- Слушаешь что? – Сэм непонимающе обернулся к размахивающему в воздухе наушниками Габриэлю. – Что, вообще ничего? – удивился он, от изумления сбившись на нормальный голос, который неожиданно оказался не натянутым и чрезвычайно высоким, а почти приятным низким. – Ни радио, ни, прости господи, даже телевизора? NKOTB, BSB, да что угодно пойму, признавайся, - и спрыгнул с парты, садясь на колени рядом с зарывшимся в стопки бумажек Сэмом. – Может, я и прогадал, - сам себе пробормотал он, разглядывая смятые листочки. – Ты вообще чем-то кроме учебы занимаешься? – Сэм сделал вид, что не обратил внимания на его вопрос, как будто бы пытаясь понять, к какой группе положить очередной лист, но рука на плече заставила его посмотреть на Габриэля.
- Нет, и я не понимаю, какое тебе дело до моих увлечений, - четко ответил он, проговаривая каждое слово.
- Это вроде как основа для знакомства – музыка, фильмы, книги, знаешь, то, чем нормальные люди обычно время убивают, - среди веревочек на запястье Сэм неожиданно заметил нечто странное - небольшой плетеный браслет с явственно приделанными крыльями, аксессуар скорее для девушки, нежели для парня. – Жить ничем – ненормально, - мягко добавил он.
- Тебя забыл спросить, - вежливо послал его Сэм, отворачиваясь и уговаривая себя просто не обращать внимания. Он обернулся, чтобы взять очередной лист, но стопки на полу не оказалось.
Габриэль, сев с протяжным вздохом на пол, положил стопку на скрещенные ноги с высокими яркими кедами и уставился на первый лист. Подумал и отложил в сторону. Следующий, не глядя, пихнул Сэму. Сэм пожал плечами и сел напротив него – так область распределения листочков поделилась поровну. Свои листы он раскладывал сам, а из других групп отдавал Габриэлю и забирал у него свои. Через некоторое время они приноровились передавать друг другу так, чтобы не ударить кулаком в нос.
- Я знал одного парня, который не увлекался ничем, кроме собственной карьеры, и он, честно говоря, плохо закончил, - тишину Габриэль держать не умел. Но работать в тишине приходилось трудно, и собственные мысли перебивали концентрацию внимания. Сэм решил, что от разговора ему хуже не будет.
- Очередной придуманный персонаж? – хмыкнул он, отправляя работу какой-то неведомой Алисии к третьекурсникам, на самом деле давно наплевавшим на тесты и занятым только выпускными экзаменами.
- Почти, мой брат, - Габриэль передал ему сразу три работы. – Было время, когда я не хотел появляться дома вообще. Майкл… он хотел стать руководителем крупной фирмы и всерьез собирался участвовать в программе практики среди крупнейших корпораций, но для этого нужен был проект, а, соответственно, и финансирование, и он не мог заработать денег самостоятельно, хотя получал стипендию. А мой второй брат… Он, конечно, не так целеустремлен, но у него есть талант, и для него был шанс попасть в престижный колледж искусств – он рисует так, как никто до него – и для этого тоже нужна была некоторая сумма денег. Отец, он… очень старался помочь обоим. Но все эти «зеленые» организации, мероприятия верующих, помощи бедным… Они здорово отнимают время. В общем, он мог помочь только одному, а они поругались за день до… Они поставили перед отцом выбор между их будущим.
- Я тронут, но обычно не вытаскиваю всех скелетов в шкафу при первом знакомстве, - резко ответил Сэм, забеспокоившийся от такой откровенности. У него появилось смутное сомнение – не разыгрывает ли этот парень его снова.
- С тех пор мы не видели отца, - невозмутимо продолжил рассказывать Габриэль. – Ни один из них не попал туда, куда хотел. Майкл пытался справиться сам, работал на двух работах и дома по ночам, днем учился, не хотел слушать нас вообще. Однажды нам позвонили из психушки. Такие вот дела.
- Наверное, мне стоит сказать «соболезную»? – Сэм едва успел перехватить срывающееся с губ извинение. Он не виноват даже в том, что этот странный парень вообще сел рассказывать ему о своей жизни, почему же он чувствует себя таким виноватым?
