— Шерлок, какой ты забавный! — весело рассмеялся гость, запрокидывая красивую голову. — Все твои важные дела закончились, и осталось только одно — я.
В следующее мгновение Шерлок увидел того самого зверя, силу которого почувствовал сразу: сузившиеся зрачки, полыхнувшие смертью и яростью, хищный оскал и полное отсутствие жалости к тому, кто по неосторожности оказался у него на дороге.
— Ты мой. По-другому не будет. И не дай тебе бог подумать, что может быть как-то иначе.
Посетитель поднялся и снова заулыбался, тепло и дружелюбно.
— Мне и в самом деле пора. Дела, Шерлок, дела… — Мягко ступая, он направился к выходу, оглянувшись лишь на пороге. — Забыл самое главное. Неужели я так отвратительно стар? Завтра за тобою приедет машина. Та самая, которую ты, конечно же вспомнил, мой внимательный мальчик. Ты сядешь в неё и приедешь ко мне.
— Вы уверены? — Он ещё пытался сохранить самообладание, но хорошо понимал, что попал в какую-то страшную западню, где его непременно уничтожат, не оставив даже следа.
— Я буду ждать тебя, сгорая от страсти, — глумливо продолжал незнакомец, — и ты придешь в мои объятия.
— А если не приду? — насмешливо спросил Шерлок, пытаясь включиться в предложенную игру, и отчетливо понимая, что нет никакой игры и не было изначально.
— Тебя убьют. Безжалостно, грязно и о-очень больно, — прозвучал спокойный ответ. — А на Майкрофта не рассчитывай, я смахну его с лица Земли, как хлебные крошки с обеденного стола. Одним движением ладони. До завтра, мой мальчик. И ты всё правильно понял: я абсолютно, идеально безумен.
* положение обязывает
========== Глава 4 Ромео ==========
Очарованная Шекспиром мать дала ему прекрасное имя — Ромео.
Как в ней сочетались набожность и страстность, он так и не смог понять, но мать поклонялась Шекспиру и молилась Мадонне с одинаковым фанатизмом. Возможно, именно это соединение двух противоположностей и делало её невероятно чувственной и притягательной для всех без исключения. Лорена была пропитанной солнцем итальянкой без единой капли чужеродной крови. Горячую кровь Ромео разбавила прохлада его британского natural father*, о котором он до сих пор ничего не знал, и тайну о котором мать свято хранила всю свою жизнь. Но брошенной Лорена не выглядела, будто тот, от кого был зачат дорогой сыночек, явился в её жизнь с единственной миссией: оплодотворить налитое молодыми соками тело и исчезнуть, не затронув сердце ни болью, ни сожалением.
Ромео ненавидел Британию и всё, с нею связанное, но именно сюда его неудержимо влекло и, как ни странно, именно здесь он осознавал, что такое домашний очаг, свив себе настоящее гнездо — теплое и уютное. Его английский домик был до смешного мал в отличие от громоздких и вычурных вилл, которые он с ослиным упрямством строил по всему миру, и в которых совершенно невозможно было существовать.
Детство Ромео прошло в деревушке одной из провинций Калабрии**, где его прекрасная мать жила с рождения, и где потом была похоронена и горько оплакана мужем, французом Роменом Бонне, чью одинокую жизнь она щедро согрела своим солнечным телом. Как эту женщину, почти не покидающую богом забытый поселок, находили все кавалеры, было загадкой. Но прихоти судьбы не поддаются анализу, а на все вопросы сына мать отвечала улыбкой и слабо щелкала по носу тонкими душистыми пальцами.
Но это потом, в далекой Франции, куда увёз их до самозабвения влюблённый Бонне, они стали нежными и душистыми. В своей родной деревушке Лорена Гримальди потрошила рыбу, и хотя руки её были надежно запрятаны в толстые резиновые перчатки, запах рыбы прочно въелся в каждую пору смуглой матовой кожи.
Лорена была молчалива, загадочна и неглупа. Умение быть счастливой она получила от бога, поэтому счастье никогда не было для неё проблемой. Лишь одно её огорчало всерьез, до отчаяния — десятилетний сынок наотрез отказался от своего романтичного имени, и появился Рэм. Рэм Гримальди. Отчаянно смелый, дерзкий и самолюбивый.
Добрый.
Веселый.
