Он стал жестоким и бессердечным, и если бы Джон увидел, с какой уверенностью пальцы Шерлока (Джон очень любил его пальцы, хотя Шерлок никогда не мог этого понять) сдавливают человеческое горло, так же просто, как будто удерживают тонкую фарфоровую чашку, а затем с хрустом ломают шею или перерезают горло зажатым в них ножом… Джон бы этого не вынес.
Его жертвы не были хорошими людьми. Шерлок Холмс без колебаний уничтожал любого, кто был связан с именем, которое все знают, но боятся произнести вслух. Мориарти хотел смерти Джона Уотсона, и Шерлок не мог позволить себе успокоиться, пока не расправится с каждым подданным этой страшной кровавой империи, чтобы его муж был в полной безопасности.
Джон Уотсон нечасто бывал в полной безопасности, но есть разница быть подстреленным из-за того, что ты носишь военную форму или помогаешь ловить опасных преступников и маньяков, или же стать мишенью только потому, что любишь и любим человеком, превратившимся в идею фикс для гения криминального мира. Шерлок не собирался держать Джона под хрустальным колпаком, в опасные минуты сам был рядом и к тому же знал, что бывшему военному для полноты жизни необходимы риск и приключения. Но мысль о том, что Джон попал под прицелы снайперов только потому, что был частью сердца Шерлока (и всей его душой), а какому-то негодяю хватило ума это вычислить, была невыносима.
Шерлок сам не понимал, почему решил выйти на связь именно в Куала-Лумпуре. Его бегство (падение) продолжалось уже шесть месяцев, он был вымотан и нуждался в передышке, а может, повлияло то, что он внезапно стал самим собой в тот миг, когда представил себя стоящим в центре Лондона.
Он подыскал гостиницу, неброскую, но достаточно современную, с неплохим выходом в интернет (пароль он смог подобрать без проблем), и позвонил брату, потому что Майкрофт ждал этого звонка с того момента, как разобрался в ситуации. У него это заняло три недели со дня падения – и Шерлок гордился собой. Раньше ему не удавалось водить за нос Большого Брата дольше десяти дней. Майкрофт и теперь не преминул вмешаться, но на этот раз его помощь действительно была нужна, без неё не справиться.
- Шерлок, - спокойно и уверенно произнёс Майкрофт, и это не прозвучало вопросом. – В Малайзии?
- Героин, - ответил Шерлок. Неужели прошло уже шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз слышал голос Большого Брата, в котором звучала привычная нотка раздражения? Казалось, только вчера они стояли друг напротив друга в самолёте, забитом трупами, и обсуждали Мориарти, будто тот был чрезвычайно досадным природным явлением. – Крупная партия товара.
- Мориарти?
- Мёртв, - будто брат сам не знает этого. – Он застрелился на крыше Бартса.
- Ты тоже мёртв, мой дорогой брат, - произнёс Майкрофт ласково-омерзительным тоном, будто говорил с капризным ребёнком. – И всё же мы сидим, беседуем, совсем как в старые добрые времена. Как погода в Малайзии?
- Жара. Мориарти всадил себе пулю в череп. Его больше нет.
- Да, Шерлок, я это знаю.
- Но имя его живо.
- Это так, - был вынужден признать Майкрофт. – Это озадачивает, не так ли? Квартира в Брикстоне опустела, но…
- Ищи в Белфасте, - перебил его Шерлок.
- В Белфасте ничего.
- Проверь ещё раз.
- Шерлок.
Оба замолчали. Патовая ситуация. Майкрофт стремился вернуть его домой, но Шерлок беспокоился за безопасность Джона; и после того, что Холмс-старший вытворил семь месяцев назад, детектив скорее доверил бы собственную жизнь Ирен, а жизнь Джона матушке, чем выдержал бы более пяти минут разговора с братом. К сожалению, этот мерзавец прекрасно осознавал, что в нём нуждаются, а Шерлок понимал, что за пределами милой сердцу и родной лондонской кольцевой автодороги не может диктовать свои условия.
