Особенно когда на первом курсе он заявился на занятие по естествознанию, которое входило в общий курс университета, который он обязан был пройти помимо курса юридического, то увидел того же преподавателя в коротком халате с такими же короткими рукавами, вбежавшего в класс за секунду до звонка и даже не посмотревшего на студентов, что уже сидели на местах. Взгляд Сэма был настолько прикован к нему все занятие, что доцент кафедры медицины и здравоохранения Габриэль Трикстер даже поинтересовался у него, на ту ли специальность Сэм пошел. Он тогда глупо то ли покачал головой, то ли согласно кивнул: он был занят ощущением, что он уже с этим парнем спал. Что было удивительно, потому что он вообще-то не помнил, чтобы спал с другими парнями, и тем более этого уж точно видел в первый раз в жизни, однако с каждым занятием становилось только хуже. Дело было не в его стройной фигуре и редкой силе, что не выражалась в ширине плеч, не в его необычной манере одеваться в одежду, которая подходила только ему и никому больше, и не в странной металлической скобе на одном ухе, как будто он оставил ее как знак пережитого юношеского максимализма, но в нем самом. Пока они писали цепи ДНК, Габриэль стоял так, чтобы видеть доску, бедром прислонившись к первому ряду слитных парт, стоящих как бы на ступенях, и за этой партой сгорая от желания подойти к нему и сделать хоть что-нибудь все занятие просидел Сэм, моля, чтобы он его не вызвал к доске. Это было так глупо, что однажды он остался после занятий и еще не зная, зачем, посмотрел на него прямо – янтарного оттенка светлые глаза с любопытством смотрели на него снизу вверх, и хотя его лицо редко когда принимало эмоциональные выражения – он больше был задумчив – Сэм откуда-то знал, каким оно бывает.
- Вам что-то нужно, мистер Винчестер? – спросил его преподаватель, собирая свои вещи в рюкзак – черт, ни у одного из преподавателей не было таких рюкзаков. Да и, честно говоря, они все были далеко не такими молодыми.
- Ваш номер телефона, - дурея от собственной наглости, но совершенно уверенный в том, что так должно быть, произнес он тогда, обнаруживая, что давно расправил плечи и выпрямился, демонстрируя по крайней мере тренированное тело, что у него было. Трикстер неожиданно покраснел едва заметно – почему Сэм знал, как это заметить? – но головы не поднял и не ответил. Хотя его волосы были убраны с лица назад и держались на одном честном слове, он знал, что стоит привести их в беспорядок, и Трикстер сразу помолодеет. Только в кино стоит протянуть руку безо всякого страха, что тебя ударят, но эйфория от его молчания уже захватила Сэма.
Без промедления он протянул руку и поднял его голову, чуть надавив ладонью под подбородком. Обычно Трикстер был уверен в себе и редко когда заставлял студентов в этом усомниться, но сейчас он был далек от уверенности – его глаза в каком-то отчаянии скользнули по его лицу, как будто больше не знали причин, чтобы отказать. Он даже не подумал, какой ориентации преподаватель – просто подошел, как будто это было самым нормальным делом, потому что как будто знал. Это что, и есть те самые романы, когда у тебя ощущение, что ты знаешь о человеке все и тебе дан шанс воспользоваться этим, чтобы покорить его?
- Вы как студент, - и он пораженно замолчал, когда Сэм поцеловал его. Он делал это как миллион раз до того – привычно пробегая языком по его губам, целуя губы и захватывая ямочку над подбородком, зарываясь рукой в волосы, другой притягивая к себе. И он знал, что в основном виноваты именно волосы – он как-то особенно вздохнул и закрыл глаза, после чего наконец ответил. Его неуверенные руки на плечах Сэма были знаком его победы, как будто раньше ведомым был он, а теперь все наоборот. Он целовал Трикстера до исступления, не желая отстраняться, задыхаясь так же, как и он. Его руки давно бессильно вцепились в его плечи, а тело без сопротивление повиновалось рукам Сэма, и это было невероятно – к ним никто не зашел в открытую дверь, не застал их прямо так, посреди сумасшедшего поцелуя. Ему нравилось то удивление, что сверкало в широко распахнутых глазах Трикстера, то безмолвное смирение с тем фактом, что сопротивляться он не может. Этот магнит не успокоился даже тогда, когда он расстегнул ворот его рубашки, целуя шею, оттягивая языком шнурок с монеткой, о котором тоже знал. Необъяснимо, но это действовало сильнее всего: Трикстер дрожал в его руках, запрокидывая голову и позволяя это делать. Привлекательное сумасшествие, которое заключалось в потребности быть с ним рядом. Он проучился едва ли месяц и уже знал, что это тот человек, на которого стоит предъявить свои права.