Красивый.
Всё давалось Рэму легко: в одиннадцать он отрезал рыбьи головы так же ловко, как и его мать. Учился, не прилагая усилий, схватывая всё на лету. Дружил, смеялся и плакал. Его разум всегда был распахнут для новых знаний и впечатлений, а душа — открыта для чувств. Тело рано налилось мужской силой, и в неполные двенадцать Рэм испытал свой самый яркий оргазм, кончая в рот семнадцатилетнему божеству — прекрасному Киро, загорелому до черноты и пропахшему рыбьими потрохами так же сильно, как он. Киро едва не плакал, прижимая к себе худое мальчишечье тело, а Рэм хохотал, наслаждаясь звенящей легкостью в паху, бесстыдными руками и рабской зависимостью любовника, чья теплая, густая сперма тоже имела запах и привкус рыбы.
В четырнадцать он безжалостно сказал свое первое «нет» дрожащему божеству. Киро осточертел ему до тошноты. Жаркие ласки, ненасытный рот, стоны и шепот были скучны и однообразны. И уж конечно Рэм никогда не был в него влюблен.
Он рвался в огромный мир, и мир вскоре принял его в свои объятия — судьба привела в их тихую деревушку любителя живописных итальянских окрестностей, успешного и богатого француза Ромена Бонне, закоренелого холостяка, толстого, добродушного, немного нелепого и даже не помышлявшего о любви, но влюбившегося в мать Рэма сразу и навсегда.
Счастливая доля Лорены Гримальди дала ей и её рано повзрослевшему сыну ещё один шанс.
***
Франция Рэма очаровала, став его первой настоящей любовью.
Второй любовью стал Шерлок…
Они жили в чудесном пригороде Болоньи, где у Бонне был бестолково обустроенный, но большой и красивый дом с идеально ухоженным садом, которым он любил заниматься сам в свободное от ценных бумаг и банковских расчетов время, не допуская туда даже горячо любимую женушку.
Лорена не настаивала. Она наслаждалась предоставленной передышкой и с маниакальной страстью холила свое безупречное тело, старательно избавляясь от преследовавшего её запаха рыбы.
Рэм с не меньшей страстью восполнял пробелы в своем деревенском образовании. Бонне не поскупился на оплату частной школы, где Рэм блистал, поражая преподавателей быстротой восприятия и жадностью к знаниям.
Поступив в Болонский университет, Рэм с головой погрузился в изучение права, и это на несколько лет стало основным в его жизни. Он наслаждался процессом познания, алчно набрасываясь на всё новое и неизведанное. Финансы, философия, языки — ничто не осталось вне поля его зрения, всё было ему интересно.
И женщины, и мужчины влюблялись в независимого красавца, но Рэм этого не замечал. Секс мало его привлекал, а любовь к матери, уважение и дружеская привязанность к Бонне вполне восполняли отсутствие романтических отношений.
Он настойчиво рвался к вершине, которую сам пока для себя не определил, но был совершенно точно уверен, что она где-то есть. Придет день, и эта неведомая вершина откроется перед ним сама, и он покорит её, наслаждаясь триумфом.
Счастлив ли он был в то время?
Сейчас, находясь в настоящем аду, Рэм ни секунды в этом не сомневался. Ощущение постоянной наполненности теплом и светом он помнит до сей поры. Но именно в тот благословенный период впервые обозначил свое присутствие монстр, который теперь так беспощадно его пожирал. На короткий миг, испугав до трясущихся рук и ног, загнанный потом в самые темные глубины души, он все-таки был…
*
Он случайно наткнулся на взгляд того симпатичного парня.
Рэм общительным не был, но нелюдимость тоже не являлась чертой его непростого характера. Обыкновенная нехватка времени, всего лишь. Сосредоточенность на главном, не более.
Иногда он принимал участие в студенческих вечеринках, где с удовольствием танцевал, где был всегда остроумен и весел, но вернувшись домой, едва ли мог отчетливо вспомнить хотя бы одно лицо. Все они сливались во что-то массовое, не имеющее особенностей и запоминающихся черт.
На этот раз Рэм почему-то не отвернулся и не проследовал рассеянно дальше. То ли взгляд парня был по-особенному горяч, то ли тело самого Рэма взбунтовалось против долгого воздержания, но он неожиданно возбудился.