- Возвращайся домой, - наконец сказал Майкрофт. Это было уступкой с его стороны – дать брату маленькую победу, первым прервав затянувшееся молчание.
- Я не могу.
- Так ты ему не поможешь.
- Моё возвращение его убьёт.
- Он и так почти мёртв, и не из-за Мориарти – из-за тебя.
Сердце Шерлока пропустило удар.
- Что с ним?
Майкрофт вздохнул, и Шерлок почти увидел перед собой брата, крепко сжавшего пальцами переносицу.
- Майкрофт. Что с Джоном? Расскажи мне.
Шерлок не думал о Джоне на протяжении многомесячной изматывающей охоты, потому что ему не нужно было для этого специально обращаться к памяти – он каждую минуту держал мужа в уме. Иногда перед сном проскальзывала мысль, что если бы ему вскрыли грудную клетку, то увидели бы клеймо Джон Хэмиш Уотсон, вдавленное в каждый лёгочный пузырёк. Детектив не думал о своём докторе, потому что тот стал его безусловным дыхательным рефлексом, но если бы он изъял Джона из своего дыхания, чтобы специально подумать о нём, то умер бы от удушья.
Он знал, что разлука будет очень тяжёлой, но представить не мог такой ситуации, чтобы супруг покинул его по своей воле, и тем более – чтобы Джон ушёл из жизни.
- Приезжай и сам посмотри.
- Невозможно.
- Шерлок, - голос Майкрофта посуровел. Его тон говорил: это твоя вина и дело твоих рук. Сердце Шерлока упало, он знал, что упрёки разъевшегося самоуверенного мерзавца были справедливы. Он лишь на секунду представил, что Джона больше нет, и испытал невыносимую боль.
- Пожалуйста, Майкрофт.
- Он жив, но уже не был бы, если бы я не предпринял кое-какие шаги.
- Спасибо, - горло сжалось, говорить было почти невозможно. Он вложил в это слово всю благодарность, на какую был способен, а старшему брату он вообще впервые сказал нечто подобное.
- Возвращайся домой, - повторил Холмс-старший. – Или, по меньшей мере, сообщи ему, что ты жив. Почему ты прячешься от него?
- Он худший лжец в мире, Майкрофт. Правда обо мне моментально всплывёт.
Своим молчанием Большой Брат выразил согласие с этими словами.
Хаотичный уличный шум и запахи Куала-Лумпура бились диссонансом в гостиничные окна. Шерлок любил Лондон за то, что в городской суете прослеживался порядок, идеально отвечающий системе в его захламлённых и вместе с тем строго структурированных Чертогах Разума. Но местные звуки, запахи и вкус оскорбляли его чувства, с ними невозможно было примириться.
Два брата молчали в эфире несколько минут, не прерывая связь, и старший вслушивался и расшифровывал каждый вздох, пока младший боролся с нахлынувшими на него эмоциями и осмысливал полученную информацию.
- Ты мне поможешь? – раздался долгожданный вопрос. Гордость превратила эти слова в изощрённую пытку, но Шерлок принял её ради Джона. Для Джона он пошёл бы и не на такое.
Майкрофт едва не заскулил, совсем как однажды в семнадцатилетнем возрасте, когда передвигал книжный шкаф и прищемил им пальцы на ногах.
- О, Шерлок, естественно!
Холмс-младший откашлялся. Майкрофт зашуршал, поправляя воротничок рубашки. Под кашлем подразумевалось «спасибо», а под шорохом «ты мой младший брат, и я сделаю для тебя что угодно».
- Я хочу… Могу ли я… Мне необходимо… увидеть его. Хотя бы один раз.
- Я велю Бетани переслать тебе коды доступа к камерам наблюдения, - предложил Майкрофт. – С тобой очень скоро свяжутся, чтобы помочь разработать план окончательного решения проблемы.
- Нет, - выдохнул Шерлок. Ему нужна помощь Большого Брата, но незачем ещё кому-то знать об этом, он сам себе едва смог признаться. – Надо сузить поле поиска. Белфаст. Прошу тебя, Майкрофт. Этим именем пользуются.
