– Шерлок, ты неисправим.
Холодный голос эхом отскакивает от трех таких же холодных стен и путается в холодных прутьях решетки.
– И тебя туда же, Майк, – Шерлок сидит на полу, прислонившись к стене, и вертит в пальцах незажженную сигарету.
Зажигалку у него отобрали вместе с мобильным и набором отмычек. Неважно, он мог бы открыть этот замок и так, но тогда все будет бессмысленно. Он мог бы сбежать, а мог сделать так, чтобы его не поймали. Это всего лишь травка из подполья за мелочь, которая ему совершенно не нужна. Но ему нужно это. Майкрофт в этой влажной тесной конуре, такой холеный и самодовольный. Он только что вел долгую малоинформативную беседу с Лестрейдом. Старый милый Лестрейд – такой же ограниченный, такой же безмозглый, но почему-то крайне терпеливый, когда дело касается Шерлока, все время напрашивающегося на неприятности парня. Это даже не занесут в его личное дело, уж Майкрофт постарается, на что Шерлоку глубоко плевать.
Молчаливой тенью, звеня ключами, в камеру проскальзывает Лестрейд. Когда решетка распахивается, Шерлок продолжает все так же безучастно переводить взгляд с одной стены на другую. Он ждет. Он испытывает терпение. Окружающих. Он это умеет.
Майкрофт умен, Майкрофт амбициозен, Майкрофт целеустремлен, Майкрофт – гордость семьи. Но все его терпение и спокойствие показное, Шерлок это знает. Он сам такой.
И терпение старшего брата лопается воздушным шариком, он делает стремительный шаг вперед, выхватывает у Шерлока сигарету, разворачивается и выходит, хлопнув дверью.
– Зачем ты это делаешь? – Лестрейд все так же стоит, придерживая решетку, без всяких признаков нетерпения: вот уж у кого стальная выдержка. Шерлок еще не решил, завидовать инспектору или презирать его за это.
– Закурить есть? – не глядя, спрашивает Холмс, медленно поднимаясь и с шорохом проезжая дорогой курткой по шершавой грязной стене.
Инспектор хмурится и, ничего не отвечая, закатывает рукав, под которым наклеен матово отсвечивающий круг никотинового пластыря.
– Значит, нет. Мои вещи? – искоса глянув на руку инспектора, Шерлок направляется к выходу.
– Брат забрал, – слышится за спиной и Шерлок со злостью бьет стену кулаком, потому что его злит все это. Брат, родители, школа, Лестрейд.
***
Вечером костяшки синеют. Он сидит за столом, подобрав ноги, и в свете трех мониторов вся его кожа кажется синей. Ему жаль, что у человека только две руки и только одной можно пользоваться в полном объеме. Жаль, что у людей только два глаза и ими можно читать только один текст. Ему мало. Мало, черт возьми, мало того, что может дать ему обычное, это неуклюжее уязвимое тело, потому что его мозг может и хочет видеть-анализировать-знать-делать больше. Он хочет поглощать больше информации, ему нужно больше пространства. Ему. Нужно. Больше.
Стол Шерлока занимает треть пространства комнаты, он завален вещами – самыми обычными: книгами, гофрированными листами, дисками – и такими, которые многие люди не видели и никогда не увидят. У Шерлока нет причин учитывать мнение окружающих о себе, и на его столе липовые удостоверения личности, диски с порнухой, деньги и разлагающиеся пальцы в колбах. Есть только одно, что он предпочитает всегда скрупулезно убирать в нижний ящик стола. И сейчас рука привычно тянется вниз. Ящик сделанного на заказ стола из дорогого дерева, на идеально отточенных, как швейцарские часы, соединениях колесиков мягко скользит наружу.
Там есть такая же, как стол, пафосная-дорогая-благородная-претенциозная коробка, предназначавшаяся, вероятно, для картотеки в отцовской библиотеке. Сейчас в ней череда тонких прозрачных пакетиков с белым мелкокристаллическим порошком, похожим на снег. Пакетиков так много, что это тянет уже на приличный срок. Но Шерлок убирает их в нижний шкаф не из страха, а из простой вежливости – матери не нравится, когда прислуга ходит с круглыми от волнения глазами, все эти нелегальные эмигранты, которые так боятся проблем с законом. Холмс знает, что сюда, в их огромный идеальный дом в духе псевдобарокко, скрывающийся за высоким забором живой изгороди и несколькими постами-вышками с вооруженной охраной по периметру, нет доступа стражам правопорядка.
