Наконец, когда Уотсон отодвинул чашку с остатками кофе, Холмс приступил к тому, что не давало ему сидеть спокойно с начала встречи.
- Полагаю, вам следует вернуться на Бейкер-стрит 221Б, - произнёс он холодным тоном.
Джон немного поёрзал на своём месте:
- Майкрофт…
- Миссис Хадсон не может оставаться без жильцов вечно, вы же понимаете.
- Я не могу.. Я не… - Джон вздохнул и хмуро уставился на пустую чашку. Сейчас он бы не отказался от глотка чая.
- Эту квартиру вы рассматриваете как вашу с Шерлоком совместную, не правда ли? Так есть ли место лучше, чтобы растить ребёнка, чем то, которое он любил больше всего?
На дне чашки осталась кофейная гуща. Джон крутил чашку, перекатывая по её дну остывшую горькую массу, которая складывалась в непонятные изображения. Если бы это был чай, то по чаинкам Уотсон бы смог попытаться угадать свою судьбу. Бумеранг, звезда, пистолет. Вещие свойства кофейной гущи весьма сомнительны, и доктор мог только искренне надеяться во имя ещё не рождённого их с Шерлоком ребёнка, что пистолет он увидел совершенно случайно.
- Джон?
Уотсон поднял голову и встретился с Холмсом взглядом. Опять лоб деверя был изборождён морщинами, и казалось, никакие силы уже не смогут их разгладить. Джон представил шипение горячего утюга на этой коже. Может, тогда бы Майкрофт понял, что предлагает, и что означает пристальное внимание зятя к его лбу.
- Мне тяжело находиться в той квартире, - сказал Джон наконец, он едва смог произнести эти несколько слов.
- Я вас понимаю, - проговорил Майкрофт, слегка кивнув. - Но мне показалось, что, возможно, вам было бы ещё тяжелее, если бы ваше место заняли какие-то посторонние люди.
Джон никогда об этом не думал. Он представил чужаков, лежащих на их диване, разглядывающих их стены (без нарисованного краской смайлика и без пулевых отверстий), стряпающих на их кухне, занимающихся любовью в их спальне…
Джон мотнул головой. Нет, он не может туда вернуться, он не справится с болью потери. Он будет повсюду видеть тени прошлого. Разве удастся ему сохранить рассудок и растить ребёнка в том же пространстве, которое когда-то было заполнено Шерлоком?
Но, с другой стороны, найдётся ли для ребёнка Шерлока место лучше?
- И, конечно, надо подумать также о миссис Хадсон, - продолжил Холмс, притворившись, что не замечает внутренней борьбы, идущей в душе Уотсона. Этот мерзавец всегда всё замечает. Это ужасно бесит. За последние шесть месяцев неусыпного надзора Джон неоднократно задумывался, пугаясь собственных мыслей, как Шерлок сумел удержаться и не пристрелить брата при первом же удобном случае.
- Она никак не может прийти в себя и вернуться к нормальной жизни. Я уверен, она вас с радостью примет обратно в качестве жильца. Подумайте только, что с ней может случиться, если кто-то менее… желанный… займёт вашу квартиру.
Холмс манипулировал им, и Уотсон это прекрасно понимал. Он поёрзал на стуле. Кофейная гуща теперь была похожа на месяц, стрелу и лепесток розы.
Доктор знал, что деверь не одобряет его теперешнее жилище. Сразу после Падения, когда Джон не мог остановиться и прокручивал его снова и снова в памяти, он переехал к Гарри. Его сестра обрадовалась возможности пожить вместе, и Джон провёл самые ужасные месяцы своей жизни, ночуя на её диване.
Она попросила его съехать после того случая, когда Джон напился и упал в канаву, откуда его извлёк и увёз в поместье Майкрофт. Гарри не хотела рисковать и подвергать себя соблазну разделить с ним выпивку. Она наконец сумела отказаться от алкоголя и не была готова проверять себя на прочность, имея перед глазами начавшего выпивать младшего брата.
После того случая с канавой Джон прекратил топить горе в бутылке. Теперь его мысли были поглощены тем проектом, на который он дал своё согласие.
Он сообщил троим людям, на что они с Майкрофтом решились пойти: естественно, Гарри, поскольку она дала необходимый материал, раз уж Джон не мог это сделать, Грегу и Саре.
Лестрейд смотрел на него, вытаращив глаза, и хотя нашёл в себе силы принести поздравления, но в его взгляде отчётливо читалось, что он считает Уотсона ненормальным. Он согласился быть крёстным отцом, и Джона это весьма порадовало. Сара также не приняла этот план с распростёртыми объятиями, но согласилась нагружать его работой в течение девяти месяцев ожидания, пока доктор ещё может работать по специальности.
Трастовый фонд Шерлока перешёл в распоряжение Джона, и теперь он не испытывал постоянного беспокойства о средствах к существованию. Когда Холмс-старший передал ему соответствующие документы, Уотсон едва не лишился чувств, увидев обозначенные там суммы. Но работа была необходима, поскольку помогала Джону отвлечься от горя и сохранить рассудок.
