- А ты как думаешь? – чуть протянув, когда Сэм ласкал ладонями его шею, заставляя поднимать голову, ответил он вопросом на вопрос, опуская руки на пояс Сэма.
- Гейб, - укоряюще, шепотом, у самой кожи, и Габриэль неожиданно коротко застонал, закрывая глаза.
- Нет, мы сейчас просто так целуемся, - фыркнул он, поднимая край рубашки Сэма и оставляя ладонь на его животе, прослеживая едва заметные линии проступающих мышц. – Какой мне будет подарок, когда ты вырастешь, - и Сэм обиженно укусил его за угол шеи, дорвавшись до нитей, так потрясающе возбуждающе контрастирующих с бледной кожей. Он скользнул языком под ними, натягивая нити, и провел так вокруг шеи, оттягивая затем их зубами. – Сэм, - и его имя прозвучало по-особенному требовательно, когда Габриэль притянул его к себе за воротник рубашки. Очередной поцелуй, увлекающий до безумия, заставляющий забыть о том, где сейчас его руки. Габриэль расстегивал его рубашку снизу, разводя полы и проводя по накачанному животу, с некоторым восхищением проводя по самому поясу джинсов.
- Скажи, - попросил его Сэм, отстраняясь на какую-то секунду. Его руки сжимали ткань его дурацких штанов, пока только на бедрах.
- Да, Сэм, мы встречаемся, и уже почти неделю, - и Сэм улыбнулся, в одно мгновение касаясь его губ, а в следующее уже углубляя поцелуй, твердо намереваясь вступить в игру языков, которую он так отчетливо хорошо помнил. Его руки соскользнули на ягодицы, грубым и резким движением приподнимая Габриэля. Тот усмехнулся, разрывая поцелуй, на прощание скользнув языком по его губам.
– И это было приглашение, - уточнил он, нисколько не заботясь тем, что они еще в коридорах колледжа, пусть и в той части, куда редко заходили студенты. Приглашение, заставившее его попробовать еще раз то, что не удалось в классе биологии – он прижал своим телом Габриэля к стене, извиняясь за холод, не зная, поймет ли его Габриэль. Тот усмехнулся и повиновался его рукам, поднявшимся по бедрам к коленям, обвил руками его шею и снова скрестил ноги за его спиной, на этот раз дольше, чем на одно мгновение. Сэму было жарко, так жарко, что он был бы не против раздеться просто так, а не только для поддержания желания. Он стянул кофту с плеч Габриэля, оставляя ее натянутой на локтях, и прижался губами к его плечу, понимая, что прикосновения к волосам заставляют его так же волноваться, как и самого Габриэля. На этот раз возбуждение не заставило его краснеть, наоборот, оно требовало еще большей близости, и Сэм потянул за край дурацкой футболки, задирая ее к груди, не замечая, что Габриэль чуть опустился в его руках. И снова он вжимает Габриэля в стену, понимая, что между их животами больше нет никакой ткани, только кожа к коже. Его больше не занимают никакие мысли, только одна надежда на то, что это и есть те отношения – он хочет прикасаться к Габриэлю, несмотря на то, что его руки ни на секунду не отпускают его… его партнера. Он хочет обнимать его, хотя сейчас ближе больше некуда. Он хочет иметь возможность делать это тогда, когда захочет. Всегда. Очередной поцелуй оказался неожиданно гораздо сильнее, и Сэм замер, не понимая, что разрывает его изнутри. Он провел по волосам Габриэля, не зная, как еще выразить этот жар внутри – не потребности в разрядке, а потребности быть рядом.
- Молодые люди, - вкрадчивый голос подействовал на них как холодный душ. Сэм осторожно отпустил Габриэля, боясь оборачиваться. Оставив руки на его спине, он все же нашел в себе силы посмотреть через плечо на того, кто их застал. Темные глаза казались незнакомыми, но все остальное – очень даже. Тонкий шрам пересекал один глаз. Темные очки профессор Кроули держал в руках, смотря на них с усталым раздражением. Он поправил рукава пиджака и обратился к ним, избегая смотреть в глаза. – Не после сегодняшнего. Я не мать Тереза, спасать каждого.
