— Знаю, — повторила Кларк. Голос сломался на этих словах. — Ты решила остаться, и мы так боролись за нас, я… думаю, я просто устала. Мы причиняли боль друг другу гораздо больше, чем чего-то хорошего. Стало слишком тяжело сохранять это.
Лекса тяжело вздохнула в трубку, и Кларк может закрыть глаза и представить весь вес этого дыхания, то, как опускается и вздымается грудь Лексы, запах алкоголя в её дыхании.
— Я знаю, как это трудно удерживать, — сказала она. — Я всё ещё делаю это, даже если ты отпустила.
— Лекса.
— Я не хотела беспокоить тебя, — сказала ей Лекса. — Я просто… хочу знать, что ты в порядке. Я хочу, чтобы ты сказала мне, что ты в порядке. Мне нужно это.
Кларк хочет сказать ей правду, что она не в порядке, совсем не в порядке, и, возможно, никогда уже не будет в порядке. Она хочет сказать ей, что чувствует, будто жива лишь наполовину. Что то место, которое занимала Лекса в её постели, в её жизни, в её теле, больше никто и ничто не сможет занять. Однако вместо этого она лишь облизывает губы и говорит:
— Я в порядке.
Тишина заполнила их связь, и ничего, кроме звука дыхания Лексы не было слышно. Затем брюнетка прошептала:
— Хорошо. Это хорошо.
Кларк не понимает, как что-то может звучать так вынужденно и так искренне одновременно, но эти слова именно так и звучат. Они звучат так, словно понимание и горе прижались друг к другу, как облегчение и скорбь спутались в одно целое. Они звучат так, словно вступление в очередь, идущую на погибель в конце пути, этот момент — словно тысяча провальных попыток сделать звонок и тысяча возможностей, которых сознательно избегают. Это пугает Кларк. Она делает глоток через сжатое горло и спрашивает:
— Как ты? — потому что впервые за месяцы она думает, что возможно принудительный, обычный разговор лучше, чем вообще ничего.
Лекса так долго молчит, что Кларк думает, что она наконец поддалась своей усталости. Она проверяет телефон, чтобы убедиться, что звонок всё ещё не окончен. Он не окончен, и Кларк не может заставить себя повесить трубку, даже если Лекса уже уснула, поэтому блондинка просто держит трубку у уха и закрывает глаза. Она почти засыпает, когда наконец слышит тихий ответ Лексы:
— До сих пор безумно люблю тебя.
***
Мир трепещет вокруг неё, пульсирует так, словно тяжёлый орган в её груди, когда Лекса проскальзывает в дверь как можно тише. Она складывает ключи на маленьком столике у двери и неаккуратно снимает пальто, шарф и перчатки. Она решает оставить обувь, ведь если попытается снять её — наверняка пятая точка встретится с полом. Ноги ненадёжны, словно желе. Она пытается пройти вдоль квартиры. Стены кажутся живыми, они качаются из стороны в сторону снова и снова. Лекса останавливается в коридоре и прижимается щекой к холодной стене, закрывает глаза и делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться и заставить пространство остановиться.
Когда она уже не чувствует того, что, если сделает ещё один шаг, то просто упадёт на пол, она тяжело вздыхает и ставит одну ногу перед другой. Коридор представляется чем-то кривым, мили и мили упакованы в нескольких футах пространства. Лекса ползёт вдоль стены, опираясь на собственные пальцы, чтобы сохранить равновесие.
Почему она считала хорошей идеей пить чуть ли не до комы, Лекса пока не понимает, но она бы сейчас за это дорого заплатила. Желудок терзает с каждым шагом, жидкий ужин хлюпает внутри, так как она прошатывается через дверь в ванну в конце коридора. Колени опускаются на пол за секунду, после чего девушка выплёскивает содержимое своего желудка в унитаз.
В тишине раскатываются рвотные позывы, и новая порция жидкости выходит из Лексы. В отличие от Ани, которую рвёт со звуками умирающего животного, Лекса всегда была тише в этом плане, и сейчас она за это благодарна. Ей неприятна мысль, что Костиа может проснуться и найти её на коленях, извергающей рвоту среди ночи, которую составляет прошедшая встреча.