- О, нет, теперь все в порядке, - отмахнулся Габриэль, на удивление быстро разбирая свою стопку. – Они с Люци поговорили, и теперь… теперь справятся. Мораль сей басни, - он выпрямил ноги, разминая бедра до коленей, - в том, что нет никакого смысла забывать о том, что мимо тем временем пролетает жизнь.
- Допустим, мне есть резон слушать тебя сейчас, но если у меня как не было пристрастий, так и нет, что я должен сделать? – Сэм спросил чисто гипотетически. Он вовсе не хотел слушать ни о чем подобном – увлекаться несуществующим для него было так же дико, как убеждать в постройке все новых и новых автомобильных заводов – оно не нужно. Он мог порадоваться за кого-нибудь, если случайно смотрел или читал, испытывал легкую неприязнь, но все это проходило на фоне стороннего впечатления. Для него было немыслимо, нерационально переживать за что-то, чего даже не существовало.
- Найти того, кто тебя этому научит, - Габриэль вернулся к своему жизнерадостно-раздражающему тону. Он достал резким движением коммуникатор и раздвинул клавиатуру, поспешно набирая запрос и поглядывая на Сэма – не передумал ли. Секундой спустя из динамиков телефона полилась музыка, отбивающая ритм. Один и тот же, часть за частью, в одну сторону, в другую, и выше – и так можно было до бесконечности, ей хотелось подчиняться, хотелось позволить ей вести себя. Убеждающий голос, не поющий, но предупреждающий, а за ним – как будто бы старый церковный хор, переносящий в другой век. Удар, и ритм снова пробивается вперед. Отчаянные мольбы сквозь него, подчинение ритму и обещание. Незнакомый язык, похожий на что-то древнее, настоящее заклинание и мелодия обрывается.
Сэм моргнул, понимая, что за эти пару минут воспринял песню картинками. Бешено скачущими лошадьми, несущими воинственных седоков, вспарывающими землю копытами, звон доспехов и бессилия воинов против сверхъестественного, того, что будет ждать позади. Время замков, время веры в дьявола и равнодушную силу, что должна была бы защищать, но ее нет.
Между дьяволом и человеком не стоит больше никого*.
Свинцовые тучи и мертвые пустоши, политые кровью еще более древних битв. Сверкающие глаза и пластина шлема, прикрывающая носы, длинные бороды и ненужные плащи. Время, давно ушедшее, время, которое он не может даже представить… И в то же время видит. Вместе с ритмом, незримо отбивающимся позади этих картин. Как возможно это?
Габриэль молча улыбнулся. Не победно, не самодовольно, а скорее понимающе. Мимолетное движение по стертым кнопкам, и в классной комнате раздается еще одна. Она тягуча и ненавязчива, хрустальна и напоминает радужную стеклянную занавесь, ограждающую Сэма от яркого света. Высокие ноты ярких лучей и чего-то запредельного, чего он видеть не должен. Он слышит женский голос и почти уверен – это отзвук ангела, который скрывается за этой мелодией. Нота, еще одна – и вот он устанавливает контакт, просит еще и еще своими неловкими нотами пониже, повторяющимися в ненужном и детском ритме, но ответ приходит. Он приходит потрясающим переливом высоких нот. Его низкие просьбы и высокие ответы составляют гармонию, невозможную, не совпадающую, словно… словно прозрачный и сияющий водопад, падающий лишь вниз и никуда больше, и только брызги долетают своим путем, до него, обжигая холодом. Сэм ходит вокруг, но ничего не может разглядеть, хочет дотронуться до занавеси и отдергивает руку, стоит ему снова услышать великолепный женский голос. Он становится отчаяннее и жалостливее, он не просит о помощи, но слушать его все больнее и больнее. Разорвать то, что разделяет, грань между мирами и прийти на помощь – но между ними только его просьбы и ответы яркого пламени. Бесконечный круг, повторяющийся снова и снова, заколдовывающий его светлыми одеждами и бескрайним небом. Такой силой обладает лишь одно.
Плач ангела**.
Тишина классной комнаты давит на уши. Сэм не хочет открывать глаз, не понимая, как такой, как Габриэль, может обладать таким сокровищем, выражающимся в каких-то грубых буквах mp3. Он не может выйти из неожиданного мира грез, принадлежащего ему, оказывается, всегда, чтобы узнать, что и в этом ощущении снова окажется один. Он медленно открывает глаза, нехотя – не может же он сидеть так все время. И к своему удивлению видит Габриэля расслабленно привалившимся к деревянной кафедре спиной, с безвольными руками, оставленными на коленях, и запрокинутой к потолку головой. Стоило Сэму посмотреть на него, как Габриэль открыл глаза и опустил голову, чтобы встретить его взгляд.
