Габриэль выглядел так, как будто собирался отказаться. Но что-то заставило его замереть на секунду и передумать, и вот он уже снимал рубашку, оставаясь в одной майке. Стащил и ее через голову, поворачиваясь спиной к Сэму и расправляя плечи. Огромные серо-белые крылья, сложенные по спине до самой поясницы, с прорисованными перьями, спускавшимися по границе крыла и исчезающие за поясом джинсов. Как настоящие, они выходили из медиального края лопатки покрасневшей кожей и выпуклым основанием, а чуть выше делились на три огромных крыла, сложенных не полностью, а выступающих друг над другом. Углы крыльев доходили до границы плечевого пояса, отделяя руки рисунком, а сами крылья окружены едва заметной сияющей золотой окантовкой. Настоящий шедевр на живой коже, выполненный с таким мастерством, какого нельзя не найти нигде.
- Это Люци рисовал, - пояснил ему Габриэль, чуть наклонившись вперед – меж сложенных крыльев проступила цепь позвонков. – Мне пришлось сидеть почти четыре часа прежде, чем он закончил хотя бы контур.
Сэм испытал острое желание проверить, на самом ли деле это рисунок. Очнулся от сомнений только тогда, когда кончики его пальцев коснулись спины Габриэля – никаких крыльев, потрясающий рисунок, не больше. Темные линии, выполненные слишком идеально, как будто рисующий знал, как выглядят настоящие крылья.
- У твоего брата талант, - там, где черные линии ограничивали крылья, сливаясь с золотым свечением, кожа была чуть грубее, чем в остальных местах. Сэм провел по внешнему краю верхнего крыла, поднявшись до угла между шеей и плечом. Габриэль посмотрел на него через плечо. – Почему это все так много значит для тебя?
- Каждый хочет быть больше, чем он есть, - ответил Габриэль. – Я хотел бы рассказать тебе историю о том, как меня, младенца, спасло чудо, когда я тонул в реке, но со мной не происходило ровным счетом ничего волшебного. Ничего. Вообще. Ни единого раза. Я думаю, ответ и есть в этом – раз ничего нет, они существуют. Потому и не позволяют увидеть себя.
- Твой отец, должно быть, был большим оригиналом, имея четверых сыновей, названных в честь архангелов, - заметил Сэм, наблюдая за тем, как вместе с движением лопаток двигаются и крылья, как будто раскрываясь. – Ты хотел бы быть Гавриилом?
- В детстве во снах я всегда летал. Это невероятное чувство, когда на тебя не действуют законы притяжения… Вырасти, впрочем, мне так и не удалось, - от этой привычной Габриэлю манере общения Сэму стало как-то привычнее быть здесь, в классе биологии, где была включена только одна лампа в их углу класса, а за окном лил дождь, сгущая сумрак в той части комнаты.
- Я в детстве всегда бегал за монстрами со всяким оружием наперевес, - почему-то он не хотел прекращать прикосновения. Он никогда не касался никого дольше нескольких секунд, за исключением вчерашнего, но и вчера больше был занят другим. – Хорошо, что мои сны не сбываются.
- У меня не получается жить так, как все, - развел руками он, расправляя рубашку и собираясь одеваться обратно. – Потому я и хотел окончательно… я придумал себе, что мог бы быть, наверное, его воплощением на земле. Остальные о роботах мечтают, войнах, а я вот такой странный ребенок, хотел стать ангелом. Они ведь круче, чем эти воины с диодными мечами.
- И жить вечно, зная, что окружающие будут умирать один за одним, заводить отношения, заранее зная, что вторая половина погибнет? – Сэм зачем-то коснулся всей ладонью нарисованного крыла, не желая, чтобы Габриэль закрыл их майкой.
- Если бы я по-настоящему любил, я нашел бы способ сделать эту половину бессмертной, - задумавшись, решил Габриэль. – Мне можно одеваться, или в программе заявлено еще что-то? – на столь откровенную провокацию Сэм едва не ответил отрицательно, частью своего характера мгновенно ощутив, как спокойная ситуация превращается в шаткую. Но Габриэль был настолько вне правил, настолько бросал им вызов, что даже обычно строгая администрация колледжа, в конце концов, привыкла и подстроилась под него. В нем, невысоком и не самом сильном на потоке парне была какая-то сила и тем более какая-то тайна, с которой Сэм встречался впервые. Насколько ему можно было оказаться рядом с Габриэлем и услышать это все, почему ему было позволено в отличие от сотенного потока других парней и девушек? Просто потому, что он проигнорировал его славу шутника? Но это давно вышло за пределы устаревших фокусов. В этом было приглашение, и Сэм не знал, стоит ли ему и в этот раз пойти по проверенному пути своей жизни и остаться за ее порогом, или попробовать, пусть этот путь пугает неизвестными последствиями?