- Это всего лишь имя, Шерлок.
- Это намного больше, чем имя. Это память, легенда. Неужели ты не понимаешь?
Холмс-старший, как всегда, отказывается понимать. В некоторых случаях Майкрофт разбирается в человеческой психологии хуже социопатичного брата, хотя весьма искушён в вопросах манипулирования. Но Шерлок и не требует в данном случае полного понимания; кто-то пользуется именем короля преступного мира как прикрытием, и действует от этого имени почти с тем же успехом. И этого самозванца необходимо вычислить.
Майкрофт требует возвращения младшего брата в Англию, но это пока невозможно. Сначала надо покончить с сетью Мориарти и её новоявленным лидером, обеспечить полную безопасность Джона. Шерлок уже терял тех, кого любил и должен был защищать, но больше он этого не допустит, он не позволит, чтобы с его супругом случилось что-то непоправимое.
- Не присылай за мной своих людей, Майкрофт. И… и позаботься о нём, хорошо?
- Конечно, позабочусь. Он теперь член семьи, верно?
- Да, - Шерлок невольно улыбнулся. Джон Хэмиш Уотсон-Холмс. Как-то раз в шутку он поименовал так мужа, и тот швырнул в него книгой, сказав: «Отвали, сумасшедший придурок, не бывать мне Холмсом никогда».
- Будь осторожен, Шерлок.
- Я всегда осторожен.
- Не всегда.
- Теперь – всегда. Прощай, Майкрофт. Помни – начать следует в Белфасте.
Связь прервалась. Через две минуты мобильник Шерлока завибрировал – пришли строки компьютерных кодов: служебный доступ в протокол камер наблюдения, установленных по приказу Майкрофта (он назвал эту операцию «Бульдог»), чтобы все передвижения Джона, обычно весьма предсказуемые, отслеживались, записывались и проверялись с интервалом в один час.
Обычно всю эту систему Холмс-старший использовал, чтобы шпионить за братом, когда тот находился в границах её действия. Шерлок немедленно вспомнил об этой детали своего пребывания внутри надёжного кольца М-25.
Возможно, Джона действительно теперь приравняли по статусу к брату из семейства Холмсов.
В Куала-Лумпуре Шерлок вынырнул из небытия только на одни сутки. Он принял ванну, побрился, купил кое-какую одежду, соответствующую знойной погоде и подходящую по размеру. Матушка прислала ему очередную подсказку, которую сумела раскопать (и он не собирался у неё спрашивать, какими методами и какими связями ей пришлось для этого воспользоваться; он был уверен, что лучше бы никому об этом не знать), и служащий гостиницы, постучав в дверь, передал Шерлоку конверт, в котором находился лишь билет на самолёт до Таиланда.
Выйдя из аэропорта в Бангкоке, он немедленно утонул в жаре, шуме и бескрайнем море лиц. Он прекратил быть Шерлоком Холмсом и снова стал тенью, убил трёх человек и отбыл в Индонезию на следующий день.
Он не думает о Джоне, потому что тому очень плохо, но он жив, и на данный момент Шерлоку этого достаточно, чтобы самому оставаться на плаву.
**********************************
Майкрофт выглядел очень огорчённым. Много лет спустя Уотсон узнал, что в тот момент Холмс-старший только закончил разговор с восставшим из мёртвых братом, находящимся в Куала-Лумпуре, пытался заставить его вернуться домой и не преуспел в этом, хотя особо и не надеялся. Но Джон не стал вникать в настроение и проблемы деверя, хотя заинтересовался, что же могло так исказить невозмутимые черты лица «британского правительства».
Теперь они часто встречались, а раз в неделю вместе пили кофе. Майкрофт ни на чём не настаивал, только спросил, может ли он увидеться с зятем в четверг в три часа пополудни. Джон решил, что обоим будет удобнее встретиться в кафе около Гайд-парка, и эти встречи по четвергам вошли в привычку.
Он ни на секунду не допускал мысли, что в прежние дни они с Холмсом-старшим были друзьями (само предположение, что у Майкрофта могут быть друзья, звучало как измена Родине или богохульство), но как-то незаметно и постепенно враждебность Джона по отношению к деверю нарастала.
Казалось бы, Майкрофт искренне заботился о его благополучии, но это участие одновременно вызывало чувство благодарности и злость.
В последнее время многие интересовались душевным состоянием Джона. Грег смотрел на него с сочувствием; Молли заливалась слезами каждый раз, когда они сталкивались; даже Салли будто бы хотела спросить его, как он справляется, но инспектор Лестрейд предупредил подчинённых, чтобы они не смели беспокоить Уотсона – и к нему никто не приставал.
Теперь, имея цель, Джон действительно ожил. Боль утраты не притупилась – полгода были слишком коротким сроком, но Джон солдат, он отлично умеет держать спину прямо и голову высоко и справляться с проблемами, встречаясь с ними лицом к лицу.
У него было менее полугода, чтобы заново наладить свою жизнь, и ему стало казаться, что тот особый день, которого он всё ещё немного пугался и о котором часто думал ночами, удивляясь, как вообще позволил себя в это вовлечь, станет самым приятным из всего, что ждёт его в обозримом будущем.
Это событие неотвратимо приближалось, оно было результатом принятого (пусть и под давлением, но Джон никогда не вспоминал об этом) решения, так что через пять месяцев он возьмёт на себя ответственность за благополучие крохотного беспомощного человеческого существа.
Через три недели после «похищения» Майкрофт позвонил ему и рассказал, что первая часть их проекта успешно завершена. В переводе на человеческий язык это значило, что где-то в самой современной лаборатории Англии руками самого лучшего специалиста яйцеклетка его сестры была оплодотворена семенем его погибшего мужа, и полученный эмбрион успешно имплантирован в матку суррогатной матери. Джон как врач знал, что эмбрион (вернее, бластоциста – небольшая группа клеток, несущая в себе искру будущей жизни) будет делиться, развиваться и расти в утробе женщины ещё минимум 36 недель.
Отнюдь не этот телефонный звонок перевернул его жизнь – всё изменилось в Иствел Менор за завтраком, когда Уотсон опустил плечи, поддался уговорам и дал своё согласие. Но точкой отсчёта Джону показался именно этот звонок. Плотная пелена мрака, окутавшая его с того момента, как он увидел падающего с крыши Бартса Шерлока, слегка рассеялась, и Джон почувствовал, как к нему понемногу возвращается жизнь.
Успех зачатия вовсе не был гарантирован, оплодотворение в пробирке удалось лишь после десятка неудачных попыток. И эта внезапная реальность ребёнка, ЕГО ребёнка, возвратила Джону смысл существования.
У него было шесть месяцев на то, чтобы снова стать собой и ввести свою жизнь в такое русло, которое бы позволило принять в неё младенца.
Этот вновь обретённый смысл жизни спас Джона от неминуемой гибели.
Майкрофт встречался с ним каждый четверг в три часа пополудни, чтобы удостовериться, что зять в порядке и, как подозревал Джон, лично оценить состояние его духа, не полагаясь на размытые изображения, получаемые с камер слежения. Он больше не пытался силой увезти Уотсона в поместье, так что Джон решил, что вполне оправдал ожидания родственников.
На этой встрече Майкрофт казался очень взволнованным. Джон полагал, что деверь не станет объясняться, потому и спрашивать не стал. Они выпили кофе, не проронив ни слова. Их беседы вообще никогда нельзя было назвать многословными, но Джон и не настаивал. Он не отказывался ни от чего, что имело отношение к Шерлоку, даже от его невыносимого чопорного старшего брата. Холмс-старший был лишь на три года старше Уотсона, но разница между ними чувствовалась на все пятнадцать. Джону не доставляло удовольствия общаться с людьми, которые снисходительно удостаивают его своим вниманием, а в манерах Майкрофта это проскальзывало. Но, несмотря на их абсолютную несхожесть, между ними установилось что-то вроде дружеского согласия.