А отец все понимал куда лучше.
Потерять дорогого и любимого человека в таком молодом возрасте действительно очень страшно. Тени засели на лице альфы, на душе пустота, жизнь словно остановилась, а все повседневные действия выполнялись на автомате, но смысла будто не имели.
- Теперь я должен делать то, что всегда делал он! - заявил Алан, надеясь, что отцу станет чуточку легче. Не придется думать о делах домашних, которые вряд ли ему были по вкусу.
- Ты уже такой взрослый… - улыбнулся Георг, потрепав сына по волосам, - настоящий омега.
Этим Алан и руководствовался. Он омега, как и папа, значит, обязанности переходят к нему. Отцу сейчас вообще не до этого…
К счастью в доме была и книга простеньких рецептов, и стиральная машина.
Нельзя сказать, что Георгу становилось лучше на глазах, но Алан придавал ему сил, утешая одним своим существованием. Омега же наоборот все сильнее печалился, день за днем проходили, а папы все равно нет. Но он старался не показывать своей грусти отцу, чтоб не заразить, как опасным вирусом.
Несколько месяцев успели пролететь, прежде чем на плечи омеги свалилась еще одна обязанность родителя. Георг не был пьян, и не похоже было, что он не в себе, а Алан ему всегда доверял. Он не думал, что это как-то не правильно, принял как должное. Больно было не сильно, приятно не особо, Алан просто доверился, полагая, что вреда ему никто не причинит. Но почему-то в голове сразу щелкнуло, что никто и никогда не должен узнать, что три ночи на неделе омега проводит рядом с Георгом.
Алан никогда не был особо активным или болтливым, тут родителям повезло. Омега рос спокойным ребенком, немного стеснительным, внимательным и скромным. Любопытным, но в меру, осторожным. