— Ты передо мной.
Широкая ухмылка растягивает губы Ани:
— Именно.
Качая головой, Кларк улыбается и спрашивает:
— Что ты здесь делаешь, Аня?
— Прекрасно. Время истины, — вздохнула Аня. — Я здесь потому, что волнуюсь, какого хрена моя сестра звонит мне утром и напоминает об ужине с ней и Костией на следующей неделе.
Кларк делает всё возможное, чтобы игнорировать перевернувшийся желудок и заставляет свои губы растянуться в улыбке.
— Ну, используя логику, я могу предположить, что это было для того, чтобы ты не забыла об ужине на следующей неделе.
Аня закатила глаза:
— Я о том, почему у меня будет ужин с Лексой и Костией?
Услышав их имена в одном предложении, уши Кларк свернулись в трубочку, а кожа начала зудеть. Она пытается игнорировать то, насколько её это затронуло, пытается не дать этому чувству впитаться и ужалить, но тем не менее, это происходит. Её желудок скатывается без её согласия, грудь ноет в сыром бунте.
Прокашлявшись, она делает всё возможное, чтобы не уйти в это чувство, но она быстро приближается к лимиту этого разговора, не смотря на то, что он только начался.
— Потому что людям нужен хлеб насущный, чтобы выжить, — растягивает она слова, — и даже учитывая твои сомнительные скулы и используемую в военных целях линию подбородка Лексы, я всё ещё уверена, что вы обе почти люди, Аня, — она на мгновение делает паузу, и, когда начинает говорить вновь, чувствуется горечь в её тоне. — Ничего, тем не менее, не могу сказать о Костии. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что у неё хороший вкус в искусстве… и в женщинах.
— Да ладно, Кларк! — стонет Аня, нажимая на нижнюю часть её бутылки напротив бара. — Я спрашиваю у тебя, почему Лекса до сих пор пытается меня познакомить с Костией.
— Я не знаю! — выпаливает Кларк перед тем, как закрыть рот. Она сразу жалеет о своём порыве. Она нажимает на внезапно жалящие глаза и делает глубокий вздох, а потом пожимает плечами. Она потирает глаза сквозь волосы и кладёт руки на бёдра. — Зачем ты это делаешь? Говоришь мне об этом? Почему не Лексе?
Лицо Ани смягчается, когда их глаза встречаются, и она говорит:
— Потому что ты — единственная, кто может мне сказать, почему ты до сих пор не сказала Лексе, что ты порвала с Финном.
Грудь сжимается, Кларк перебирает пальцами на бёдрах и откидывает голову назад, фиксируя влажный пристальный взгляд на сводчатом потолке. Она не может выдержать того, как смотрит на неё Аня, словно она знает, она знает, и она пользуется этим. Она знает слишком много.
— Ты — единственная, кто может сказать мне, почему ты до сих пор не сказала Лексе, что ты до сих пор хочешь быть с ней.
Кларк стискивает зубы, ноги покалывает, поры воздуха стремительно приближаются к её щиплющим глазам.
— Остановись.
— Ты — единственная, кто может сказать мне, почему я должна знакомиться с девушкой Лексы, — сказала Аня, продолжая нажимать на Кларк, — ведь я поняла, что я знакома с девушкой. Я познакомилась с ней много лет назад, на самом деле. Она была занозой в моей заднице тогда, и она остаётся занозой в моей заднице сейчас.
Прерывистое дыхание выходит из рта Кларк, когда она возвращает голову в нормальное положение и кладёт руки на край барной стойки. Качая головой, она хрипит:
— Что ты хочешь мне сказать?
— Я хочу, чтобы ты сказала, что чувствуешь, Кларк.
— Я чувствую, что…
— Не мне, — прервала её Аня. — Лексе. Ты должна сказать Лексе, Кларк.
— Я не могу сделать этого, — уже более уверенно трясёт головой Кларк и огибает барную стойку, возвращаясь в главную часть галереи. Она не ждёт, когда Аня пройдёт за ней, даже молча надеется, что она не сделает этого. И всё-таки тяжёлые ботинки стучат на полированном полу: как и ожидалась, Аня следует по пятам.
— Нет, ты можешь, — утверждает ей позади Аня. — Ты можешь.
Кларк наклоняется, берёт моющие средства с пола и бормочет:
— Пожалуйста, просто иди домой. Аня.
— Я не уйду просто потому, что ты этого хочешь, — сказала Аня, — от этого ты не получишь правды.
— Она знает! — Кларк снова бросает моющие средства на пол и разворачивается. Её грудь вздымается при тяжёлом дыхании, что она вдыхает и с силой выдыхает. Она находится на грани взрыва. Часть её желает взорваться, разорваться на частицы, измельчиться в пыль; быть лишь воздухом, потому что тогда, возможно, эта ноша, эта ужасная ноша, просто ушла бы, и она больше не будет чувствовать этого. — Она знает.
— Ей нужно услышать это.
— Нет, не нужно, — заверила Кларк. — Ей не нужно знать, что я порвала с Финном или что я до сих пор хочу быть с ней, или хотя бы что-то из этого. Я сделала свой выбор. Я не собираюсь делать выбор за неё. Наша история и так достаточно тяжела. Я не собираюсь обрушивать на неё свои чувства и заставлять её считать, словно она должна выбирать прямо сейчас или вообще когда-либо. Если она желает меня, она может решить это для себя без какого-либо напора с моей стороны.
— Я не говорю тебе заставлять её делать выбор, Кларк, — сказала Аня. — Я просто прошу тебя немного открыться. Я говорю тебе сказать ей, что это касается не только тебя, что у тебя до сих пор есть к ней чувства. Это откроет дверь. И всё. Ничего больше. Ничего меньше.
— Я не могу сделать этого.
— Почему нет?
— Потому.
— Потому?
— Потому что я не могу! — Кларк трёт свои покалывающие глаза прежде, чем посмотреть на Аню. — Ты думаешь, я просто могу позвонить и сказать: «Хэй, у меня до сих пор остались к тебе чувства»? Ты думаешь, что это так легко, что я могу просто задеть верхушку айсберга и не утонуть? Что это полностью, блядь, не уничтожит меня?
— Кларк.
— Нет, ты хочешь знать, почему я не говорю ей, Аня? — сдавленный, лишённый радости, беспомощный смех проталкивается через неё, на заключительных нотах смех переходит в сдержанное рыдание. — Я не могу сказать ей потому, что если я открою свой рот, то то, что оттуда выйдет, не будет «у меня до сих пор остались к тебе чувства». Это будет не легко или просто, или как-то ещё, что можно затолкать в маленький пакетик, который она сможет поставить в сторонку и разобрать его позже. Это будет всем. Это будет «я не хочу быть твоим другом. Я не могу быть твоим другом. Меня убивает быть твоим другом, потому что я не хочу дружбы с тобой».
Кларк делает резкий, шаткий вдох, слёзы проталкиваются сквозь ресницы. Голос хриплый, когда она произносит эти слова, но она, так или иначе, заставляет себя произнести их. Она закрывает глаза и представляет Лексу прямо перед собой.
— Я не хочу нескольких украденных моментов в баре или неловких двойных свиданий, или возбуждённых переглядок через всю комнату. Я не хочу историю, о которой мы никогда не будем говорить или обо всех этих крошечных сломанных моментах. Я хочу всю жизнь. Я хочу не меньше жизни.
Её колени затряслись, словно они признают её ошибку. Она открывает глаза, на щеках видны линии, и она смотрит на Аню:
— Потому что именно это мы и обещали друг другу.
Её голос сломленный, искажённый, и Кларк почти сердито вытирает свои щёки, после чего говорит:
— Вот, почему я не могу сказать ей, Аня. Потому что я хочу то, что больше не принадлежит мне, чтобы желать этого, то, что не было моим годами.
Пройдя маленький промежуток между ними, Аня положила одну руку на плечо Кларк, а другой вытирает свежие слёзы на щеках девушки.
— Может, поэтому ты и должна рассказать ей, Кларк. Какой смысл в жизни, если ты не живёшь?
— Я не могу. Я не собираюсь быть эгоисткой.
Аня вздохнула и покачала головой:
— Ладно, — в последний раз она сжимает плечо Кларк, разворачивается и направляется обратно в сторону мини-бара, берёт свой шлем и проходит в сторону входной двери.
Когда она приоткрыла дверь, зимний воздух ворвался внутрь, и Кларк вздрогнула.
— Позволь мне хотя бы спросить у тебя, — сказала Аня, остановившись у открытой двери, чтобы надеть шлем и закрепить его. — Ты порвала с Финном, потому что ты не думала, что это справедливо: быть с ним, ведь ты до сих пор любишь Лексу. Так, что может быть более эгоистично? Сказать Лексе, что ты чувствуешь, чтобы она знала, что у неё хотя бы есть шанс с тобой? Или не говорить Лексе, что ты чувствуешь и позволить ей думать, что нет никакой надежды, чтобы она осталась в отношениях с кем-то, кто заслуживает, блядь, лучшего, чем быть чьим-то вторым номером?