В этом не могло быть ошибки – он знал, что Сэм увидит, потому что однажды увидел сам.
- Как… Как называется эта группа? – хриплым отчего-то голосом спросил его Сэм, не понимая, как хочет к нему относиться.
- Это две разных, но если хочешь, я могу отдать тебе телефон до завтрашнего дня, - он махнул лениво телефоном и пустил его по полу к Сэму. – Я не думал, что ты услышишь, - признался он неожиданно, теряя всякое шутливое выражение лица. – Я верю в ангелов, - и он сдвинул завязанные веревки, демонстрируя уже виденный браслет. Внимательный взгляд заставил Сэма трижды подумать над тем, что ему следует сказать. Как будто Габриэль, увидев в нем кого-то другого, решил проверить его до конца и вывалить всю правду сразу.
- Каждому нужно во что-то верить, - ответил он, потерев шею. – Как… Как справился твой брат? – зачем-то спросил он, не понимая, откуда в нем ощущение свежести как после прохладного душа, какого-то ледяного спокойствия.
- Он просто признал себя слабым перед тем, перед кем никогда бы не смог до того, перед младшим братом, - Габриэль склонил голову к плечу, вспоминая о чем-то. – Я давно их не видел. Есть момент, после которого люди обычно расходятся, чтобы никогда больше не встречаться. Думаю, для нас такой момент уже наступил. Перед таким моментом бессильны даже обещания.
- Скучаешь по ним? – Сэм, забив на анализ происходящего и на то, что общаться с кем-то, кроме брата, он не умеет, присел рядом с Габриэлем и точно так же оперся спиной о дерево кафедры. Оказалось, что его спина давно молила об отдыхе. Участившиеся головные боли и напряжение в шее – ему трудно было порой повернуть голову, как будто шея на полпути становилась свинцовой и не принадлежала больше ему. Неужели совершенно чужой ему человек мог знать хоть что-нибудь о жизни Сэма, особенно – как ее изменить?
- Иногда, - признал Габриэль, чуть склонив согласно голову. Наморщив лоб, он постукивал костяшкой указательного пальца по колену, отсчитывая что-то про себя. – Прошло почти два года с тех пор, как я видел их последний раз. Трудное было время. В общежитии… не так пусто, - зачем-то добавил он.
- А отец?
- А что отец, - Габриэль улыбнулся, как может только улыбаться свободный человек, знающий, что однажды с ним случилось то, что должно было, и он достаточно познал Судьбу, чтобы предсказывать каждый ее шаг, - я все равно не помню его совсем. Они вдвоем воспитывали меня, когда это не успевала делать улица. Я, наверное, не всегда таким был, - он перекатил монетку по пальцам и развернул ладонь, демонстрируя ее исчезновение. Простая и так и неразгаданная магия. Повернул ладонью вниз, сжал и снова вернул на тыл пальцев, перекатывая снова и снова. – Он не вернется. Со мной остался Уриэль, младший из нас, и мне есть, за кем приглядывать, некогда думать, что никто не приглядывает за мной. У тебя ведь тоже нет отца?
- Откуда ты знаешь? – на какое-то привычное мгновение Сэм собрался, было, разоблачить его и попросту уйти, но что-то остановило его, - что у нас нет отца?
- Это легко узнать. Когда другой человек имеет представление о какой-то части тебя, он начинает смотреть тебе в глаза, пытаясь выяснить, как много он понимает тебя, - монетка сверкнула последний раз и исчезла. – Люди не любят смотреть в глаза. Это напоминает им, что их жизнь и их проблемы совсем не так уникальны, как они привыкли думать, и что вокруг столько же равных им. Они боятся сойти с ума в бессмысленности многократно повторяющихся поступков, проблем и отсутствий выхода, поэтому придумывают себе стены, которые позволяют им не замечать других людей. Но если однажды кому-то случайно или нарочно удастся пройти через такую стену, человек будет смотреть только ему в глаза и никуда больше. Так ты смотришь на меня, - Габриэль резко поднял голову, перехватывая взгляд Сэма. Зеленые у самого зрачка и светло-карие по краям, глаза обычного восемнадцатилетнего парня, через которые не видно душу и любой такой фигни. Просто с любопытством изучавшие его и с восхищением принимающие каждую свою победу над другим. Как смог он завоевать доверие Сэма?