Решение еще не созрело в его голове, а его ладонь уже скользила по крылу вниз, медленно уходя от прямой линии, спускаясь на бок и оказываясь на животе. Она поднималась в такт вдоху и опускалась вместе с выдохом. Габриэль на него не смотрел, чем волновал – можно ему или все же нельзя? Откуда в нем могло родиться желание поцеловать такого неловкого подростка, как Сэм? Всего лишь два года разницы, но он выглядел гораздо спокойнее в собственном теле – никаких комплексов низкого роста и не очень длинных рук, никакого желания компенсировать это тренировкой мышц. Побледневшие едва заметные шрамы на плечах и предплечьях, сильных, как могут быть только мышцы, натренированные самыми различными способами – работой, игрой, соревнованиями, со смуглой кожей, темнее, чем на спине – слишком много времени под солнцем, шляясь на улицах и изучая окружающее тщательнее, чем любой другой научный исследователь. Живший своей жизнью, такой, какую Сэму всегда хотелось бы иметь – свободную от наблюдения отца и заботы брата, но с желанием получить то, что у Сэма как раз было – семья. Что он мог найти в Сэме такого, что Сэм не видел сам, к своим шестнадцати не справляясь ни с высоким ростом, ни с худощавостью без признака сколько-нибудь проведенного на природе времени, с единственным шрамом вдоль большого пальца от неудачного выстрела и полным отсутствием цвета собственной личности? Или может быть, не собирался видеть, просто Сэм оказался в нужном месте и нужном времени?
- Хочешь знать ответ? – тихо спросил Габриэль, не двигаясь, не отвечая и не отталкивая.
- Да, - Сэму было почти страшно. Может быть, то, что люди находят в отношениях, и есть страх постоянной неустойчивости – никогда не знать, что в голове другого человека, ожидать его ответа и гадать, пытаться угадать, побеждать или проигрывать? Как Сэм может знать, что будет сейчас? Никак. Но он будто бы отдается на волю другого – и в этом есть что-то, заставлявшее его сбиваться с нормального состояния – чаще и бесшумнее дышать, унимать дрожь неуверенности и ловить чувство томительного ожидания под желудком. Но неожиданно мгновение до произнесенного Габриэлем ответа приносит ему свой собственный. – Ответ в том, что ты не знаешь?
- Именно, - Габриэль удивлен не меньше его самого. Он развернулся лицом к Сэму, поднимаясь на ноги и предлагая руку ему. Сэм все же выше его, еще ненамного, но настолько ощутимо, что ему приходится склонять голову. То, что он угадал, нашел ответ, которого не существовало секунду до даже у Габриэля, подарило ему странное ощущение эйфории и знание того, что сейчас все получится. Он не знал, откуда этот ответ пришел, казалось, он его уже слышал совсем недавно, но это была такая победа, которую трудно было пропустить. Только зарождающаяся синхронность движений, впервые настолько взрослое объятие, которое он столько раз видел у других и не мог понять смысла сам. До сих пор. Ответ в том, что он не знает? Но он хочет обнять, хочет узнать, как много в другом человеке можно узнать, как много предсказать. Ответ в том, что он просто хочет. – Ты не считаешь меня сумасшедшим после всего этого? – спросил он, спокойно ожидая, пока Сэм разберется с собственными руками и решится, наконец, обнять его. У Сэма неожиданно получилось почти естественно – одна рука осталась на пояснице, а другой он держал Габриэля вдоль спины. – Или делаешь это потому, что я сумасшедший? А что, мало ли у кого на психов встает, - добавил Габриэль, когда Сэм одарил его страшным взглядом.