- Как… Как Кастиэль? – спросил его Сэм, не чувствуя никакого страха перед ним. Наконец Кроули посмотрел на него тяжелым взглядом.
- Справится как-нибудь, - бросил он, развернувшись. – Лучше… Лучше вы придете ко мне, чем будете выяснять отношения на лекциях. То, что случилось с утра – ему не должно быть повторения, - и лениво махнул рукой прежде, чем скрыться на лестнице.
- Я на первом свидании ни с кем не сплю, - и Сэм не смог сдержать смеха, застегивая рубашку. Лениво поцеловал его одними губами и отпустил, оставляя ладонь на плече. Хотел бы он иметь возможность не оборачиваться, прежде чем сделает это. Хотел целовать его в любой момент.
Хотел называть его своим парнем, не думая, насколько это можно счесть ненормальностью.
Потому что ненормальность… Она во всем.
========== Глава 4 ==========
«This is where the chapter ends
And new one now begins
Time has come for letting go
The hardest part is when you know
All of these years
When we were here
Are ending
But I’ll always remember» .
Сэм до последнего момента не знал, каким будет Габриэль, взявший в руки гитару. Он уговорил его на удивление быстро – когда сказал, что сейчас в общежитии никого нет, что все ушли на школьную вечеринку, отчаявшиеся в поиске подружек и парней – лучшего способа самоутвердиться. Габриэль посмотрел на него, сначала возражая, а затем соглашаясь. Он сел на пол, перехватывая гитару привычным жестом, пробегая руками по грифу, как будто проверяя. Пара аккордов, и он запел, так что и гитара отошла на второй план. Сэм не знал этой песни и слышал ее впервые, но был уверен – вряд ли оригинал покажется ему лучше. Габриэль рассказывал, едва ли пел в настоящем понимании слова, но слова ложились на тихую игру так, что было невозможно не слушать, не смотреть. Он смотрел на гитару, такую же старую, на первый взгляд лишь такую же обычную, как и остальные, но, приглядевшись, Сэм увидел миниатюрные линии в дереве вдоль всего корпуса, складывающиеся в какой-то рисунок. Может быть, именно Люцифер научил младшего брата играть. Может быть, эта песня для него. Кем был для Габриэля старший брат? Кем был Дин для него самого? Он смотрел на медиатор в руке Габриэля, быстро скользивший по струнам. Именно он, маленький прозрачный треугольник, держался на браслете меж двух крыльев. Если он был так важен Габриэлю, так же, как и гитара – почему он до сих пор не играл?
«We have had the time of our lives
And now the page is turned
The stories we will write
We have had the time of our lives
And I will not forget the faces left behind
It’s hard to walk away from the best of days
But if it has to end, I’m glad you have been my friend
In the time of our lives»
Габриэль смотрел куда-то в пространство, не нуждаясь в том, чтобы следить за руками. Если бы перед ним был микрофон и огромная аудитория, он бы смотрел поверх их голов, рассказывая не им – микрофону. Он не закрывал глаз и по-настоящему рассказывал – улыбаясь ушедшим воспоминаниям и пожимая плечами, встречая новое время. Но в какой-то момент он остановился и отложил ее в сторону. Вместе с этим остановившееся время пошло по-своему, и у Сэма создалось впечатление, что больше он такого Габриэля не увидит.
- Ты скучаешь по ним, - утверждающе заметил Сэм, садясь на пол напротив него. – Разве они живут так далеко, что ты не можешь позвонить им? – разобравшись со своими слишком длинными ногами – а что еще хуже, Сэм продолжал расти – он, наконец, сложил руки на лодыжках и подождал, пока Габриэль посмотрит на него раздраженным взглядом. Глупых вопросов он не прощал даже Сэму.