- Он пропал без вести. Отправился на задание под прикрытием. Тревогу забили только через год. Мы как раз поступали сюда, - Сэм поморщился, вспоминая, как трудно было пережить тот момент. Ту грань, когда сочувствующие полицейские пришли к ним сказать об этом, почему-то втроем – хрупкая девушка и два амбала, не очень преуспевшие в выражении сочувствия. Вот так «ваш отец погиб при исполнении долга, страна обязательно позаботится о его похоронах». Как будто эти слова заменят им той пустоты, что возникла после исчезновения отца. И пусть Сэм сумел помириться с ним, пойти на уступки старому отцу, объяснить, рассказать, горечь последней ссоры навсегда заставила его почувствовать свою вину. – Труднее всего было перестать ожидать звонка, - Габриэль кивнул, складывая из чьей-то работы бумажный самолетик. Сложив до идеального ровно, он равнодушно запустил его – самолетик приземлился аккурат на первую парту, изящно затормозив у самого конца. – Не знаю, ради чего мы идем дальше.
- Есть кое-что, о чем я постоянно думаю, - Габриэль развернулся к нему лицом, перехватывая руку. Сэм напрягся, ненавидя всей душой неожиданные контакты еще со школы. Дин не знает о них, но порой Сэму крупно доставалось в раздевалке от старших парней, которые не собирались считать малолетку своим одноклассником. Габриэль замер и позволил ему привыкнуть к своей ладони, сжимавшей запястье Сэма. – О том, что постоянно срабатывает. Всегда. Когда людям плохо, они погружаются в обычные дела. В быт. Он затягивает, лишает мысли, отупляет – и это потрясающее целительное действие. До тех пор, пока они не оказываются одни… Я подумал, есть способ спастись.
- Никогда не оставаться одному? – вскинул брови Сэм, забывая, когда в последний раз вообще смотрел на часы. Если сначала ему хотелось поскорее убраться отсюда, то теперь отличие от обычной каждодневной рутины казалось ему достижением дня. Он просто не мог уйти. – Потрясающая идея. Только вот окружающим обычно нужны сильные люди. Ну такие, знаешь, без особенных проблем в прошлом и настоящем.
- Ты никогда не думал, что ненормальность… она во всем? – неожиданно оборвал конец фразы Сэма Габриэль, поворачивая его руку ладонью вверх.
- В смысле? – Сэм с любопытством посмотрел на его руки, заметно меньше ладони, чем у него самого, но пальцы длиннее и изящнее.
- В смысле если оно с детства, то будет преследовать снова и снова, - его пальцы шли вдоль линий на ладони Сэма. – Не думаю, что стоит покориться и вместе с тем – наверное, есть моменты, где проще смириться, - он остановился возле длинной линии жизни, доходящей до самого низа тенара большого пальца, - каждая из этих линий меняется, не может быть предсказано все и для всех, - он поднял взгляд на Сэма. – Должен ли я был дать тебе именно те песни или не дать вообще, или оказаться в другом месте, не ввязываясь в драку?
- Ты так и не сказал, почему решил устраивать свои… приколы надо мной, - напомнил ему Сэм. Он мало что знал о прикосновениях, особенно об их нормальной продолжительности, поэтому решил не отнимать руку, чтобы не показаться грубым.
- Потому что ты на них не реагируешь вообще, - и снова этот обиженный тон, который казался Сэму ужасным.
- А разговаривать нормальным голосом ты умеешь? – поморщился он, и Габриэль тут же показал ему язык.
- А кого интересует, что ты умеешь, даешь импровизацию, - фыркнул тот в ответ. – Иногда я думаю, если я что-нибудь совершу, оно будет предсказано или нет, какую-нибудь безумную идею, - мечтательно произнес он, вновь садясь спиной к деревянной кафедре. Руки Сэма он так и не отпустил, и Сэм уже сосредоточенно думал, как бы помягче ему об этом сказать. На их руки было смешно смотреть – маленькая рука с бледной кожей и угадывающимся рисунком вен под ней удерживала огромную лапу, измазанную в чернилах и исцарапанную чем-то неведомым. – Скажи мне самую безумную идею, которая придет тебе в голову?