Он высыпает тонкую дорожку и размельчает кокаин своим школьным пропуском, запаянным в пластик – по правилам, его нужно держать при себе все время, и Шерлок быстро нашел, как применять его в самых разных ситуациях. Он сворачивает трубку из первой попавшейся под руку бумаги, и как символично, что этим листом оказывается оставленный отцом список университетов. Шерлок должен выбрать, но он не хочет. Больше всего он не хочет быть участником каких-либо социальных институтов – семьи, школьного совета, университетского братства.
Полоска длинная, гораздо длинней, чем делают те, кто тусуется в клубах золотой молодежи. Потому что и Шерлок не такой, как они. Нет. Он делает вдох.
Восемь минут. Ровно восемь минут нужно его организму на то, чтобы начать усиленный выброс нейротрансмиттеров, и кажется, что он чувствует, как ускоряется передача информации между нервными клетками. Количество рук и глаз перестает иметь значение. Все перестает иметь значение.
***
Яичница, бекон и апельсиновый сок. Даже странно, как банален может быть завтрак в такой сумасшедший день. Вчера его девятнадцатилетняя сестра позвонила и объявила, что привезет домой свою вторую половинку. Мать была счастлива, а отец…ну, военные не очень-то знают, что счастье – это иногда нечто большее, чем одобрительный кивок. Но это было вчера. А сегодня они впятером сидят на залитой солнцем кухне и молчат. Потому что Гарриет привела не Мэттью, Стива или Джоша. Она привела Мег. Отец, мать, сын, дочь – как на подбор светловолосые, аккуратные и с выправкой – такие, какими хотел видеть их отец семейства. И Мег. Маленькая, юркая, с черными, торчащими во все стороны волосами и явной примесью азиатских кровей. Напряжение стало лейтмотивом этой семейной трапезы. Отец в гневе, мать в шоке, сестра расстроена, Мег в смятении. А Джон… он думает о том, что склонность к однополым связям, вполне вероятно, может передаваться генетически. Когда поступит в медицинский, он, возможно, напишет об этом курсовую или даже диссертацию. А в качестве доказательства предъявит свою сестру и себя. Потому что, на самом деле, родителям, возможно, не представится шанса понянчиться с внуками. Но он точно не станет говорить им об этом сейчас.
– Подбросишь меня до школы? – Джон поворачивается к отцу, разбивая тем самым почти полную неподвижность и тишину последних двадцати минут.
Уотсон-старший кивает и, желая всем приятного аппетита сквозь зубы, уходит за пиджаком. Джон знает, что это пройдет. Отец иногда по-военному жесток, но на самом деле он всегда был разумным и отходчивым. И он не захочет терять дочь. А пока Мег подружится с мамой и все будет хорошо. Джон не то чтобы оптимист, но он застрял где-то между оптимизмом и реализмом, этакий прагматизм с намеком на наивность.
Пока они едут, Джон размышляет о том, что, похоже, они с сестрой не такие разные, как он всегда считал. Она была бесшабашной, активной, неуправляемой, почти хулиганкой в школе. Вечеринки, литры пива на спор, прогулы, свидания по ночам в машинах полузнакомых парней. А младший из Уотсонов – отцовская гордость, отличник, еще со средних классов определившийся с выбором профессии, ответственный, аккуратный, пунктуальный. Брат и сестра – он думал, что у них ничего общего, кроме родителей, а теперь вот оно как получилось.
Возможно, теперь им будет о чем поговорить.
И Джон сможет рассказать ей о том, что он – тоже. Такой же. И что он влюблен. Влюблен не в милую голубоглазую блондиночку, тоже отличницу из группы поддержки – о том, как они подходят друг другу, сплетничала вся школа. Нет, он влюблен в странного парня, который не признает никаких социальных условностей и, почему-то, несмотря на состояние родителей, учится не в одном из тех дорогостоящих пансионатов для мальчиков, а в обычной школе вместе с Уотсоном. Шерлок Холмс. Джону нравится, как звучит это имя. Его хочется произносить. С протяжным – Шееееерлок, так мягко, с четким окончанием. Имя, которое как будто создано для того, чтобы воздействовать на эрогенные зоны языка и губ.