- Если бы все было так просто, я бы, наверное, не пел тут соловьем, - но против непрошибаемого добродушного выражения лица Сэма его раздражение не имело никаких сил. Он вздохнул и переборол себя, объясняя очевидное. – Когда они сказали, что уходят, неожиданно, после долгих месяцев борьбы, уходят вместе… Я был таким же ребенком, как Уриэль сейчас. Я просто сказал им, что больше не хочу видеть их никогда. Я не мог понять, почему Люци согласился. Я был готов идти за ним, чтобы вычеркнуть Майкла из нашей жизни, я готов был считать его кем угодно, но тут они сказали об этом. О том, что иногда так случается, что ненависть покрывает чувства более сильные. Я не стал слушать, - он отложил гитару, прощально проведя по искусно вырезанным линиям. – Не факт, что я не поступил бы точно так же, если бы вернулся во времени. Опыт – это ведь, в конце концов, знание о том, как надо поступать в ситуациях, которые больше никогда не повторятся. Если бы я вдруг оказался в тот же день тем, кем я был тогда… - он отмахнулся, растягиваясь на пледе и потягиваясь. Сэм, покраснев, перевел взгляд на плакаты – ему трудно было привыкнуть, что в честь конца пар Габриэль предпочитал снимать одежду, в которой был на лекциях. Пусть у него были на замену мягкие тренировочные штаны, светло-серые, никакой футболки он больше не надевал. – Нужно иметь храбрость, чтобы извиниться. И уверенность, что ты не поступишь так снова, не причинишь себе и другим боль, а этого обещать невозможно, - он запрокинул голову и попробовал дотянуться до сумки, которую оставил у края пледа. Плед казался тонким и не самым греющим, светлой клетки и стеганый по краям темно-коричневыми нитками, но стоило лечь на него, накрывшись свободной частью, и сон приходил сам собой. Вчера Сэм заснул посреди фильма именно так – на горе подушек, стащенных с кровати и притыренных у соседей, уехавших на уик-энд к родственникам, под пледом и с проигрывателем на коленях, одним глазом лениво разглядывая страницу касательно краткой биографии Линкольна. Габриэль подлез к нему под руку с карамельным мороженым, совершенно не волнуясь о том, что еще прошлым утром ходил вокруг Сэма кругами и ныл, как у него болит горло. Но Габриэль не был бы собой, если бы постоянно себе не противоречил. Вначале фильма он заявил, что больше всего здесь любит лысого уродца, а потом принял сторону эльфов и объяснил, что они надменные и пофигистичные. Под конец третьей части, которая плавно привела к вечеру субботы, Сэм задремал, усыпленный беспокойным теплом под боком и бормочущим голосом.
Он опомнился, когда Габриэль щелкнул перед его носом пальцами. Спохватившись, пытался вспомнить, о чем он говорил, пока Сэм пребывал в воспоминаниях, но покраснел, осознав бесполезность. Он смотрел Габриэлю в глаза, но то и дело сбивался на слегка обветрившиеся губы – в пятницу они попытались под дождем проследить за Дином и Кастиэлем просто потому, что Сэм плохо переносил равнодушие брата. Он знал, что ему нужно было дать время, но уже невозможно было сказать, кто из них, в конце концов, друг о друге заботился. Ему нужно было просто понять, что с ним все хорошо, застать его где-нибудь возле машинного магазина и успокоиться. Совершенно случайно получилось на обратном пути пробежать по парку, срезая путь, и соскользнуть в овраг, откуда Габриэль пытался вытащить его почти десять минут, потом, плюнув, скатился за ним, безнадежно пачкая теплую кофту и предлагая пойти по ходу оврага. Смеясь, Сэм вытягивал его по скользкой земле, падая на спину на мокрую траву и часто моргая, до тех пор, пока Габриэль не оказался над ним, заслоняя от крупных и холодных капель. Он говорил что-то о шоу вроде «Остаться в живых», а Сэм, улыбаясь, прервал его на середине предложения, целуя его губы. Было что-то совершенно волшебное во власти, подобной этой – знать, что ты можешь, ты имеешь право сделать так, потому что ты больше не простой знакомый. Это ощущение отделенности от всех остальных – от усталых пассажиров автобуса, в котором они возвращались, совершенно мокрые и обнявшиеся, поздно вечером обратно в общежитие, от сокурсников, когда он уловил в перерыве, как потирает горло Габриэль, когда понял, что теперь есть что-то, что хранят только два человека. Он намотал упрямому Габриэлю свой шарф, проявляя чудеса ловкости и одновременно умудряясь не останавливаться рядом с ним слишком долго.
