— Ты совсем отбитый, блять? Долбаеб! — кричит Итан, тем самым привлекая многие лица к ним. Кровь сразу обляпала верхнюю одежду, а пальцы задрожали в жалких попытках остановить кровь. Йен губами шепчет, чтобы тот остановился и закончил только на этом, но Микки это выводит ещё сильнее, будто тот переживает за его здоровье. Но на самом то деле Йен беспокоится о том, как бы Микки ни выгнали из школы и ни упекли за решётку.
— Повтори все, что ты говорил, — Микки прижимает его к дверцам шкафчиков, оставляя там грубую вмятину. Он наваливается всем телом к нему, показывая, насколько сильно он сдерживался.
— Микки, я не… — кудрявый судорожно пытается вырваться с сильного прижатия, но это невозможно. Теперь робость окутывает его тело, и он снова превращается в того самого Итана. Одноклассник старается сделать хоть что-то, смотрит через плечо на Йена, но тот будто окаменел, на самом деле, он хотел вмазать ему уже очень давно.
— Повтори, — сжимая зубы, переспрашивает Милкович, и увствует, как все взгляды приковались к ним. То, что у учителей сейчас ебанное совещание — огромный бонус.
— Пожалуйста, не заставляй меня говорить, — Итан всеми способами пытается увести озлобленного Микки от себя, но уже поздно. Это подействовало на него, как красная тряпка на быка, удерживать в себе тех демонов, которые вырываются наружу, очень сложно для таких, как он.
— Что же ты недоговорил? — глумливо спрашивает Микки, следя за каждой эмоцией на лице перепуганного одноклассника. С его носа все так же капает ярко-красная кровь.
— Не буду, я не буду. Мик, я… — кудрявый заикается, и Милкович отпускает его со своей звериной хватки, но ненадолго. С глаз Милковича вылетают искры, глаза расширенные и сосредоточенные только на объекте ненависти, он замахивается, попадая прям по скуле. От сильнейшего удара у Итана потемнело в глазах, он потерял все попытки дать сдачи, в ушах зашумело, но на ногах он все ещё стоял. Краем уха Микки слышит разные слова, которые трепещат школьники, но никто из них даже не думает помогать Итану. Вот так они его уважают. Милкович держит того за капюшон, и знакомый голос нервно выкрикивает что-то до боли знакомое.
— Отпусти его, не трогай, — Йен подбегает к ним, стараясь усмирить Милковича, но явно забывает, с кем он имеет дело.
— Подойдёшь ближе, я клянусь, что выбью тебе все зубы, Галлагер, — Микки был настроен явно агрессивно. Он не забыл все то, что случилось в душевой кабинке, естественно, нет, просто сейчас его засыпает ядовитость, будто его кто-то укусил, вводя смертельный яд прям в вены, и от этого рыжий готов свернутся клубочком. Такого ледяного и приказного тона он ещё не слышал.
Когда кудрявый с надеждой смотрит на Йена, что тот хотя бы поможет, то опять получает удар в солнечное сплетение, и кудрявому становится сложно дышать, сильная боль в животе даёт о себе знать, и Итан больше не в силах держаться в вертикальном положении. Милкович не теряет возможности бить его сверху. Кудрявый пытается закрываться руками, он все ещё тяжело дышит и наконец-то понимает, насколько это плохо злить Милковича.
У одноклассника появляется рана на лбу, и кровь оказывается на вытатуированных пальцах Микки. Но его не останавливает ничего, будто, кроме него и противника, не существует никого больше. У Итана все лицо расчёсанное и в огромных, болезненных гематомах. Тут уже не отделаешься зелёнкой, разве только не полностью обмакнуть в ней все лицо кудрявого.
— Что, уже нет такой уверенности, не так ли? — твёрдо и враждебно спрашивает Микки, и не слыша ответа, продолжает избивать его уже синеющее лицо. Парень потерял все попытки укрываться от сильнейших и мощнейших ударов. Итан ощущает странную тошноту и слабость, которая обёртывает все его вибрированое тело, его нормальный цвет лица сменяется на белоснежный, а губы синеют и он становится похожим на мертвеца.
— Господи, блять, Микки, ты ненормальный! — кричит на срыве Йен, всё-таки срываясь с места толпы, и подбегая к Микки, оттаскивая его. Того ломает, он теребится в руках Галлагера, как рыба в сетях, крича только поток матов. Йен прилаживает огромные усилия, дабы увалить его, и они оба оказываются на полу. Милкович весь мокрый, костяшки в крови, и он невольно расслабляется в руках Йена, сидя на холодном линолеуме в школьном коридоре.
