Эта ночь выдалась особенно тяжелой. Просто позвонить и услышать голос, сделать хоть что-нибудь, что подскажет ему, правильно ли он поступает, когда пытается спасти все в таком возрасте, когда нет шанса на подобные отношения. Главная проблема того Габриэля, которого он помнил, в том, что он не мог открыться, единственным способом его взаимодействия с окружающим миром были шутки, из-за которых о его существовании помнили, но мужчина тридцати лет вряд ли стал бы заниматься этим. Он ворочался с боку на бок, представляя встречу с разных сторон, понимая, что невозможно… и надеясь, что Габриэль узнает его, испытает дежавю. Как живуча в нем была вера, что он сможет вернуться в тот момент, который оставил. Он многого не сказал Габриэлю. Многого не услышал от него. Это было невыносимо.
Утро он встретил с открытыми глазами. Через полчаса он уже ехал по направлению к Беркли, где, как был уверен, он смог бы найти обладателя того телефона, что лежал сейчас в бардачке. Ему не хватило решимости позвонить.
Солнечный город, утопающий в зелени и занятый почти целиком огромной территорией университета, встретил его завтраком в кафешке, предназначенной для студентов. Он простоял в очереди, прислушиваясь к разговорам студентов, отправившихся в этот ранний час на завтрак за низкую цену.
- А я ему и говорю, за все пятнадцать страниц Хайдеггер даже не удосужился ответить прямым текстом, что такое философия, а он мне отвечает – у вас, леди, слишком рациональное мышление! Как вы собираетесь творить, говорит он мне, если у вас такое ограниченное сознание…
- На прошлой неделе закончил двухнедельный проект, приношу его, а этот козел из 504, оказывается, взял и украл мою идею, я слышал, его дядя владеет какой-то лабораторией в Силиконовой Долине, и, конечно, его слово против моего…
- Она вроде бы говорит, что у нее остался парень в Чикаго, но ты знаешь, сегодня она сидела с одним за ручку, ушла с другим, и я, честно говоря, так устала с ней об этом разговаривать, она же ведет себя некрасиво, особенно когда просит прикрыть ее, и все бросаются защищать, словно она уезжает к умирающей матери, а на самом деле ее дома ждет конференция с сестрой из дома, которую бросил парень, представляешь?
- По крайней мере, он поставил на экзамене одному парню отлично только за то, что он предложил разыгрывать больных как средство против депрессии! Нет, серьезно, он действительно хорошо ладит с детьми, мы были в больнице Святого Антония на прошлой неделе, когда у нас было выездное занятие, но его теория про отсутствие видимого сожаления… Я его как-то спросила, мистер Трикстер, говорю, но разве же возможно относиться к нему, как к здоровому, ведь само восприятие мира здорово меняется? А он предложил мне представить себя на грани полностью отчаявшегося человека, которому не получится никогда больше жить нормальной жизнью, и каждое напоминание о болезни…- Сэм прислушался. Позади него стояли две невысоких девушки, одна светловолосая, а другая с каким-то экзотическим красным оттенком волос, и обсуждали того, кого он искал. Он присматривался слишком внимательно, и девушки ответили ему подозрительными взглядами.
- Этот мистер Трикстер… Я как раз ищу его, где я могу его найти? – спохватился Сэм, почему-то краснея. Девушки смерили его оценивающим взглядом.
- На перерыве он всегда где-то на улице болтается, обычно у часовни, но фиг его знает, - пожала эксцентричная девушка, явно не доверяя любопытству чужака. Светловолосая, наоборот, посмотрела на него с какой-то догадкой, которая Сэму не понравилась. Но, с другой стороны, он приехал сюда не налаживать контакты с молоденькими студентками.
Когда он шел, сориентировавшись по карте, куда ему следует идти, он пожалел о том завтраке, что решил перед этим съесть. Ему снова казалось, что он живет в не принадлежащем ему мире, и что он разобьется, стоит ему хотя бы подумать об этом. До большого перерыва оставалась еще одна пара, но он решил попытать счастья и заблаговременно найти то место, которое ему подсказали девушки. Все это время варианты встречи, того, что он может сказать прокручивались в голове, и на мгновение ему стало настолько плохо, что он, поколебавшись, остановился и достал из сумки наушники, подключая к плееру, который купил только недавно. Это была одна из самых первых песен, с которой он познакомился в свою первую встречу с Габриэлем. Она успокоила его каким-то удивительным образом, и он настолько ушел в воспоминания, восстанавливая их, что сильный удар застал его врасплох.