Кроме этого, в нем все еще жил страх. Страх, что однажды его точно так же поставят перед всеми и объявят о том, кто он есть. Пусть он испытывал желание только по отношению к одному человеку, людям свойственно обобщать. Пусть он ни разу не заметил в себе ни одного интереса, разглядывая парней на потоке – от признанных красавцев до спрятавшихся за стеклами очков пловцов-ботаников, он не мог сказать, что с точки зрения остальных совершенно нормален. И пусть на какой-то миг там, в парке, ему показалось, что значение имеет только то, что скажет ему Габриэль в ответ, он все же отстранился от него, стоило им зайти в холл общежития и попросить ключи у строгой пожилой женщины в очках, которая носила необычное имя Нина и была грозой всех первокурсников. Иногда ему казалось, что Нина знает, как знает и Макс, как знали и девушки ниже рядами, как знали все, кто учился с ними в одном колледже. Представление об этом обнажало его перед таким количеством народу, противостоять которому он не мог. И поэтому он отступил на шаг назад, пропуская Габриэля к лифту, а сам побежал по лестнице, на их этаж, задыхаясь, но успевая за секунду до того, как он откроет дверь. Со стороны казалось, что Габриэль принимает это как должное, но извинение Сэма – отчаянное, слепое и доверчивое, когда он, едва закрылась дверь, обнял его за талию и прижал к себе, на какую-то секунду подался навстречу так, как будто нуждался в этом извинении не меньше.
Они провели тот вечер на кровати, отогреваясь в одеяле и в руках друг друга. Изредка Сэм целовал его в лоб или в щеку, и Габриэль открывал глаза, не разрешая себе задремать. Они спорили о том, могли ли хоббиты эволюционно произойти от людей и в каких условиях вообще могли потребоваться такие мохнатые ноги, и хотя Сэм понятия не имел, какое это может иметь значение, он все равно спорил. В этом был свой интерес – если он угадывал с ответом, ему доставалась улыбка, если проигрывал, Габриэль хмурился и начинал ломать комедию с «уходи, дверь закрой», но это было смешно.
Тогда ему удалось удержать свой взгляд на его лице, несмотря на то, что его тело давно вырвалось из-под контроля и постоянно реагировало на одного лишь Габриэля совершенно разными ощущениями – холодной волной по спине или же резким теплом в груди, совершенно несочетаемыми вместе с тем возбуждением, которого он так стыдился. Габриэль однажды, рассердившись, приложил к его лбу учебник физиологии, который читал чисто из интереса, но Сэм ничего не мог с этим поделать. Стоило поцелуям стать серьезнее, а рукам смелее, и он в последний момент сбегал, благодаря кого только можно за то, что душевые рядом, и в столь поздний час там никого не бывает. Возвращаясь, он испытывал еще больший стыд, но Габриэль обычно с невозмутимым видом занимался чем-нибудь совершенно отвлеченным – или читал, или принимался рисовать, не обращая на вернувшегося Сэма никакого внимания. Пристыженный, Сэм некоторое время молчал и пытался заниматься, но все же не мог и с извиняющимся видом садился рядом с Габриэлем, обнимая его со спины. Он не хотел, чтобы Габриэль думал… просто думал об этом. Достаточно было бессонных ночей, когда он смотрел в потолок и искал ответ на свое поведение. Совсем скоро ему должно было стукнуть семнадцать, и пусть Дин был для него не во всем примером, он не хотел бы уступить ему в первом разе.