Внезапный интерес того, по кому так давно и безнадежно сходишь с ума, повергнет в смятение кого угодно — лицо парня вспыхнуло предательски ярко, и губы дрогнули в жалком подобии улыбки.
— Привет, Рэм.
Рэм не улыбнулся и не ответил, пристально вглядываясь в открытое, ни чем не примечательное лицо, которое он завтра тоже, возможно, не вспомнит. Только растерянные глаза, полные мольбы и желания, могли бы ненадолго остаться где-нибудь на задворках его сознания как что-то, стоящее внимания.
— Хочешь трахнуть меня? — В выражениях он никогда не стеснялся.
Парня будто ударило током. Взгляд затравленно заметался, а побелевшие губы выдавили еле слышно: — Ты сошел с ума?
Рэм равнодушно пожал плечами и отвернулся. — Как хочешь.
В конце концов, избавиться от возникшего напряжения не так уж и трудно. Пусть этот осел…
— Рэм! — В его рукав вцепились горячие пальцы. — Да… Очень.
Рэм усмехнулся. — Ничего не выйдет, малыш. Я не позволяю себя иметь. — Несколько сладких секунд он наслаждался потрясением, граничащим с нежеланием жить. — Но с удовольствием кончу тебе в кулак. Или в рот. Ты когда-нибудь отсасывал парню?
«Он похож на облитого помоями кота».
Неожиданное сравнение развеселило Рэма, и он добродушно похлопал ошалевшего парня по худому плечу. — Ничего. Это не так уж и сложно. Куда поедем?
— Если не возражаешь, ко мне.
*
Рэм не понимал, почему это произошло, в какой момент вспыхнула ярость.
Парень глухо стонал, покрывая его тело воняющими семенем поцелуями, дрожал и неистово терся липким, опавшим членом, вымаливая новую ласку, и это вызвало вдруг волну тошнотворного омерзения.
Удар был настолько сильным, что тонкое тело врезалось в стоящий напротив комод и кулем сползло на ковер.
— Рэм…
Он бил его, дрожа от возбуждения, и глухие стоны парнишки застилали мозг багровым туманом. Рэма Гримальди не существовало. Тяжелое огненное дыхание вырывалось из горла зверя, готового растерзать, загрызть и дико завыть от неизведанного ранее наслаждения. Член был снова болезненно тверд, возбуждение достигло предела, и, окончательно обезумев, Рэм обхватил головку мокрой от пота ладонью и, яростно мастурбируя, кончил на своего избитого кавалера.
*
Он стал его первым настоящим любовником, всё простив и всё позволив: грубый неистовый секс, больше схожий с насилием, унизительное равнодушие, долгое отсутствие и внезапные появления посреди ночи, и снова секс, секс, секс, убивающий душу, но доставляющий такое блаженство, что не страшно умереть под жарко накрывающим телом.
Он любил Рэма.
Рэм его презирал.
Университет был окончен, любовник брошен.
Кажется, его звали Поль… Или Жан.
*
По-настоящему взрослая жизнь закружила. Бонне помогал ему продвигаться вперед, и Рэм стремительно взлетал всё выше, уверенно покоряя один горизонт за другим, приумножая богатства стареющего отца.
Его способности были феноменальны. Всё, за что он брался, приносило доход, поражая даже много чего повидавшего на этом свете Бонне.
Рэму было хорошо и спокойно.
Слишком хорошо, как оказалось…
Лорена скончалась внезапно, полная сил и надежд, гордая за сына и уверенная в будущем, которого у неё уже не было. Бонне отвез её тело в Италию и похоронил на маленьком убогом погосте не вычеркнутой из сердца родины. Рэм остался во Франции, сраженный нежданным горем, не в силах увидеть, как исчезнет в могиле то, что всегда было единственной настоящей радостью его жизни.
Бонне тихо тосковал два года и так же тихо ушел, оставив огромное состояние Рэму, приумножив тем самым то, что к тому времени им было уже достигнуто, и сделав его баснословно богатым.
Рэм остался один на один с обрушившейся на него пустотой, и пустота эта перемолола его в своих безжалостных жерновах, выплюнув истерзанную душу, полную неистребимой горечи и зарождающейся озлобленности.