Итак, доктор работал на полную ставку в хирургии и жил в маленькой безликой квартирке. Майкрофт считал это недопустимым: сама мысль, что кто-то из клана Холмсов может мириться с такими условиями, была для него оскорбительна.
Не секрет, что Майкрофт, противореча сам себе, считал бардак на Бейкер-стрит 221Б художественным беспорядком. Только поэтому Шерлоку удалось отстоять своё желание жить в этой квартире.
Джон любил их старую квартиру. Он подозревал, что у Холмса-старшего имеются свои основания для переселения зятя по старому адресу. Наверняка в квартире полно жучков, так хорошо спрятанных, что даже Шерлок не все смог отыскать. Джон не чувствовал себя готовым вернуться туда лишь по одной причине: он боялся, что его постоянно будет преследовать тень погибшего супруга.
Он ещё раз качнул чашку. Кофейная гуща сложилась в медведя, снежинку и сердце. Он посмотрел на деверя и кивнул.
- Я завтра поставлю в известность своего домохозяина, - тихо сказал он.
Холмс-старший удовлетворённо отодвинул свою чашку. Слишком много сливок и сахара в его кофе. Джон вполне мог позволить себе язвительное замечание, но в голове зазвучал голос Шерлока: «Поправился, ты опять поправился, Майкрофт. Что не так с твоей диетой, Майкрофт?» Однако в таком тоне разговаривать с воплощением британского правительства он бы никогда не смог – это всё равно что говорить колкости в лицо самой королеве. Богохульство. Государственная измена. Джон сидел в Букингемском дворце рядом со своим супругом, вместо одежды завёрнутым в простыню и стащившим королевскую пепельницу, но сам он был истинным верноподданным британцем и принесшим присягу военнослужащим, так что помыслить не мог о том, чтобы проявить неуважение к королеве. Он никогда не подшучивал над Майкрофтом, потому что ставил между этими двумя особами знак тождества.
- Превосходно. Миссис Хадсон будет вас ждать. Я полагаю, вам следует предупредить её о грядущих переменах в вашей жизни. Держу пари, она с удовольствием поможет вам в обустройстве.
Холмс улыбнулся, как кот, добравшийся до сливок, затем быстро встал, поправил костюм, переложил зонтик из одной руки в другую и исчез так же незаметно, как появился, оставив Уотсона гадать дальше на кофейной гуще.
Он увидел сердце, звезду и месяц.
Хотелось бы знать, что предвещают эти знаки, если они действительно способны предсказывать будущее. Джон с раздражением оттолкнул чашку, встал и покинул кафе. Инспектор Лестрейд пригласил его взглянуть на место преступления, как будто это могло помочь справиться с незаживающей раной в сердце, но всё равно ему больше нечем было заняться.
Он знал, что осталось немногим более пяти месяцев серой рутины, когда все дни похожи один на другой. Вдруг Джон понял, что, повторяя про себя «Вернись, вернись, вернись», он не менее сильно желает появления нового существа. Пять месяцев – не такой уж большой срок.
========== Глава 3/16. Правило пропорции ==========
- Ты думаешь, что нам следует вступить в брак.
Это не вопрос, а утверждение. Джону не обязательно озвучивать свои мысли, чтобы они стали известны Шерлоку, тот просто знает – и всё. Нельзя сказать, что он читает Джона, как открытую книгу, о нет – доктор часто удивляет его, и эта его непредсказуемость постоянно заставляет заново вглядываться в его обманчиво заурядную внешность, добавлять к его образу неожиданные черты.
Однако на этот раз Холмс попал в яблочко, и оба это прекрасно понимали.
Уотсон едва заметно кивнул, не пытаясь ничего отрицать, и осторожно посмотрел на друга поверх газеты «Сан», которую покупал по его настоянию, хотя считал откровенно «жёлтой». На лице Шерлока он узрел подчёркнутое безразличие – ту маску, которую детектив использовал, когда его обзывали мудаком и гадом и когда хотел сойти за социопата, не способного понять, что он причинил кому-то боль.
Джон был уверен, что беспощадная дедукция Шерлока пускалась в ход вполне осознанно, чтобы ускорить выуживание сведений из свидетелей, а вне расследований детектив применял её в отместку и не испытывал угрызений совести. В большинстве случаев Джон находил это оправданным. Невыносимо было видеть, как часто Холмсу грубили только потому, что считали его абсолютно бесчувственным.
Лицо Шерлока могло быть живым и выразительным, но когда он настороженно ждал ответа, оно казалось вырезанным из слоновой кости. Исчезали даже мельчайшие морщинки, когда детектив демонстрировал полную бесстрастность. Джон растерялся, увидев обращённую к себе Ту Маску.
Ясно было, что Шерлок с напряжением ждал, чтобы его друг объяснился сам. Доктор вздохнул, опустил газету и положил руки на стол, будто давая возможность детективу читать по ним.
- Просто я подумал, что после вчерашнего… это было бы разумно, - сказал он наконец. Холмс не шелохнулся. Уотсон попытался прорваться через очевидное непонимание. – Это было ужасно, Шерлок. Я понятия не имел, что с тобой, а мне не позволили подойти к тебе, даже не сказали, жив ли ты вообще.