- Еще чуть-чуть, и я начну думать, что тебя похитили инопланетяне, а тело забыли, - он поерзал на пледе, являя собой самую глубокую скуку, какую только можно. – Я иногда думаю, что инопланетяне похищают только сумасшедших. Ну, знаешь, тех, которые в них поверят. Вот так похитят познакомиться, а там гомофоб какой вроде нашего футболиста – ни мозгов пожрать, ни удовольствия эстетического от полученной информации, все ненависть к собратьям своим, - Сэм старался сосредоточиться на его словах, но Габриэль как будто бы специально сбивал его внимание. Все дело было в том, что на этот раз даже штаны он одел ровно так, чтобы ни на секунду не переставать напоминать Сэму о том, чего не хватает в их отношениях. Мягкая ткань пояса была совершенно не стянута завязками, и оттого пояс сполз буквально на пару сантиметров ниже, чем должен был бы. В этом, может быть, не было совершенно ничего преступного, но Сэму было трудно не смотреть на выступающие края тазовых костей, особенно проступающие именно в этом положении. Они отделяли то, что он уже привык видеть, от того, что хотел бы исследовать, но вряд ли решился бы. – Я бы напугал его инопланетянином-геем, - он закрыл глаза, представляя, и Сэм воровато оглядел его – от покрасневшей шеи, которую он растирал вчера, до живота и вновь к поясу, открывающему бледную кожу с одного бока. – Сэм, я все вижу, - фыркнул он, сгибая ноги в коленях и открывая глаза – смотря прямо на Сэма, ловя его на месте преступления. – Иди сюда, - он потянул Сэма за руку на себя, обнимая за шею и прижимаясь губами к шее. Почти лениво он коснулся выступающего кадыка и под подбородком, едва слышным шепотом поощряя прикосновения к своим волосам. Сэм забрал назад его челку, проведя по лбу, и улыбнулся – он так привык к играющей в комнате музыке, что не понял сначала, почему Габриэль потребовал внимания именно в этот момент. Он усмехнулся и ответил на поцелуй, руками проводя по его спине – чередование поцелуев и ласкающих прикосновений совпало с ритмом тихой мелодии, пробегая касаниями по коже ровно с ускоряющимся темпом, целовать еще быстрее и глубже, пока пульс не совпал с отсчитывающими такты ударами, сопровождающим рассказом без признаков напева – и пусть в песне говорилось не о том желании, Сэм чувствовал именно его. Подчиненное чужим правилам объятие и совершенно новые, быстрые поцелуи, беспорядочные относительно чужой кожи – ускоряло бег крови до тех пор, пока Габриэль не прошептал именно это слово – desire – ровно в тот же момент, в котором оно прозвучало с песней.
Возможно, Сэм испытывал только часть того единения, которое так отличало Габриэля от остальных. Для него выбранные песни были большим – они брали над ним верх. И сейчас он словно бы нашел в ней то, чего до сих пор Сэм не видел. Он нашел в ней свое собственное желание – Сэм оказался на спине, удерживаемый на месте не только весом Габриэля, но и его неожиданно сильной хваткой на собственных запястьях. Он удивленно выдохнул, не узнавая Габриэля – не признавая его поцелуев, слишком резких и порой причиняющих боль, но все таких же умелых. Как будто каждое его прикосновение имело цель, с какой Сэм до сих пор не был знаком. Это не было показным, как для Дина, когда Габриэль провел языком по его ключице, ладонью задирая футболку. Это не было успокаивающим и отвлекающим жестом, когда он изучал кончиками пальцев его живот, за ними едва касаясь губами, он спускался к поясу джинс. Следом звучала какая-то громкая песня, которую Сэм воспринимал не иначе, как усиливающий шум крови звук, который скрывал некоторое время его панику. Он был возбужден, и это было невозможно скрыть, тем более что ответное желание было так же сильно. На какой-то момент Габриэль опустился на его бедра, и даже двойной слой ткани не скрыл его возбуждения.