- Господи, надо же смотреть, куда идешь! – Сэм от неожиданности забыл вытащить наушник и выронил плеер, от удара отсоединившийся от и без того державшихся на честном слове наушников и заигравший мелодию в полную громкость. Но он даже не слышал, что ему сказали. Ему достаточно было прочесть по губам. Губам, чью форму он запомнил. Знакомые глаза смотрели на него с минутным раздражением – для него он был незнакомцем, который не заботится тем, чтобы посмотреть по сторонам. Он был выше и гораздо сильнее, чем Сэм его запомнил, но все еще отставал и в массе, и в ширине плеч от Сэма. И все же это был, несомненно, уже мужчина. Черты лица изменились, оставив ему выражение легкой задумчивости, а о живой мимике свидетельствовали сейчас только лучики вокруг глаз, по три с каждой стороны. Сэм смотрел на него так долго, что Габриэль сузил глаза, думая, будто бы должен был Сэма узнать. – Я вас знаю? – спросил он на всякий случай, но не так, как спрашивали бы, если бы действительно узнали. Сэм помотал головой, снова краснея. Он посмотрел на Сэма еще немного времени, прежде чем перевел взгляд на плеер. То, что не заметил бы никто другой, видел Сэм. Он сбил Габриэля с толку той мелодией, что раздавалась из плеера, все еще лежащего на асфальте. Спохватившись, он нагнулся, чтобы поднять его, и Габриэль в ту же секунду решил сделать то же самое. Одно прикосновение, и память Сэма о том сне мгновенно исчезла.
- Мне кажется, я вас где-то видел, - предположил преподаватель, отдавая ему плеер и снова поднимаясь на ноги. На нем не было привычного костюма, который носило большинство преподавателей, только простой джемпер и темные штаны, напоминавшие структурой джинсовой ткани.
- Я только перевелся. Из Стэнфорда, - у Сэма болела голова. Он не мог вспомнить, почему точно здесь оказался. Кажется, Дин согласился, наконец, что у Сэма должна быть своя жизнь, и он ехал заполнять документы на перевод из Стэнфорда – прерванное обучение было трудно восстановить, но с замороженного курса он мог бы перевестись в другой ВУЗ. Кажется, он даже говорил утром с кем-то по поводу перевода документов, и теперь он направлялся в деканат, чтобы уточнить, получили ли они его запрос. Неожиданная встреча как будто бы встряхнула его.
- Что ж, тогда добро пожаловать в Южно-Калифорнийский университет, - и незнакомый ему невысокий мужчина собирался, было, продолжить путь, когда Сэму показалось, что нужно было бы извиниться.
- Извините за это, мистер…?
- Мистер Трикстер. Ничего, бывает.
Конец.
Послесловие.
Я знаю, обычно эту часть пролистывают и считают ненужным читать, но если вам все-таки не лень или у вас остались вопросы – я пишу это для вас.
Будучи подростками, мы часто задаем себе вопрос, что из изучаемого нами может нам пригодиться, не усваиваем нужные навыки, расстраиваемся, когда нам не получается их использовать. Но в действительности наш способ миновать проблемы, наш способ спасаться от депрессий, все то, как мы сражаемся со взрослением – это уже опыт, тот опыт, что мы будем искать, будучи совсем взрослыми.
Этот рассказ не должен был превышать и семи страниц. Передо мной не стояло цели рассказать о школьных буднях, поставить какие-то наиболее общие проблемы, но, как оказалось, мне было, о чем рассказать. И рассказывая, заставляя героев переживать, меняя их постепенно с каждой главой, я пыталась сама для себя определить, где же находится тот момент, когда из подростков мы становимся взрослыми. И тут же я нахожу ответ – мы слишком гонимся за стереотипными моделями поведения, которые нам с детства прививают как синоним взрослой жизни, и мы пропускаем те моменты, откуда все эти модели могли бы брать начало. Мы пропускаем людей, которые могли бы стать для нас настоящими друзьями, мы пропускаем тех, кого могли бы полюбить, потому что глупости, теперь отовсюду говорят, есть только секс и статус в социальных сетях.