У них много совместных занятий: биология, физика, химия. Джону они нужны для поступления в Бартс, а зачем они нужны Холмсу, он так и не понял. Половину занятий Шерлок просто игнорировал, а на второй ставил какие-то свои опыты и делал совершенно не относящиеся к темам лекции расчеты. И он, судя по всему, знал больше, чем преподаватели.
Уотсон-старший не стал парковаться, остановился на минуту, подождав, пока сын подхватит рюкзак, кивнул на прощание и умчался на службу. Вероятно, чтобы сорвать свое раздражение на подчиненных. Джону было их жаль, но это все же лучше, чем выплескивать гнев на Гарриет.
Не успел Джон ступить на территорию школы, как его закружил водоворот учеников и учителей, гормонов и сплетен. Джон спешил.
Первый урок – химия. Там будет Шерлок.
***
Шерлоку плевать на школьные правила, но если он идет на уроки, то не опаздывает. Просто потому, что не любит привлекать внимание таким образом. Когда он сказал, что не пойдет в школу, выбранную родителями, разразился скандал. Но здесь ему проще. И он может делать, что хочет. Для начала – быть или не быть тут сегодня, завтра, в этом месяце. А еще Майкрофт испытывает к подобным местам неподдельное отвращение.
Классы химии оборудованы по высшему стандарту, и каждое занятие – новая лекция и новые опыты. Мистер Фелпс пространно рассказывает о химических реакциях, рассуждая долго и увлеченно. А в конце решает разделить всех на пары по принципу «отличник – бестолочь» для выполнения лабораторной работы на дому. Шерлоку все равно, он греет свою склянку, высчитывая секунды до момента взрыва. И делать он ничего не собирается, а уж тем более с каким-то ботаником, а он точно уверен, что в этом классе этот учитель приравнивает его именно к бестолочи. Вообще-то он знает, сколько нужно секунд для перегрева, но всегда есть внешние факторы среды, влияющие на колебание температуры, и отсчет становится подвижным, это вроде варианта русской рулетки: успеет ли Шерлок отодвинуть склянку от огня до того, как она разлетится, ошпарив ему пальцы.
– Мистер Холмс и Мистер Уотсон, – учитель объявляет последнюю пару именно тогда, когда склянка все-таки трескается. И добавляет, нарушая педагогическую этику:
– Я вам сочувствую, мистер Уотсон.
Шерлок улыбается, и в этой улыбке мистер Фелпс видит что-то безумное. Он не знает достаточно о диссоциальных расстройствах личности, но уверен, что с Холмсом что-то не так. И он не удивится, если однажды именно этот юноша явится в школу с автоматом наперевес. Психоаналитик мистера Фелпса считает, что у него может развиться мания преследования, мистер Фелпс уверен, что его психоаналитик что-то задумал.
Когда Шерлок выходит из аудитории, его поджидает новый компаньон, и просто сбежать – уже не выход из ситуации.
Шерлок смотрит выжидательно и враждебно, он ничего не знает об этом Уотсоне. Ну, кроме того, что его отец военный, что у него есть старший брат и что он мечтает стать медиком, а еще он не курит, не любит пьяные сборища и не руководствуется сиюминутными желаниями. В общем, Шерлок Холмс пока не знает о Джоне Уотсоне почти ничего.
– Делать будем у тебя или у меня? – сразу переходит к делу Уотсон.
– Не у меня точно, а у тебя нам будет мешать твой брат и голосящий попугай, – Шерлок отвечает, внимательно наблюдая, как широко распахиваются от удивления глаза отличника. Удивление. Но это понятная реакция, а вот почему у него расширяются зрачки? Учащается дыхание? Гнев? Раздражение? Не похоже.
– Тогда в школе?
– Завтра, после занятий.
Шерлок уходит – ему нужно подумать. От чего расширяются зрачки и учащается пульс? Страх. Страсть. Гнев. Жажда. А еще ему нужно зайти к инспектору Лестрейду. И забрать у Майкрофта свой мобильный. Или просто купить новый. Еще традиционный обед с родителями и отдельный личный разговор по расписанию с отцом. И встретиться с поставщиком, в последнее время у Шерлока есть сомнения в чистоте его кокаина. И что-нибудь взорвать. И потренироваться в стрельбе с левой руки, желательно, в любимую картину Майка.