Вчера… Вчера Джон прошёл через ад. После затяжной погони через весь Лондон они попали под обстрел в переулке, заканчивающемся тупиком; Уотсон с пистолетом в руке попытался прикрыть Холмса собой, но тот не позволил. Загнанный в угол подозреваемый прижался спиной к глухой стене, готовый убить или погибнуть сам.
Пуля оцарапала Шерлоку висок, он рухнул на землю, даже в падении сохраняя грацию, и замер, слепо уставившись на край металлического мусорного бака, о который ударился головой. Пуля, выпущенная Джоном, попала преступнику в бедро, и когда прибыла команда Лестрейда, он был ещё жив и успел дать показания. Но Джона совершенно не заботил серийный убийца, истекающий кровью в переулке Хакни*.
Уотсону пришлось ехать вместе с инспектором в полицейской машине следом за неотложкой, увозящей находящегося без сознания окровавленного Холмса (сотрясение мозга, вероятно, ушиб рёбер, вывих лодыжки, возможно, перелом предплечья – перестрелке предшествовали борьба, отчаянная драка и катание по земле двух сцепившихся тел). И когда они добрались до отделения скорой помощи, то не смогли отыскать, куда врачи поместили пострадавшего.
Даже Лестрейду не удалось добиться разрешения у медперсонала, чтобы Джону позволили с ним увидеться, а информация о состоянии пациентов была доступна лишь членам их семей. Джон был вынужден метаться по приёмному покою под встревоженным взглядом Грега, пока наконец-то не появился Майкрофт.
Не прошло и трёх минут, как их обоих – Холмса-старшего и Уотсона – проводили в отдельную палату, где на каталке лежал всё ещё находящийся без сознания детектив.
Джону показалось, что его сердце перестало биться.
Шерлок выглядел таким юным, таким невинным, таким совершенным, несмотря на расплывшееся по лицу багровое пятно. Джон быстро пересёк комнату и сжал его запястье, чтобы почувствовать ниточку жизни под этой идеальной фарфоровой кожей. Его опытная рука немедленно нащупала пульс, после чего он сделал глубокий вдох и почувствовал огромное облегчение, хотя больше всего ему хотелось схватить Шерлока, крепко обнять и никогда больше не отпускать.
Под холодным светом госпитальных светильников Уотсон испытал приступ необъяснимого страха, который прошёл лишь тогда, когда их окутал родной уют квартиры на Бейкер-стрит. Единственным напоминанием о прошлом вечере были швы на лбу Холмса (четыре из них, хотя и неплохо выполненные, доктор предпочёл бы наложить сам) и перевязанная грудная клетка. Джон сам бинтовал Шерлока с огромными предосторожностями, морщась, когда его пациент морщился, переставая дышать, когда дыхание друга прерывалось от боли, и вздрагивая каждый раз, когда тот начинал терпеливо уверять, что с ним всё в полном порядке.
- Джон, - ворчание детектива возвратило доктора к действительности. Улыбка тронула его губы.
- Это было ужасное свидание, Шерлок.
- Со мной всё в порядке, Джон.
Холмс накрыл правой рукой, большой и тёплой, левую руку Уотсона, сжавшуюся в кулак при неприятных воспоминаниях о собственной бесполезности и о страхе потерять самого важного человека. Джон заставил себя сделать несколько успокаивающих вдохов, с усилием расслабил ладонь, переплёл свои пальцы с длинными белыми пальцами Шерлока (мёд и фарфор) и снова встретился с ним взглядом.
Искреннее понимание, такое непривычное на этом лице, не оставило и следа от Той Маски. Шерлок казался действительно взволнованным.
Они никогда не обсуждали, кем приходятся друг другу – в этом не было никакой необходимости. Просто вместо Джона и Шерлока появился Джонлок – вот и всё. Внешне ничего не изменилось, никакого оглашения они не устраивали. Кто-то что-то подозревал, многие отпускали в их адрес шуточки, но никто не смел задать прямой вопрос, а сами они не хотели навешивать затёртые безликие ярлыки на своё уникальное единение только потому, что их губы часто встречались, когда они оказывались вдвоём за закрытыми дверями.
Джон никогда не говорил Шерлоку, что любит его так сильно, что не может без него дышать. Шерлок никогда не говорил Джону, что не может построить ни одного логического заключения, если не уверен в том, что его верный друг где-то рядом. Незачем такие вещи произносить вслух. Доктор не ждал признаний, что он любим так же сильно, как и любит, а детективу едва ли нужны чьи-то слова, чтобы разобраться в происходящем.
Никакие слова не могли бы изменить того, что есть между ними, что появилось с первой встречи и что будет всегда. И Джон решился. Он посмотрел Шерлоку в глаза и сказал: «Я буду с тобой до конца своих дней».
Шерлок не отвёл взгляд, хотя это было для него непросто (и доктор это знал), и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Джон понял (вернее, получил ещё одно подтверждение, потому что всегда понимал), что дорогой ему человек разделяет его стремление.