпаемым богатством - бледной безупречной кожей, на которой можно было снова и снова выводить имя поцелуями, касаниями и нежным шёпотом).
Шерлок зарылся пальцами в волосы Джона, и они заснули, сплетясь руками и ногами на тёмно-бордовом ложе, а утром всё казалось прежним, но в то же время совершенно изменилось, сложилось заново, и Джон почувствовал, что мир пришёл в полную гармонию, когда Шерлок рассеянно начал поглаживать его шею кончиками пальцев.
Им не пришлось говорить об этом, обсуждать, кем они стали друг для друга и почему. Просто раньше они были Джоном и Шерлоком, а теперь преобразовались в Джон+Шерлок=Джонлок; оба это понимали, так что затевать разговор было бы пустой тратой времени.
И хотя первый шаг сделал Шерлок, Джон позволил этому случиться; нужно было согласие обоих, чтобы сложить две их жизни в одну. Как и во многом другом, здесь они понимали друг друга без слов. Джон не мог дышать без Шерлока, а Шерлок не мог без Джона думать.
Такова история о Первом Шаге и Первом Поцелуе, и о том, как вместо Джона и Шерлока появилось ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ – Джонлок; как Поцелуй прекратил существование Джона До Шерлока и дал жизнь Джону С Шерлоком.
И Джон С Шерлоком не мог вернуться к прежнему состоянию и стать снова Джоном До Шерлока – теперь он превратился в Джона Без Шерлока.
*************************************
Впервые Шерлок Холмс почувствовал себя опустошённым, когда свернул шею одному из самых незначительных приспешников Мориарти, внедрившись в организованную преступную группировку в Куала-Лумпуре. Он понятия не имел, как далеко распространилась информация о нём и его уязвимых точках (три из них бродят по Лондону, и в одной заключена вся его душа), поэтому он не оставил места милосердию.
Мориарти был огромным пауком в центре гигантской паутины, простирающейся далеко за границы Лондона и лондонской кольцевой автодороги М-25, в пределах которой Шерлок всегда чувствовал себя в полной безопасности, считая её своей вотчиной. На конце каждой невообразимо длинной нити плясал маленький паучок, движениями которого искусно управлял злодей-консультант из небольшой штаб-квартиры в Брикстоне.
Шерлоку не было известно, скольким киллерам отдан приказ убить его (или Джона), едва они его опознают. Он не предполагал, что международная сеть будет приведена в моментальную готовность, как только мозг Мориарти забрызгает крышу больницы Святого Варфоломея.
Он представления не имел о реальных масштабах дела. Он недооценил противника и теперь расплачивался за это.
Глупец, глупец, глупец.
Куала-Лумпур был придавлен невыносимой жарой. Закрыв глаза и замерев в полной неподвижности, Шерлок мог перенестись назад во времени; если исключить непривычную жару, экзотические запахи, чужой язык и угол падения солнечных лучей, он почти мог представить себя на площади Пикадилли в окружении лондонского шума, омывающего его сознание привычными волнами.
Почти, почти, почти мог.
Шерлок запретил себе думать о Джоне. Меняя личины, уходя в тень и выходя из неё, он вынюхивал, выслеживал и преследовал цель, и в его голове постоянно звучало одно имя, но не мужа. Имя, с которого начался весь этот кошмар, имя, которое все знают, но не осмеливаются произнести вслух, имя погибшего, чью смерть не признавали, и от того это имя набирало всё большую силу, так как стало символом, легендой – могущественной и всесильной. Появился самозванец, который прекрасно справлялся с возложенной на себя ролью и связанной с нею властью.
Мориарти пригрозил убить Джона, чтобы Холмс гарантированно разделил участь злого гения. И Шерлоку порой казалось, что Джим в этом преуспел, втянув его в свои безумные игры и сделав своим отражением. Детектив перестал быть тем, кем считал себя раньше. Он стал крадущейся в ночи бесшумной тенью.