- Ответ в том, что я не знаю, - передразнил он в ответ, заставив Габриэля улыбнуться. Улыбнуться не широко, раздражающе, как обычно практиковал, а едва ли заметно, смягчая черты его лица. Он тут же расслабился в руках Сэма, одну руку заводя за его шею, а другой проводя по щеке.
- Так и будем разговаривать? – поинтересовался он, поднимая голову еще выше, оказываясь уже в знакомой близости. Почему Сэм снова не хочет спрашивать, нормально ли это? Он не знает. Мельком он слышал от брата пренебрежительно о тех, кто выбирает свой пол, никогда не видел, потому что не обращал внимание, и ему не с чем сравнивать. Как считать нормальным, со своей точки зрения или другой, допустим, брата? Но брат необъективен, он скорее убьет, чем выслушает, за одно лишь имя. А что в основе? Этого Сэм тоже не знает.
Поцелуй выходит легче, чем в прошлый раз. Тогда целью было научить, а сейчас… Кто знает, зачем он нужен прямо сейчас. Почему без встречи языками, почему больше невинных поцелуев, почему его больше занимают собственные прикосновения. Чем чаще его ладони оказываются в пределах нарисованных крыльев, тем неуловимо сильнее реагирует Габриэль – открывает или закрывает глаза, подается вперед в его руках. Как будто он не целует, а играет на инструменте, ни один из которых до сих пор не держал в руках. Как будто он приручает Габриэля, первый, кому это удалось. Подстраивает его тело под себя, прижимая так, как хочется ему самому. Как дополняет собственную неуклюжесть его гибкостью. Как изучает, потому что Габриэль ничем не похож на него самого – сильнее, увереннее, взрослее, как не может перестать восхищаться, потому что даже таким Габриэль продолжает к нему тянуться. В какой-то момент поцелуй прекращается на одно мгновение, но этого мгновения достаточно, чтобы Сэм не смог остановиться. Прижался к коже щеки губами, скользнул ниже ровно тогда, когда Габриэль склонил голову и неожиданно для себя провел кончиком языка по шее. Совсем чуть-чуть, не понимая, что делает, и с восторгом принимая отклик. Руку в его волосах, прижимавшую к себе еще ближе, и вторую, неосознанно удерживающуюся на его плечах. Увлекаясь, ища новый ответ, требуя отвечать, сходя с ума от каждой мелочи – от металлических бусин на проступающих под кожей очертаниях мышц шеи до черных нитей, обвивающих кожу запястья. От необычного рисунка на спине, сводившего с ума его самого и вместе с тем самого Габриэля до губ на своей татуировке, жадных до прикосновения, когда оставаться в одежде слишком жарко. Сэм даже не заметил расстегнутой рубашки – он прижал к себе полуобнаженного Габриэля, ища нового воплощения близости. Сжимая его в руках так крепко, что само собой получилось приподнять его для поцелуя, его способность понимать, когда он обнял Сэма за шею и подтянулся сам. Теперь поцелуй имел смысл. Высказать то, для чего не придумать слов, передать все то нетерпение, весь тот жар ответа, который редко бывает в первый раз, все несбывшиеся страхи, тот восторг от ощущения собственной силы, которую Сэм в себе впервые обнаружил, все то восхищение, которое они вызывают друг у друга. В какой-то момент Габриэль отпустил его шею, удерживаясь только на руках Сэма, освобождая свои и немедленно переводя их в другое место – к талии, вверх по бокам, задирая полу расстегнутую рубашку. В какой момент нужно остановиться? С каждой секундой пульс учащался все сильнее и сильнее, дышать приходилось еще чаще, но это невозможно, пока его язык был вовлечен в придуманную другим игру, пока его губы были заняты чужими. Задыхаясь, он опустил руки еще ниже, перехватывая Габриэля под бедра, успевая удерживать так всего на чуть-чуть. Ничего, кроме шумных выдохов, шуршания одежды и учащенного дыхания, он не слышит – и то едва-едва, ведь ток крови в ушах заглушает все.