***
К Лестрейду он все-таки попал. На следующий день. Когда его с двумя напарниками поймали влезающими в химическую лабораторию на окраине. Он всего лишь хотел проверить, насколько чистый ему доставляют кокаин, а дома не было подходящего оборудования.
Замкнутая коробка без окон с железным столом и парой до предела обшарпанных стульев, где его пытался допросить какой-то молодой и до смешного ревностный служащий, с приходом инспектора сменилась на столик в дурно пахнущем кафетерии при Управлении. Лестрейд сидит над остывшим кофе в бумажном стаканчике и мечтает о сигарете ничуть не меньше, чем сидящий напротив Шерлок.
– Тебе могли бы дать срок за проникновение со взломом.
– Я несовершеннолетний, – Шерлоку скучно и плохо, и он не знает почему, а мозг отказывается функционировать, как положено. Быть может, из-за удара, что пришелся по его затылку. Но это позволило причислить его к потерпевшим. Если парочка тех наркодилеров-неудачников выйдет из тюрьмы, они будут мстить. Но Шерлок всегда мало внимания уделял инстинкту самосохранения.
– Мне надо в школу, – говорит он только для того, чтобы не сидеть в этой бессмысленной и вязкой тишине.
– Я тебя отвезу, – Лестрейд поднялся. – И это не обсуждается.
Шерлок закатывает глаза, демонстративно признавая свое поражение перед чужим упрямством.
У Лестрейда оказалась на удивление приличная машина: без характерных признаков, присущих автомобилям, имевшим несчастье попасть в руки стражей правопорядка. Без запаха испорченных гамбургеров, следов пролитой колы и жареной картошки. Либо инспектор не занимался слежкой и не срывался на работу посреди ночи, либо был каким-то совершенно нетипичным инспектором. Не то чтобы у Шерлока большой опыт в общении с полицией, но Лестрейд вызывает в нем некоторое любопытство.
– Что ты сейчас читаешь?
– Странный вопрос, – Шерлок постукивает кончиками пальцев по приборной доске, наблюдая за дорогой в зеркало заднего вида.
– Так что?
– Канта, Энгельса, Мора, Диккенса, Гомера…
– Все одновременно?!
– Да, на сегодня.
Долгое молчание.
– Зачем ты это делаешь? Ты же умный парень и должен понимать, что это все возраст, не более чем…
– Достаточно! Мне не интересно. И прибавьте скорость – нужно быть в школе до конца последнего урока.
Шерлок злится. Без логичных причин, и это злит еще больше. Нужно чем-то заняться… Его всегда развлекали эксперименты. Только нужно смотреть внимательнее.
Он кладет ладонь на бедро Лестрейда – машину заносит. И видит смятение. Дыхание сбивается, белки резко дергаются в его сторону, а ноздри раздуваются. Нет, не то. Он двигает ладонь на внутреннюю сторону бедра, и инспектор поспешно сбавляет ход. Это проблема – они на трассе, можно двигаться только со скоростью потока. Кровь едва заметно приливает к щекам инспектора. Дыхание на миг замирает. Смущение. Глубокий выдох. Возмущение. Кое-как выровняв машину, Лестрейд резко, болезненно перехватывает запястье и отводит его от себя. Брови сдвинуты, губы поджаты. Гнев. Неглубокое быстрое дыхание – попытка успокоиться. Не то…
– Какого черта?! – спрашивает Лестрейд. Не орет, но очень близко к этому.
– Эксперимент, – пожимает плечами Шерлок. – Неудачный. Нужно повторить.
– Что?!
– Не с вами, инспектор. Едем.
– Шерлок…– начинает Лестрейд осторожно. – Ты?..
Инспектор осознает, что не знает, что хочет спросить. И просто заводит мотор.
К школе они, как ни странно, подъезжают вовремя.
***
Джон знает, что в гомосексуализме нет ничего плохого, он знает, что это нормально, но еще он знает, что большинство людей подобную точку зрения не разделяют. На сегодняшнем уроке химии профессор Фелпс сделал ему своего рода подарок, назначив в пару к Шерлоку. Или наказание, потому что Джон не знает, как себя вести. Когда чувства есть – это прекрасно, когда они безответны – это уже далеко не так хорошо. А когда тебе шестнадцать, к моральным страданиям прибавляются еще и физические.