Кларк открывает рот, её грудь болит, внезапно стало невозможно дышать. Она не может довести слова до губ, не может заставить голос сформироваться в пустом воздухе, но Аня и не ищет ответа. Она просто хочет довести до неё эту точку зрения, и у неё это выходит. Кларк чувствует, словно острый наконечник рассекает её грудь.
— На кону стоит несколько больше сердец, чем ваши с Лексой, — говорит Аня, и, не говоря ничего больше, она выходит из галереи в снегопад.
========== Глава 4: Мы не те, кем привыкли быть. Часть 2. ==========
Пальцы болят от усилий, которые она предпринимает, чтобы продолжать двигаться. Лекса обвивает её и отталкивается от руки Кларк. Рука самой Лексы на шее блондинки оставляет почти кровавые следы, ногти другой руки отчаянно царапают поясницу. Колени Кларк слабеют, и она безумно благодарна, когда Лекса позволяет их телам сползти вниз по стене на пол в этой студии.
Она выходит из неё лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы Лекса легла, а Кларк удобно устроилась на ней. Когда она снова вошла в неё, ответом Лексы послужило хриплое затруднённое дыхание, которое заставляет сердце Кларк под рёбрами зажечься точно так же, как и между её ног. Это ощущение обескураживает, но Кларк лишь упивается им. Она упивается от шока внутри неё, от того, что заставляет её желать остаться и учиться, и узнавать, и никогда не останавливаться.
Руки Лексы проскальзывают под рубашку и тянут её.
— Сними это, — бормочет она, и Кларк не может заставить себя задуматься о том, что эта приватная студия находится в очень даже публичной библиотеке кампуса или о том, что дверь не закрыта. Она снова выходит из неё, давая Лексе снять с себя рубашку и отбросить её в сторону, затем Кларк снимает собственную так, чтобы их кожа могла соприкоснуться. Статическое напряжение на коже Лексы трещит напротив живота Кларк, заставляет её голову кружиться, а позвоночник — покалывать. Кларк готова поклясться, что она никогда не хотела ничего больше, чем этого — этого прикосновения, эту девушку, всё это, всё. Она чувствует, как пьянит ожидание.
Пухлые губы целуют её шею, ключицы, прижимаются к груди, и Кларк закрывает глаза. Она скользит, входит снова так легко, словно знает там каждый дюйм, словно она наносила на карту это тело тысячу раз и даже больше. Каждый хриплый стон — скрытое сокровище, каждое содрогание — ориентир, и Кларк живёт тем, чтобы открыть Лексу.
Она дёргается, когда чувствует, как кончики пальцев касаются нижней части её живота и стонет, когда Лекса проскальзывает под материал и собирает влагу, собравшуюся между бёдрами.
— О Боже, — шепчет Кларк, затаив дыхание.
Лекса двигается в ней с неимоверной энергией, и Кларк зажмуривает глаза. Она чувствует, что готова расколоться надвое в тонких пальцах Лексы. Их дыхание горячее и рваное напротив губ, щёк, шей и подбородков. Они двигаются друг напротив друга. Кларк проглатывает внезапно образовавшийся ком в горле, когда открывает глаза и наблюдает за Лексой. Зелёные глаза тщательно изучают, и Кларк чувствует, словно её испытывают, она не ожидала, что это — нечто большее, чем просто сбрасывание одежды.
Лекса кончает, и Кларк чувствует каждое сокращение её мышц. Когда это заканчивается секунды спустя, брюнетка поднимает голову и оставляет поцелуй на голом плече. Это так нежно, что весь этот момент кажется таким неопытным и чувственным, что Кларк думает, что такого не может быть. Но так и есть. Так и есть.
Эхом в бёдрах всё ещё проходят содрогания, и Лекса делает вдох прямо у уха Кларк. Тишина в этой комнате словно пронизана электрическими зарядами, и девушки до сих пор погружены друг в друге.
— Воу, — шепчет Кларк, глядя на девушку, о которой не знает практически ничего. Сердце до боли колотится под рёбрами.