Фактически, мы становимся теми, кто мы есть, пока совершаем ошибки в школе и на первых порах в университете. Это всегда из сферы отношений, ведь в этом каждый из нас отличается – кто-то умеет общаться со всеми, а кто-то предпочитает демонстративно отсаживаться и проводить время в одиночестве, потому что окружающие не находят его интересным. Сэму пришлось пройти через многое – и через собственные страхи, которые родились в нем от отсутствия общения, и через стереотипы, но порой он слушал тех, кто окружал его, и справлялся лучше, чем ожидал. Пришлось измениться и Габриэлю, для которого шутки и слава легкомысленного парня были защитой от непонимания и несоответствия обществу, от которого он, однако, себя не спешил отделять. Мы забываем, что не настолько отличаемся друг от друга, чтобы полностью прекращать общение из-за несоответствия интересов. Этот рассказ о том, что общение порой можно построить лишь на том, что у вас, так или иначе, есть совместный опыт. Вы учитесь в одном колледже, вы ходите на одни занятия, вы бывали в одних местах – подумайте, сколько простого, сколько вещей делают нас обществом, да хотя бы один мультфильм, что вы смотрели когда-то в обществе. И вот вы можете начинать общение. Конечно, оно потребует ответа со стороны, но где был бы Сэм в этом рассказе, если бы не научился однажды рисковать?
Мы не знаем, когда меняемся, отмечаем лишь тот момент, когда в схожей ситуации поступаем иначе, чем привыкли. Говорят, что опыт – это информация о том, как поступать в ситуациях, которые больше никогда в жизни не повторяться. Я считаю, что это неверно. А как же быть с тем, что история развивается по спирали? Кто доказал, что жизнь – это прямая?
Я оставляю конец фика открытым согласно вашим представлениям. Те, кто согласятся со мной, поймут, что раз пройдя этот путь неосознанно, Сэм попробует еще раз завоевать любовь и доверие Габриэля, тем более что архангел оставил ему величайший подарок – чистый лист относительно этих отношений. Те, кто считает, что чистый лист будет препятствием, могут представить себе, что однажды Сэм возвратиться к своей обычной жизни. Это вопрос того, как мы воспринимаем полученный опыт.
Мне можно разумно возразить – если я поднимаю вопрос о неловкости первого раза, почему я обхожу понятие об ориентации? На самом деле это не так. Я указала на мнение Сэма отдельно в разговоре с Дином, а мнение Габриэля – еще в самом начале. Если вам показалось, что это достойно отдельной проблемы, то я хочу сказать, что и без того в отношениях между людьми достаточно проблем. В конечном итоге все это – вопрос нормальности, а норма может быть определена только для вас самих. Вы можете не соответствовать нормам общества и отказываться от него, но если вы вспомните, что нормы общества составлены в лучшем случае десятком человек из ста, состоящих в этом обществе, то отказ от него перестает казаться лучшим выходом.
К тому же я говорю здесь не только о каком-то конкретном типаже взрослеющих подростков. Благодаря соцсетям большинство из нас разделено на определенное количество групп: асоциалов, социалов, популярных, непопулярных, не имеет значения, я не об этом. Мы демонстрируем уникальность изо всех сил, иногда доходя до абсурда, но мы считаем своей уникальностью поклонение уникальности других людей. На протяжении всего этого рассказа Сэм пытается понять, что внутри него можно было бы назвать уникальным, и различные варианты можно найти в тексте, все зависит от ситуации, пока он не приходит к тому, что уникально в нем по-настоящему то изменение, что возникло под влиянием чувств к Габриэлю.
В конце концов, я еще раз доказываю, что даже в тридцать поиск ответа на вопрос «Кто ты есть?» сводится к воспоминаниям о взрослении, о том опыте, который мы получили. У Сэма не было обычного периода взросления, он не проходил через унизительные моменты, через моменты победы, весь тот путь, что так или иначе, в своей вариации, достается каждому из них. Оттого ему было невозможно разорвать этот круг охотника до сна, что показал ему Захария. Служат ли ангельские силы в обе стороны, я не берусь отвечать, я лишь говорю об удивительном стечении обстоятельств, о помощи архангела-хранителя и уникальной в тот момент способности Сэма слушать. Все, что помогало ему дойти до конца – и нового начала – в момент встречи с Габриэлем бы только мешалось. Поэтому архангел подарил ему то, чего мы никогда не замечаем из-за своей собственной слепоты.