Он согласился. А потом отказался по телефону. И снова согласился, стоило Сэму заявиться к нему во время проверки работ. Потому что невозможно было не согласиться: Сэм слишком хорошо знал, как сделать его слабым. В тот раз он закрыл дверь за собой, не слушал гневного возмущения и просто поднял его и посадил на стол, сметая все работы. Оттого, как отличалось его внутреннее представление о Трикстере с действительностью – с нормальной одеждой, с пустыми запястьями, все равно слишком бледными, с его как будто бы приличной прической – он только больше сходил с ума, не собираясь даже спрашивать, откуда знает. Он принял это как естественный фактор, сопутствующий влюбленности. А он был влюблен, возможно, впервые в своей жизни.
Наверное, Трикстер сам не знал, что способен так выгибаться. Он скрестил лодыжки за его спиной, когда понял, что не сможет больше возражать с закрытым ртом, когда ответил на поцелуй, сначала неуверенно, но так же удивительно точно воспроизводя прикосновения языка в той последовательности, что Сэм от него ждал. Он не мог читать мысли, но его губы отстранялись ровно тогда, когда он думал об этом, когда он желал перехватить инициативу. Его стон и болезненно стиснутые кулаки были Сэму наградой, но он не добивался возбуждения, которое накрывало его с головой при одной лишь мысли о нем – как будто все предыдущее он уже проходил когда-то давно. Он думал провериться на амнезию, когда Трикстер как-то расслабился в его руках, позволив уложить себя спиной на стол. Дело было не в возбуждении, а в доказательстве того, что он ждал… Слишком много ждал.
- Чего ты хочешь от меня? – наконец отчаянно спросил его Трикстер, выглядя так, как будто боялся боли новых отношений. – Не уговаривай меня, пожалуйста, - попросил он, и Сэм не мог категорически согласиться с ним. Наверное, для остальных это было слишком быстро, но черт, они уже были связаны, а его руки уже знали, где прикоснуться. Он даже не помнил ничего с того месяца, что окружало его – постоянное солнце Беркли, красивейший университет и тысячи студентов. Он едва общался с соседом по комнате, он не помнил, что учил – знания были свежи в его голове, и он жил только потребностью устроить личную жизнь… И только с ним. Как будто его настиг солнечный удар, стоило им сбить друг друга. Он должен был чувствовать то же самое, не мог не чувствовать.
- Тебя. Навсегда, - в этом он был точно уверен. Он вроде бы никогда ничего не терял в своей жизни, но найти точно нашел и отпускать не хотел. Ни за что, никогда больше, даже если ему для этого каждый раз придется приходить и уговаривать. Но судя по смиренно-раздраженному выражению лица Трикстера он понял, что победил. – Пойдем со мной на свидание, - это предложение, рожденное прежде, чем он представил, заставило его сердце перевернуться в груди – сладкое предвкушение того, чего он о Трикстере не знал. – Или я заберу тебя с собой насильно, - и случилось невозможное - Трикстер засмеялся, закрывая лицо ладонями. Это был, кажется, тот звук, что Сэму не хватало для полного ощущения счастья, одно название которого заставляло сгорать от стыда – он не мог быть так счастлив просто так.
Но ощущение было такое, как будто нужную цену он уже заплатил.
Он почти ничего не помнил с первого свидания. Он помнил только его фигуру, легкий светло-коричневый джемпер без горла и такие же легкие штаны, темнее на тон, его недоверчивый взгляд – как будто он не верил, что Сэм приедет. Сэм думал, что стоит ему согласиться, и эта лихорадка пройдет, но стало как будто бы только хуже. Уверенный в ответе, пусть и слабом, он загорался только сильнее. Он не повел машину в центр города, где были рестораны и все те места, куда они обычно ходят, а свернул на дорогу, ведущую за город. И если Трикстер волновался, но не подал виду. Он был ненамного старше самого Сэма, кажется, года на два, и теперь, в одной машине, эта разница пропадала вовсе.
- Ты выглядишь как сексуально озабоченный маньяк, - сказал тогда Трикстер словно бы в шутку, но на деле он, вероятно, в самом деле был напуган. Сэм улыбнулся и провел рукой, свободной от рычага переключения передач на постоянной скорости, по его бедру – не так, словно старался действительно соблазнить, а как будто бы доказывая, что Трикстер принадлежит ему. Это Трикстера не успокоило.