Руки держат волосы подальше от лица до тех пор, пока позывы не заканчиваются. Лекса глубоко вздыхает и сползает вниз, чтобы дать отдых ее горящему лицу на холодном полу в ванной комнате. Это приятно, отрезвляюще, хочется закрыть глаза и уснуть. Лекса знает, что её кости и суставы не будут благодарить её за такую ночку, так что через несколько мгновений она аккуратно поднимается и подходит к раковине.
Она достаёт и наливает воду в чашку, выпивает всё до последней капли до тех пор, пока горло не перестаёт гореть. Комната уже не так расплывается. Она полощет рот и доходит до спальни.
Открытый дверной проём — словно невидимый барьер. Лекса понимает, что не в состоянии пересечь порог. Она стоит в коридоре, опирается руками о стену и смотрит на тёмный силуэт в кровати. Она смотрит, не двигаясь, пока ноги не начинают болеть, Лекса снова чувствует себя нехорошо, она знает, что не может пройти в комнату. Она не может быть здесь, не может лечь в эту кровать, только не с Костией. Не тогда, когда её голова настолько тяжела и переполнена образами кого-то другого. Тело всё ещё помнит то, как поцелуй практически произошёл, щёки и челюсть всё ещё чувствуют жар пальцев Кларк. Солёные слёзы Кларк всё ещё на её ладонях, горло всё ещё крепко стиснуто. Она задыхается лишь от одного слова, которое Лекса никогда не могла произнести своей бывшей, она до сих пор не может сформировать его на своём языке: прощай.
Она не может быть здесь.
Коридор уже не настолько деформирован, пол и потолок держатся совершенно ровно. Лекса плетётся обратно, в сторону гостиной. Ноги под ней всё ещё дрожат, но остальная часть мира — уже перестала.
Опустившись на диван, Лекса тяжело вздохнула и положила руку на лицо, потирая глаза. Брюнетка чувствует, как под суставами размазывается макияж, но ей всё равно. Откинувшись, она пытается позволить сну забрать её и смыть с неё всю эту ночь, но ничего не выходит. Слишком сильный ритм отбивает её сердце, слишком много призраков преследует её в темноте, они звучат в ней эхом. Шепчут эхом в голове.
Мы облажались, Лекса.
Мы облажались, Лекса.
Мы облажались.
— Я не могу, — шепчет Лекса теням пустой комнаты, после чего встаёт с дивана и направляется к двери. Она надевает пальто, шарф, перчатки и шапку, а затем берёт ключи и выскакивает на холод.
***
В голове Кларк словно строительная площадка, когда она просыпается. Пилы шумят между ушами, молоток забивает гвоздь в её черепе. Кто-то, возможно, даже переворошил и по-новому перестроил её организм, потому что огни внезапно стали яркими, и они не перестают мелькать
— О, боже, нет, — простонала она, одной рукой закрывая глаза, а другой придерживаясь за живот. Тошнота распространяется под её пальцами, словно чума, и эта мука дополняется всеми инструментами в её голове. — Нет. Блядь.
Облизав губы и пробежав языком по зубам, Кларк испытывает горький букет из желчи и оставшегося виски. Это соединяется с напряжением в мышцах живота и в горле, и блондинка думает, что, возможно, заболела. Это только дополняет её страдания.
— Нет, — скулит она сама себе вновь. — Зачем?
Приглушённый звук позади заставляет Кларк вспрыгнуть настолько, что она ударяется о стену, рядом с которой стоит кровать. Она издаёт громкий вскрик от боли и удивления, и осматривается, не найдя ничего, кроме груды одеял и тёмных волос.
Глаза Кларк широко раскрыты, сердце на мгновение останавливается в панике, потому что последнее, что она помнит — это руки Лесы вокруг своей талии, когда они ушли из бара. Последнее, что она помнит — это боль в груди и высокую температуру между ног, когда они с Лексой чуть ли не сидели друг на друге в такси по пути к лофту.
Она ломает свою больную голову, пытаясь вспомнить, что было дальше, как она в итоге добралась до кровати, как это случилось, но ничего не всплывает. В голове нет ничего, кроме невыносимой от напряжения поездки на такси домой и духов Лексы, заполняющих всё пространство, словно опьяняющий головокружительный туман.
Пульс огромный, Кларк потирает глаза и быстро моргает, после чего обращает внимание на волосы. Через секунду она сосредотачивается и понимает, что эти волосы слишком тёмные, чтобы быть волосами Лексы и они слишком прямые. У Лексы вьющиеся волосы. Дикая тернистая чаща, которую только самая храбрая душа осмелится обуздать.