Он подарил ему второй шанс.
Комната кажется знакомой. Он сел на кровати, ощущая, что делал так уже тысячу раз, но не мог вспомнить, почему так часто. Сердце билось так медленно, как будто он еще спал, никакого ощущения падения в пропасть, никакой дрожи, никакого шума. Больше похоже на то, словно бы он очнулся. Не переставая задавать себе вопросов о том, кто он есть, что за время и что за место, он слепо провел по кровати рядом с собой. Его рука легла на теплое плечо, соскользнула по нему к предплечью – ему потребовалась секунда на то, чтобы он понял. Облегченно вздохнув, он лег обратно, прижимаясь к его спине и зарываясь носом в светлые даже в полумраке комнаты волосы. Габриэль шумно вздохнул и зашевелился, как будто собирался просыпаться. Сэм почему-то не видел его лица в этом полумраке, но он знал, что это Габриэль, потому что знало его сердце и его тело – глаза больше не нужны. Он скользнул ладонью по его животу – и снова как будто в тысячный раз – и как-то по-детски, по-собственнически обнял, как обнимают любимую мягкую игрушку, без которой невозможно спать. Даже сон без него – это что-то странное. Он лежал и раздумывал над своим ощущением, чувствуя каждый сантиметр его кожи, что соприкасалась с кожей Габриэля – от этих мыслей эти места начинало обдавать жаром, хотя это, конечно, было только его представление. Ему дорога каждая секунда, что он лежит рядом с ним, и почему-то это должно было привести за собой какое-то знание, но Сэму никак не удавалось сконцентрироваться.
Он понял, что разбудил Габриэля. Крылья на его спине сверкнули в отсвете фонаря, что откуда-то взялся прямо за окном. Он лениво повернулся лицом к Сэму, но черты его лица ускользали от него. Он был таким, каким Сэм его помнил, но образ не складывался. Это было неважно – он все равно склонился к его губам, целуя его еще непонимающего, что происходит, обожая момент, когда сможет наконец почувствовать его улыбку своими губами – когда он проснется до конца и поймет, насколько Сэм нетерпелив. Этот момент как будто был хорошо забыт, и Сэм разочарованно застонал, когда Габриэль отстранился. Его имя теплом отдавалось в груди, и он, кажется, что-то ответил, когда его о чем-то спросили. Он слышал его приглушенный смех, как будто тьма заглушала не только свет, но и звуки. Он запомнил только одно:
- Знаешь, я никогда не был на выпускном балу.
После чего громкий трезвон будильника разбудил его.
***
Это было похоже на какое-то чертово кино. Он никогда не думал, что будет настолько в себе уверен. Он звонил Дину сообщить, что остается в университете Стэнфорда, после чего с удивлением услышал, что он направляется к Лизе – девушке, с которой когда-то поставил рекорд по стабильным отношениям, и, вероятно, у него уже есть сын, которого от него скрывали из-за того, что он не мог найти себе постоянного жилья, он попрощался с братом, попросив позвонить, надел наушник старенького плеера, после чего помнил только удар и отлетевший плеер на асфальт. Он с удивлением поднял взгляд на того, кто сбил его, и это было смешно. Он закусил губу, чтобы не рассмеяться, и увидел, что собиравшийся отчитать его молодой преподаватель точно так же улыбается – так глупо, чтобы метр семьдесят сбил метр девяносто. Он коснулся его руки, когда возвращал Сэму плеер, после чего намеренно извинился так, чтобы узнать его имя.
Потому что, честно говоря, пусть он и не был самым красивым молодым мужчиной – постойте, почему он не помнит вообще ни одного такого? – при взгляде на него Сэм ощутил странное притяжение, не связанное ни с его внешностью, ни с его голосом, ни с его удивительного цвета глазами. Просто тянуло, и он мог упираться руками и ногами, но это было совершенно бесполезно.