— Вызовите скорую, кто-нибудь, — Йен хочет вытереть поступившие к глазам слезы, но не может отпустить от Микки даже на полсекунды. Рыжий сцепил руки в замок, и он ощущал на себе всю ту ненависть, злость, отчуждение. Милкович посмотрел на Итана и не смог удержать своих слёз в себе, они скопились внутри его глаз и брюнет сильно сжал челюсть, чтобы не заплакать, но горячая капля одиноко скатилась по щеке, и как же Микки терпеть не может быть таким уязвимым и слабым, перед таким количество людей. Итан лежал без сознания, его лицо было похожее на сплошное кровавое месиво. Кто-то из подростков вызвал скорую, и одноклассники начали пытаться приводить его в чувства, и после некоторых попыток кудрявый, слава Всевышнему, пришёл в себя, еле-еле разлепляя потяжелевшие веки. Через пару мгновений его подняли и унесли с коридора, хоть живого — это радует.
Микки пытается захватить воздух, но он будто давится им, и несколько раз прокашливается. Йен решает немного ослабить хватку, и брюнет, не теряя возможности, быстро вырывается из его рук. На удивление плотно стоя на ногах, он рассматривает каждую мелочь, буквально. Капли крови на полу, вмятина на шкафчике, когда он осмотрелся по сторонам, то понял, сколько тут было людей. И как сильно он их напугал, но брюнет сегодня будто не хотел возвращаться в нормальное состояние.
— Да, блять, мы трахались, — орет он в толпу, кивая в сторону дрожащего рыжего, замечая охуевшие лица не только школьников, но и Йена. Галлагер пытается усмирить его поток слов, ибо замечает директрису, которая уверенно направляется в огромную кучу людей, стуча каблуками. — Хотите что-нибудь сказать? Говорите, — но все боязливо молчат, боясь даже пошевелиться.
— Микки, не нужно, — Йен пытается умиротворённо проговорить это, но его голос все ещё подрагивает.
— Не нужно? А разве ты не этого хотел? Тебя же заебал Итан, и ты это все подстроил, чтобы я наконец-то признался, и тебе не пришлось возиться с ним, да? — Галлагер в непонятках смотрит на парня, и кивает из стороны в сторону.
Милковича. Нельзя. Блять. Контролировать. Разве нет?
Директриса срывает голос. Кричит, что сейчас же вызовет копов, пытается разогнать прихуевших людей, но все зазря.
— Да нет, Галлагер, давай, покажи пальцем каждого, кого ты здесь поимел, — брюнет судорожно смеётся и понимает, что этот ебанный приступ никак не заканчивается. — Что ты чувствуешь, когда так используешь людей? — нервы совсем сдают и покидают его в данный момент, он подходит ближе к нему, и Галлагер чувствует все публичное унижение.
— Мик, я думал, что ты все понял. Это не игра сейчас, понимаешь? Это жизнь, — обильные горячие слезы уже закрывают всю видимость пеленой, он не может подобрать нужных фраз, неужели Милкович правда так думает? Неужели он не понял, что он ему действительно нравится? Искренне и правдиво.
— Тебе нравится, когда люди перед тобой превращаются в ебанных зависимых наркоманов, — он совершенно полностью игнорирует Йена. Кажется все, что так долго копилось внутри, сейчас не стоит там же, а выходит на свободу. Директриса все так же кричит, и полиция уже на подходе. Она никогда так ни о чём не жалела, как о том, что взяла его в школу, устроив всемирный хаос.
— Хватит, сука, хватит, — Галлагер толкает его в грудь, понимая, насколько сильно ему стыдно. Милкович немного отшатывается назад. Все люди здесь, смотрят на все это, и от этого ещё сильнее хуево. Слезы катятся по его призрачно-белым щекам, и его кожа ещё бледнее, чем обычно. Это было очень масштабно, с особой жестокостью, вряд ли хоть кто-то из присутствующих здесь видел такое.
Двое полицейских, даже особо не напрягаясь, заваливают Милковича на пол, приковывая наручниками. Холодный метал сразу больно впивается в кожу, оставляя красные следы, а брюнет полностью расслабляется, ибо всю ту грязь, которая была в нём, вылил на других. Он морально истощённый сейчас. Все стоят как в глупом фильме, наблюдая, как Галлагер истекает слезами, а Микки пытается прошептать «прости». За все, что натворил за считаные минуты. Бомба, которая лежала у него, где-то спрятанной под органами, сейчас взорвалась. И он слишком поздно почувствовал себя виноватым. Оставляя Йена полностью в одиночестве, дрожащего и перепуганного.
— Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права? — полисмен говорит все точно и размеренно, так, чтобы было понятно. Но Микки уже слышал это, поэтому не нуждается сейчас в этих словах. Его выводят за двери школы, оставляя позади поломанную жизнь. Он так старался, так пытался все наладить, усмирить себя, но в итоге все испортил. А ведь выпускной был так близко. Брюнет все поломал, разорвал, уничтожил и плюнул. Зато выговорил все, что так давно держал в клетке. Только вот не сказал одну самую нужную фразу: «Ты мне нравишься, Йен Галлагер».
Комментарий к Нравишься
Да, я люблю боль( и нет, я совсем не танцую на этих руинах), именно поэтому еще будет БОНУСНАЯ часть.
Извините за задержку этой, ибо она вышла довольно-таки огромной и с крушащими событиями. ВСЕ И СРАЗУ И ПРЯМ ВЗРЫВ, БАБАААААХ.
Безумно жду ваших отзывов(желательно объёмных), ну же, сделайте мне приятное под конец фф:з х
========== Завершение ==========
***
— Не думал, что ты придёшь. Не после всего, что я тебе наговорил, — Милкович не боится своих слов, не стыдится того, что перед ним парень. Он просто безумно рад, что Галлагер здесь, после всего того взрыва, который произошёл на днях. Ведь любой бы на его месте скрылся как можно быстрее, испугался, постарался забыть все это, ведь брюнет неконтролированный и слишком вспыльчивый парень, с которым тяжело. Но даже в ужасных вещах есть что-то такое, за что их можно любить.
— Ты открыл мне на многое глаза, — кажется, те слезы, которые он проливал в школьном коридоре ещё не до конца высохли, и так и остались на уже чуть порозовевших щеках. — Но все, что я сказал именно тебе — чистая правда, Мик, — рыжий крепко держит трубку, вслушиваясь в родной голос. Их разделяет прочное, с огромными разводами, стекло, и Йен, совсем незаметно, проводит пальцами по нему. Так хочется дотронуться до брюнета и сказать ещё больше слов, выразить ещё больше чувств. Но стекло-то противоударное, и если Галлагер со всей силы впечатает рукой в него, то его костяшки пострадают сильнее.
— Как там Итан? — с горечью спрашивает Милкович, смотря свои посиневшие пальцы и выпирающие кости, которые выглядят довольно-таки пугающе. Правая рука туго перебинтованная. Он рассматривает свой оранжевый костюм; поворачивается и будто расценивает высокого лысого надзирателя, который, словно механический робот, только и смотрит куда-то вдаль; перебирает пальцами провод от трубки; все что угодно — лишь бы не сосредотачиваться на лице Галлагера.
— Лучше, — быстро отнекивается рыжий, и Микки явно благодарен ему за такой точный и короткий ответ. — Как думаешь, много дадут? — этого вопроса брюнет боялся больше всего. Как только он приехал в участок, там же его сразу встретил Этан с недовольной гримасой и парочкой уже отточенных фраз, его было действительно жалко. Именно в этот момент, когда он увидел Милковича в отделении, со взглядом побитой собаки, ему захотелось въебашить его мозги на место, но отпустить. Потому что брюнет выглядел действительно угнетённым: он не хотел этого, он больше всего боялся именно такой концовки. «Хэппи эндов» не существует. Миссис Одри накатала свои показания, попутно рассказывая, насколько ужасающе выглядит такой юный и красивый парнишка — Итан. Ведь он такой умный, добрый, отзывчивый, его все любят и уважают, он не мог сделать ничего плохого, и во всём виноват только этот уголовник, у которого даже татуировки на пальцах говорят о его мудачестве. Мол, Микки вообще не удостоен быть в обществе, и то, что она его пожалела — её самая огромная ошибка.
— Слушания ещё не было. Я умею всех разочаровывать, — брюнет лишь пожал плечами, его голос был разбит вдребезги, на маленькие кусочки уничтожен. Томные голубые глаза выражали сочувствие. Он выглядел уставшим и жалким. Большие, с размером во всю галактику, пожалуй, круги под глазами представлялись до чёртиков стрёмными. Этого всего было не миновать, и даже если Милкович немного изменился, но есть вещи, которые даются слишком тяжело. И хочется привязать себя на цепь, запереть на все замки, лишь бы не наделать кучу неправильных поступков. Вот для этого, пожалуй, и созданы тюрьмы.