В отличие от того места, куда Сэм привел их. С того момента, кажется, весь страх, все сомнение и вся неправильность пропали. Он видел, с каким выражением лица Габриэль подошел к темной воде, смотря на далекий Беркли, сверкавший всеми возможным огнями. Он уронил на песок небольшого пляжа куртку, охватывая себя руками – работая в Беркли, он, видимо, никогда не знал о существовании этого места. С того момента он больше не искал в Сэме чего-то не существующего, он признал то, что между ними когда-то было, в другом мире, вселенной, бог знает где – но было. Он не дернулся, когда Сэм подошел к нему сзади и просто обнял. И тем более не отстранился, когда Сэм с таким же облегчением прижался губами к его шее – только тогда он понял, что все это время боялся не успеть признаться ему сперва, себе потом, что без этого человека жить больше не сможет. Это тоже было доказано, кажется, в той прошлой жизни, которая дала ему понять, что под джемпером он ощутит грубые линии огромной татуировки. А Трикстер даже не пытался скрыть ее, потому что Сэм уже знал. Волшебство предсказуемости, магия единственно возможного знания – и магнит перешел на новый уровень простой потребности, в свободную минуту заставлявшей думать о нем. Он никогда не был влюбленным и отдался этой роли с настоящим восхищением.
- Габриэль, - позвал он его по имени, произнося его так, словно даже набор букв нравился ему так, как сам Трикстер. Он чуть откинулся на плечо Сэма, доверяясь его рукам и мимолетным ласкающим прикосновениям. На пляже было темно, но приглушенный свет фар освещал нужный им участок пляжа. В этом свете его волосы казались золотыми, как и его глаза, когда он повернулся лицом к Сэму. Может, он еще сомневался, но в следующий момент, когда он поднялся на носки, чтобы поцеловать Сэма, все вопросы исчезли окончательно.
Залив тихо плескался совсем рядом, волнами разбиваясь о невысокий берег. Он ловил запах его кожи, отрываясь от губ, скользя ими по шее, к плечу, в маленький вырез на джемпере, буквально в одну пуговицу, дурея от его рук, что касались длинных волос Сэма. Это было самым первым и самым лучшим воспоминанием, что сохранилось у Сэма. После этого он снова начал жить.
Они проговорили всю ночь. Трикстер, вероятно, считал, что Сэм привез его сюда только ради секса, но Сэму хватило пяти минут, чтобы доказать, что по крайней мере сейчас он готов от этого отказаться. Сама мысль быть с ним в одной постели заставляла его сгорать от желания, но мало его – была еще и ответственность, если он хотел, чтобы отношения не закончились на следующее утро. Он слушал его снова и снова, обнимая Трикстера и привалившись спиной к оставленной сумке и бамперу взятой напрокат машины, накрыв их обоих пледом. Его взгляд скользил по огням далекого города, а его разум снова воспринимал как будто знакомую историю о его жизни, братьях и проблемах в подготовительном колледже. И в память об этом он оставил татуировку, сделанную ему его братом.
Тогда он узнал, что после окончания колледжа Габриэль потерял обоих братьев. В один день он получил сухое письмо с извещением о том, что они оба разбились на машине в Лос-Анжелесе. Для него было тяжелее всего знать, что они были всегда где-то рядом. Говорить об этом для него до сих пор было больно, хотя он закончил университет в рекордные сроки и согласился остаться там, чтобы вести работу и преподавать, как больно знать, что он остался один. Привлекая его к себе за плечи, Сэм снова и снова говорил ему, что он не будет больше никогда один. Он не думал, что Габриэль захотел бы, чтобы Сэм видел его слезы, поэтому он не смотрел на него почти двадцать минут, просто оставаясь рядом. Дело было, кажется, в парне, что был у него в колледже и однажды просто исчез. Он был слишком похож на Сэма.
С тех пор прошел, кажется, год. Каждое утро он просыпался и сомневался, там ли он проснулся, но за этот год он слишком близко узнал Габриэля, чтобы сомневаться. Его данные о нем как будто устарели, но его ощущения, его чувства, его внутренняя способность угадывать его на другом уровне оставались, и это позволило им остаться вместе на целый год. Это был как будто бы быт двух взрослых людей, со своими привычками и традициями. Он просыпался утром порой раньше, порой позже его. Он никогда не требовал от него секса первым, что в первое время Габриэль не понимал и даже обижался. Он успешно закончил курс у него, сдав зачет самостоятельно и не воспользовавшись тем, что каждый вечер проводит со своим преподавателем. Разве что каждое занятие, что попадало в этот промежуток времени, он проводил за изучением Габриэля. Он запоминал каждую черту его лица, ловил попытки спрятать его улыбки и изучал каждое выражение светлых глаз. Он не ревновал, когда какая-нибудь особенно влюбленная ученица порывалась на индивидуальные занятия и никогда не спрашивал ни о чем, если Габриэль задерживался. Потому что он всегда рассказывал сам, почему. Они оба минули тот возраст, когда одного человека мало, и кажется, что не имея достаточно романов, ты не жил.