- Не то, чтобы я так желал вас проверять, я просто забыл свои документы, - Габриэль мгновенно спрыгнул на пол, спиной прижимаясь к спине Сэма и заставляя его повернуться лицом к вошедшему профессору. Будучи меньше во всех отношениях, спрятаться ему было гораздо легче, тогда как Сэму быстро привести себя в порядок – нет. Поэтому он повернулся как есть – раскрасневшийся, с взлохмаченными волосами и расстегнутой рубашкой, старающийся дышать так, как должен был бы нормально. Вздохнул и посмотрел прямо на профессора – тот, впрочем, был в форме не лучшей, с блестящими глазами и расфокусированным взглядом, не посмотревший на них ни разу, шарящийся по своему столу в поисках какого-то мешочка, после чего сразу вышел, так и не посмотрев.
- Вот это адреналин, - восхищенно присвистнул Габриэль, выглядывая из-за спины Сэма. – Еще бы чуть-чуть, и держать нам ответ перед НЕЙ. А я еще со вчера не отошел.
- Если бы это чуть-чуть… - и Сэм махнул рукой, не в состоянии представить, что тогда было бы. Неуверенный сам в том, что происходит, он прежде всего не хотел, чтобы это определили за него чужие люди.
- Он ведь не за документами пришел, - изучил стол Габриэль, оперевшись руками о кафедру. – Походу, где-то этажом ниже кому-то крупно повезло, - и он помахал в воздухе точно таким же мешочком с травой. – Ощущений уже не хватает, видимо. Пойдем в ответ застанем их? – Сэм не ответил. Он стоял, прислонившись к парте, так и не успев застегнуть рубашку. Его взгляд сквозь пальцы проходил вдоль спины Габриэля – от отстающего на какие-то сантиметры пояса джинсов до светлых волос. Адреналин продолжал выбрасываться в кровь, хотя опасность уже давно миновала. Ему нужен был выход. – Сэм, - его имя, никогда до сих пор не произносившееся. Что в действительности происходит между ними? Что видит он во всем этом? А что Габриэль? Какой смысл и дальше подчиняться телу, которое еще даже не закончило формироваться, если Сэма давно волновало только то, что было нематериальным? Что предлагал ему Габриэль, а чего на самом деле хотел Сэм? Не расходятся ли их представления друг о друге, ведь если это так, то ошибка будет гораздо серьезнее, чем до сих пор заключенная в непонимании. То, что должен был сказать Габриэль сейчас, определило бы его цель. Дело не в том, что Сэм слишком сильно готов был довериться его опыту и попросить о чем угодно, только бы вырасти и так. Дело в том, понимает ли Габриэль и собирается ли понимать, что Сэм в первую очередь опережает умственным развитием физическое и на одни только удовлетворения потребностей согласиться не может? – Должно быть не так, - наконец закончил он, поднимая с пола свою одежду и поспешно натягивая майку обратно.
- Сначала? – уточнил Сэм, застегивая свою рубашку. – Ни у кого больше на такое не хватит мозгов.
- Я с собой справиться способен, - возразил Габриэль, усмехаясь и поправляя воротник рубашки. – Я же говорил, ненормальность – она во всем.
- И как, по-твоему, это должно начаться? – Сэм сел на парту, потягиваясь и расслабляя скованные всплеском активности мышцы.
- Привет, я Габриэль, и меня чертовски бесит, что ты не реагируешь на мои фокусы, - он протянул Сэму руку, снова улыбаясь. Такой же растрепанный, напряженный, чуть покрасневший и не собиравшийся забывать то, что произошло. – Думаю, нам стоит это обсудить.
***
- Ну как, видишь его? – Сэм стоял в вестибюле темного еще колледжа ранним утром субботы, когда занятия были отменены из-за ученого совета, на который должны были явиться все учителя. – Ты уверен, что он вчера заказал эти суши на дом? Потому что тогда нас точно отсюда выкинут.
- Спокойно, - ответил ему по мобильному телефону Габриэль со стоянки, высматривающий на мосту в серых предрассветных сумерках огромный старый каддилак. – С этим все в порядке. Главное – это задержать его до последнего момента, иначе силы будет недостаточно. Уверен, что справишься?
- Если я сяду на этого монстра, то он никуда не поедет, - фыркнул Сэм, отступая в сторону, когда сонный и ничего не видящий перед собой сторож пошел досыпать из учительской раздевалки на свой пост. – Не уверен, что это вообще выглядит как розыгрыш, скорее, как издевательство.
- Ты сам придумал половину, - рационально ответил ему Габриэль. – Ты можешь не успеть, поставь на отсроченную, должна сработать. Или хочешь, я поднимусь.