Кларк пытается не останавливается на волне разочарования, которая омывает весь её организм. Она старается не ненавидеть себя за ту часть себя, которая так отчаянно и эгоистично жаждала увидеть свою бывшую любовь в постели. Вина за своё желание выстраивается как колючая глыба внутри горла, и Кларк может увеличить её, добавив туда свою тошноту. Она прокрадывается рукой через одеяло и трясёт силуэт рядом с ней.
— Финн?
— Вторая попытка, алкаш, — прибывает сонный и оборванный ответ. Порыв облегчения разливается через клетки Кларк.
— О, спасибо, Господи, — Кларк быстро передвигается по постели и твёрдо обхватывает Рэйвен.
— Мне жарко из-за тебя, Кларк. Отвали.
— Я делаю буррито из Рэйвен, — спросонья бормочет Кларк, пряча своё лицо в волосах Рэйвен. Локоны до сих пор пахнут дымом из бара, но блондинке всё равно. Есть небольшой шанс почувствовать кокосовый шампунь Рэйвен, и этот родной запах утешает Кларк, и она ещё больше зарывается. — Буррито должно быть горячее.
— Я затолкаю буррито в твою задницу, если ты не отодвинешься от меня.
— Почему свет включен?
— Слишком устала.
— Почему ты позволила мне напиться?
— А почему ты позволила мне напиться? — отбивалась Рэйвен, используя свою задницу, чтобы оттолкнуть от себя Кларк. — Меня вырвет, если ты от меня не отодвинешься. Мне очень жарко.
— Тогда почему ты под горой одеял?
— Прекрати задавать мне умные вопросы, — рычит Рэйвен и ещё раз пытается с помощью своей пятой точки отодвинуть Кларк, забирая одеяло. — Либо у меня похмелье, либо я до сих пор пьяна. Я не знаю. Логика покидает меня, когда во мне появляются маленькие человечки с отбойными молотками, долбящимися в моём мозгу.
Кларк смеётся и сразу хмурится, когда это действие причиняет ей боль, она откатывается от Рэйвен и кладёт голову на свою подушку. Прохладная сторона кровати приносит облегчение её кожи, Кларк вдыхает запах моющего средства прачечной и собственных духов.
— Сколько времени?
— Время спать, — простонала Рэйвен и, схватив телефон, она перекинула его через плечо Кларк. Он с глухим стуком упал на подушку Кларк.
Кларк подняла телефон, чтобы проверить время. 5:19 утра — промигало ей.
— Почему я не сплю? — ворчит она, закидывая подушку себе на голову. Она проспала не больше пары часов. — Как мы вообще сюда попали?
— Ты не помнишь? — спросила Рэйвен, поворачиваясь, чтобы отодвинуть подушку с лица Кларк. — Ты задушишь себя.
Брови Кларк сошлись вместе, когда она посмотрела на потолок своего лофта.
— Последнее, что я помню, это то, как я была в такси с Лексой.
— Ага, все мы были в том такси, — растягивает Рэйвен, закатив глаза, — мы чуть ли не сидели друг на друге, но, конечно, ты помнишь только Лексу.
Щёки Кларк залились румянцем, и она положила на них свои руки, чтобы скрыть такую реакцию, а потом одной рукой протирает глаза. Кларк откашливается:
— Так, ты пошла ко мне домой? Лекса поехала к Ане?
— Я не знаю, куда поехала Лекса, — говорит Рэйвен, зевая, — и нет, я не пошла к тебе. Я поехала к себе, когда таксист довёз тебя, но через час ты мне позвонила. Ты сказала, что не можешь больше «так», — она одной рукой сымитировала кавычки, которые видны лишь частично из-под одеяла. Очевидно, Рэйвен слишком ленива, чтобы показать это и второй рукой. — Ты не объяснила, что подразумевается под «так», и попросила приехать прежде, чем ты сделаешь что-то глупое, так что я заказала другое такси и притащила свой пьяный зад сюда.
— И?
— И мне пришлось использовать свой запасной ключ, чтобы зайти, потому что твоя пьяная задница была размещена на диване, когда я пришла.
— Оу.
— Голая.
— Оу, — сказала Кларк, её глаза расширились.