* биологический отец
**Область на юге Италии
========== Глава 5 Gemitus ==========
Покой был утрачен. В душе поселился прожорливый червь, за короткий срок без остатка поглотивший Рэма Гримальди.
Нежно целующий в душистую шею мать, щедро проигрывающий в шахматы толстяку Бонне, любящий вечерние семейные чаепития и романтичные французские кинофильмы Рэм исчез, и на смену ему пришел тот, кто жестоко избил влюбленного Поля… или Жана. Кто зло впивался пальцами в его напряженные от возбуждения бедра лишь ради того, чтобы пьянеть от безраздельной власти над каждым дюймом рабски покорного тела.
Власть стала идолом, иконой, вершиной Садерса Ремитуса* — так непонятно и странно он однажды себя назвал. Садерсом он и остался до конца своих дней. Жестоким, холодным, безжалостно сметающим всё на своем пути, всецело подчиненным гигантскому червю непомерной гордыни.
И лишь целуя безучастные губы Шерлока, сжимая его непокорное, но страстно любимое тело, он вспоминал полного надежд и стремлений Рэма, чей мир никогда не был залитым кровью полем сражения, на котором легко сломать, растоптать, убить просто ради забавы. Или ради того, чтобы хоть на мгновенье заполнить безбрежную пустоту там, где когда-то жила душа веселого долговязого мальчишки Ромео, у которого впереди была целая жизнь…
***
Шерлок всегда верил в выбор, ни на миг не сомневаясь, что человек хозяин своей судьбы. Всё, что его окружает, однажды человек выбрал для себя сам. И не важно, осознанно это сделано или нет — ответственность лежит только на нем. Иначе теряется жизненный смысл. Перекладывать проблемы и неудачи на плечи судьбы и сетовать на её немилость глупо и недостойно. Так считал Шерлок, ни разу не усомнившись в своей правоте.
Он спокойно принимал одиночество, редко испытывал беспокойство и был уверен в завтрашнем дне: все, что ему захочется изменить, он изменит, стоит лишь захотеть. Жил в маленькой скромной квартирке на Бейкер-стрит, хотя вполне мог позволить себе жилье и дороже, и современнее. Но комфортно он чувствовал себя именно здесь. Это был его личный, осознанный выбор, и Шерлок считал его верным.
Судьба, рок, предопределенность — чушь, бред и малодушие. Всё зависит от самого человека.
Но когда незнакомец покинул гостиную, незыблемость убеждений Шерлока покачнулась, а потом рассыпалась в прах, оставив ему лишь растерянность и смятение. Он был абсолютно уверен, что стоит на пороге страшных событий, не подвластных ни разуму, ни логическому осмыслению.
Выбор или Судьба?
То, что незнакомец одержим непонятной Шерлоку страстью, не вызывало сомнений. Мысль, что этой страстью является он, Шерлок старательно избегал.
Нет, конечно же, нет… Такого просто не может быть.
Первый ход хорошо продуманной хитрой игры, игры не на жизнь, а на смерть. А он, Шерлок, в этой игре лишь приз, прихоть безумца. Или заложник, за которого потребуют выкуп непомерной величины.
Только вот у кого?
Имя Майкрофта уже прозвучало. Он незнакомцу не интересен, это Шерлоку было понятно. Кого же ещё может волновать его жизнь до такой степени? Кто будет готов заплатить? И чем? Деньги явно не являются целью этой непонятной игры. Информация? Но какая?
Глупо, глупо!
Шерлок мерил шагами ограниченное пространство гостиной и впервые задыхался от нехватки простора. Ему было жарко и томно. Хотелось распахнуть окно и закричать, будто выход бушующих в нем эмоций поможет найти долгожданный ответ. Он был на поверхности, Шерлок чувствовал это, и был потрясающе прост. Так прост, что осознать его не хватало смелости.
«Неужели я?! Нет, не может этого быть… Зачем ему я?»
Мысли путались, обгоняя друг друга, метались в тяжелой, затуманенной голове. Он сделал несколько вдохов, чтобы хоть немного успокоиться и начать продуктивно думать.
Этот необъяснимый, лишающий воли страх его потрясал. За время своей детективной практики Шерлок многое повидал. Люди легко поддаются безумию, словно безумие заложено в них изначально и только ждет подходящего случая, чтобы однажды показать свои мутные, пустые глаза. Ничего удивительного и уж тем более нового.