И в то же время первый раз с ним он бы не забыл никогда. Он не просил – никогда не просил – но тот вечер был особенным. Это был, кажется, месяц с той ночи, как они впервые пошли на свидание. С тех пор их было много, каждое – по-своему особенное, и каждый раз это было самое совершенное свидание, направленное только на изучение друг друга. И на повторение волшебного момента, когда где-нибудь в толпе, на ярмарке, в ночи в парке или в кино он брал Трикстера за руку, переплетая их пальцы. Габриэль ненавидел ходить с ним в кино, потому что порой Сэма было не остановить, и за попытками избежать его ласк он пропускал половину фильма… и все равно сдавался. Он так часто улыбался, что для Сэма не нужно было требовать от него каждый раз признания отношений, или любви, или всякого такого. Он видел, как их отношения влияют на него.
И как они влияют на самого Сэма.
Он каждую неделю звонил Дину. Дни летели так быстро, что в своем каждодневном спокойствии ему иногда казалось, что он совсем не помнит своего детства и Стэнфорда. Он никогда не говорил об этом Дину, но знал, что брат чувствует то же сомнение. Это было как счастливое затишье перед бурей, но Сэм не повторил ошибки – он не думал каждый день о том, что грядет. Он жил. И в этой жизни ему казалось, что большего нельзя желать.
Этот сон приснился ему год спустя, и он сел на кровати в несколько расстроенных чувствах. Габриэль спал рядом с ним, совсем как во сне, только он был гораздо старше, и возраст смягчил черты его лица, заставил волосы стать еще светлее и распрямил их, так что художественный бардак теперь было трудно навести. Одеяло соскользнуло с его спины, явив самый край татуировки, и его нарисованные крылья заставили его вспомнить о скандале, что им пришлось пережить. В тот день Габриэль отказался ставить отличную оценку идеальной ученице, которую все тянули на диплом с первого же дня в университете, и она решила подставить учителя. Она подглядела за тем, как Сэм пришел к нему после пар – самое забавное для Сэма было то, что он тогда ничего особенного не делал. Габриэль был настолько усталым, что он только походя поцеловал его, поддерживая этим жестом. Он сидел рядом с ним все то время, что Габриэль вынужден был работать с бумагами, иногда отвлекая и заставляя улыбаться, иногда беря его за руку, иногда касаясь колена. Он болтал обо всем, что случилось за день, а Габриэль просто слушал его, и ему как будто бы было легче. Его ошибка была в том, что, собираясь домой, он остановил Габриэля у стола и поцеловал со всей доступной ему страстью, так что вынужден был подхватить своего парня, когда ноги отказались держать его. Они не считали, сколько встречались, но почему-то именно в тот день ему захотелось отвлечь его воспоминаниями о самом удивительном начале отношений. Габриэль рассмеялся, когда Сэм, оторвавшись от его губ, объяснил ему мотив такого поступка и поцеловал в ответ. Сэм обожал, когда Габриэль целовал его первым, потому что тогда его попытка стать выше поневоле вызывала улыбку, и Сэм всегда приподнимал его, перехватив за талию. Иногда дома он не ограничивался этим и поднимал под бедра, когда притяжение Габриэля было выше всяких границ. Последний раз так было, когда он откопал какие-то серые мягкие штаны, сидевшие так низко на бедрах – стоило Сэму взглянуть на них, как его сердце на мгновение остановилось, а разум затопило странными ощущениями вечерней комнаты, хотя был яркий день. Он едва донес смеющегося Габриэля до спальни, раздираемый ощущением, что возьмет его прямо в коридоре – так сильно желание и что-то еще разрывало его изнутри. Словом, в тот день девушка умудрилась заснять их, и тот невыносимый кошмар длился всю неделю. Габриэль приходил домой и просто молчал – они жили тогда в его квартире, где некуда было спрятаться, и Сэм знал, что в тот момент он решал, стоит ли Сэм такого.