— Точно. Твои волосы были мокрыми, а на полу не было полотенца, так что я думаю, ты вылезла из душа. Я разбудила тебя, чтобы напялить на тебя футболку и нижнее бельё. Это тяжело далось мне, знаешь ли. Когда ты проснулась, ты сказала, что я слишком грязная и я слишком сильно люблю себя, а потом ты притащила меня сюда и сказала, что время спать.
— Эм…
— Ага. Я даже не хочу знать, почему ты позвонила мне и дожидалась меня голой, Кларк.
— Всё равно я не могу тебе сказать, потому что не помню.
— Жизнь иногда бывает милосердна, — шутит Рэйвен, вытягивая из Кларк смешок. — Мне нужен бекон или, может, бургер. Или бургер с беконом. И часов десять сна.
— Я ничего не говорила больше? — спрашивает Кларк, игнорируя бессвязное перечисление Рэйвен.
— Только то, что ты любишь моё личико, а у Лексы всё ещё классная попка.
— Я не говорила этого.
— Но это всё равно правда.
— Не могу ничего сказать против, — сказала Кларк, снова потирая глаза. — Отвернись. Из твоего рта разит текилой и кошмарами. Это заставляет мой желудок сжиматься.
— Мы отвратительны.
— Сейчас я, пожалуй, соглашусь с тобой. Но потом, однако, буду говорить, что мы прекрасны.
— Почему мы проснулись?
— Потому что ты нас разбудила, — бормочет Рэйвен, причмокивая губами и морщась, когда её собственный запах изо рта дошёл до ноздрей. — Ты должна мне бекон.
— Извини за то, что заставила тебя поволноваться, Рэй, — сказала Кларк. — Я про звонок.
Рэйвен легко умеет убивать свои обиды, так что она обняла Кларк под одеялами, и блондинка понимает, что это — лучший способ сказать, что всё хорошо.
— Ты была дико расстроенной. Не помнишь, из-за чего?
Закрыв глаза, Кларк попыталась вытащить воспоминания прошлой ночи из мутной дымки опьянения. Они возвращаются к ней размытыми фрагментами, которые не могут сформироваться в точной последовательности, но эти кусочки достаточно узнаваемы для Кларк, так что она всё-таки может собрать некоторые из них. Она помнит, как была в такси вместе с Лексой, и теперь, когда какие-то пробелы заполнены, Кларк может вспомнить Рэйвен, сидящую почти под ней с другой стороны. Кларк думает, что помнит, как прощалась со всеми, и как Лекса пыталась цепляться за её руку до тех пор, пока дверца машины не закрылась.
Остальное представляется быстрыми вспышками: поездка на лифте в доме, ключ в двери, вода на спине, рука между её но…
— …Оу.
— У тебя сейчас была вспышка прозрения?
— Можно и так сказать, — бормочет Кларк. — Думаю, у меня весь год во вспышках, дорогая.
— Не хочешь поделиться со всем классом? — Рэйвен сильнее прижимается к Кларк, закидывает на неё ногу, руку складывает на живот, который она ещё называет «муженьком», теснее подлазит к бедру Кларк. — Что за фигня случилась, что ты так отчаянно нуждалась во мне?
— Я почти поцеловала Лексу прошлой ночью, — сказала Кларк, тяжело вздохнув и быстро повернувшись к Рэйвен.
Брюнетка чуть ли не садится при этих словах. Она вскидывает брови и смотрит на Кларк.
— И?
— Я почти поцеловала её и я… я хотела, — Кларк трёт свои глаза, которые уже начало щипать, и как только она это делает, становится лишь хуже. — Боже, я хотела намного большего, чем это.
— Так ты так отчаянно нуждалась во мне из-за собственного либидо? — спрашивает Рэйвен, немного улыбаясь. Кларк может сказать, что она пытается сохранить этот момент на позитиве, удержать Кларк от падения в отчаяние, которое проползает в её голос.
— Не знаю, — прошептала Кларк, пытаясь выдать Рэйвен хотя бы намёк на смех, но всё, что выходит — это хриплый вздох. — Не знаю, чего я боялась… себя, наверное. Может, я боялась позвонить ей или Финну. Не знаю. Я просто не хотела быть одна.
Рука Рэйвен находит руку Кларк под одеялом, её большой палец немного потирает запястье девушки.
— Я понимаю.
— Я не могу так больше.