— Хэй, я не буду говорить пламенных речей, — веселым голосом начинает Йен, а потом говорит более серьезным и ответственным тоном, — Но в любом случае я буду ждать, — Галлагер говорит эти слова с полной искренностью и отдачей. Он сдаст экзамены, пойдёт на выпускной, поступит — все это время будет ожидать, пока Микки выпустят из-за решётки, ведь он действительно чувствовал себя виновником всей этой истории. Рыжий дышит в трубку, так безмятежно и спокойно, что все тело окутывает какая-то странная вера в его слова. Вот, что делает этот ебанный Галлагер одним лишь своим присутствием. Огромный ледник в его сердце начинает таять, будто под усиленным жгучим солнцем.
— Сестра должна сиги принести. Курить хочу, что пиздец, — вырывается из Микки, и он готов говорить любые неинтересные глупости, лишь бы еще чуть-чуть побыть рядом, даже если посмотреть на Йена так, как нужно, он еще не решается. Галлагер только отрывает рот, и его сразу же прерывают, вот дерьмо. Обидно, что нельзя говорить столько, сколько считаешь нужным.
Надзиратель орет о том, что время закончено, и вся комната озаряется красным мигающим светом, призывая всех вставать со своих мест и возвращаться на ожидающую койку. Милкович знает, что это их не последняя встреча, но не может отпустить его просто так, хочется сделать все возможное, чтобы оказаться рядом. Теперь всё кажется важным. Микки так не хотел смотреть на него, точно зная, что сейчас он не окажется рядом и не сможет крепко обнять, но когда в детстве детям говорили «не смотри на сварку – ослепнешь», они слушались, и боялись туда глянуть, а Милкович смотрел. Нарушал все, ебанный ты в рот, законы. Ему не страшна никакая сварка. Поэтому он решается заглянуть в зелёные глаза, от которых веет таким же теплом, как и прежде. От этого внутри что-то трепещет, и он понимает, что вот он, тот самый сладостный момент, который описан во всех книжках, о котором сняты миллионы фильмов, и теперь это случилось с ним. Милкович всегда осознавал, что он скорее наполовину пуст, чем полон. Он подозревал, что ему никогда не наполнить внутренности чем-то, кроме еды и выпивки. А теперь чувство того, что внутри даже не бабочки, а целая стая животных носится табунами, до боли приятна.
— Блять, ты мне… — он все ещё как-то странно зыркает по бокам, а потом набирает в лёгкие достаточно воздуха, чтобы произнести эту фразу быстро и на одном дыхании. — Пиздец, как нравишься, Йен, — кровь в жилах только ускоряет свои действия, и кажется, будто на него вылили сразу все ведро холодной воды, настолько это было неожиданным, но он уверен, что это не все. Хочется ещё добавить какую-то фразу, чтобы выразить ей всю серьёзность. — До этого я и близко не чувствовал ничего такого, — он немного опускает голову вниз, стесняясь, и его щёки чуть-чуть наливаются красным. У Микки Милковича, блять, краснеют щёки. Жалко, что этот процесс нельзя хоть как-то взять под свой личный контроль и выглядеть более строже. Брюнету нравится это чувство, которое явно больше, чем просто взаимная симпатия, и даже если он все ещё относится к этому с опаской, то когда поднимает голову — все сомнения летят далеко, он не жалеет.
Галлагер улыбается, так по-настоящему, отчего сердце Микки бьёт сильнее, чем его кулаки, оно готово вырваться из груди, вырывая и кроша за собой лёгкие. Он расслабляется, в его глазах появляется та жизненная искра, которая могла бы совсем погаснуть. Уголки губ поднимаются вверх, оставляя за собой отпечаток чего-то хорошего. Представляете, да? Такого нежного и мягкого, что не смущает тот факт, что его сейчас ожидает суд, тюремный срок и прочее неминуемое дерьмо. Если раньше Милкович считал школу хуйней, то сейчас это кажется самым лучшим периодом в его жизни, даже если в итоге он оказался в этом месте. Озлобленный мужик подгоняет, буквально отрывая Микки от стула, и говорит что-то вроде: «Ещё встретитесь», и от этого становится легче.