Лекса ничего не говорит, лишь кивает, одно мягкое опускание её подбородка, и момент прерывается. Она выходит из Кларк, прося Кларк сделать то же самое, а затем нетвёрдо поднимается на ноги, выправляет одежду и усаживается на своё место за маленьким столом комнаты.
В студии становится невыносимо жарко, и Кларк натягивает одежду, берёт книги и задерживается у двери.
— Ладно, — сказала она, не зная, как действовать после этого события. — Так, ты хочешь, чтобы я ушла или…?
Лекса не смотрит на неё. Грудь Кларк до сих пор сильно вздымается с тяжёлым дыханием, пальцы дрожат на страницах, и блондинка знает, что она не в скором времени примется за эти книги.
— Или ты хочешь… возможно, так будет лучше всего.
— Ладно, класс, — сказала Кларк, испуская сдавленный смешок. — То-есть, не класс, но просто, ты знаешь, это нормально. Так или иначе, увидимся в университетском городке?
Лекса коротко кивнула, и на мгновение подняла глаза. Их взгляды встретились в одном напряжении, излучая нотки вопроса, и тогда Кларк выходит из душной комнаты.
Она осознаёт, что сделала ошибку, выйдя так быстро и обменявшись всего парочкой фраз. Она проводит следующие недели не в состоянии что-либо сделать, но надеясь на то, что столкнётся с девушкой. У неё нет номера Лексы. Ничего, даже фамилия неизвестна. Фактически, Кларк только знает, что она выступала с прощальной речью на выпускном в средней школе, она не студент театрального факультета, и она стонет, когда оргазм приходит к ней.
Так что она застревает с этой надеждой: с надеждой, что Лекса выскочит на её пути, чтобы Кларк смогла сказать ей, что она захватила её разум с того внезапного свидания в университетской библиотеке. Кларк не особо везло. Лекса словно избегает библиотеку или как минимум третий этаж, потому что Кларк потратила довольно много времени, сидя там и пытаясь всё-таки разыскать придирчивую брюнетку со слабостью к стёбу и к блондинкам.
Она думала, что видела её однажды мельком, гуляющей по Reed Hall через неделю после их встречи или около того. Это не общежитие Кларк, так что она не смогла броситься внутрь, чтобы разглядеть, и блондинка провела полторы недели, гуляя по Reed Hall, каждый раз надеясь на встречу.
— Почему ты не взяла у неё номер?
— Я не знаю, Рэйвен, — стонет Кларк, кидая мячик против стресса в свою соседку по комнате. Уже далеко за полночь, и Кларк устала, но её мысли слишком хаотичны, чтобы спать. — Просто не было удачного момента.
— Время после секса — не удачный момент, чтобы попросить у кого-то номер? — Рэйвен ловит мячик в воздухе и вопросительно вскидывает бровь. — С каких это пор?
— Это был просто не удачный момент, — Кларк провела рукой по волосам и плюхнулась на маленький матрас. — Это было… важнее, чем предполагалось, думаю.
— Ты о чём?
— Не знаю, — сказала ей Кларк. — У нас был момент. Момент.
— Как реальный момент? Момент-момент? Или как момент, который ты думала, что был моментом, но на самом деле он не был моментом?
Кларк опирается на локоть и смотрит на девушку. Лицо исказилось в замешательстве.
— Я бы тебе ответила, но я слишком устала, чтобы понять хоть что-то, что я только что услышала от тебя.
— Знаешь, иногда, когда ты уже на пике оргазма и выдыхаешь, ты думаешь, что вот он, момент, и ты такая «о боже мой, это может быть любовь», и только позже ты понимаешь, что это у твоей вагины был момент, но не у тебя.
Губы изобразили улыбку, Кларк покачала головой:
— Я так не думаю, — она сонно посмеялась. — Это было так реально.
— Ты уверена? — спросила Рэйвен. — Потому что это… — в воздухе она делает круговые движения рукой в сторону Кларк, — … разит окситоцином.
— Что это?
— Это гормон, Кларк. Да ладно. Твоя мама — доктор.
— Ага, моя мама доктор, — парирует Кларк прежде, чем плюхнуться обратно на спину. — А я — всего лишь нищий художник. Плебей. Я не достойна её доброго имени.
— Ты ходила вокруг театральных детишек слишком много, — посмеивается Рэйвен и бросает мячик. Он попадает Кларк в живот, заставляя её завизжать. — Так, думаю, ты собираешься просто продолжать шнырять у Reed Hall?
— Я хочу увидеть её снова.
— Я понимаю, это «да».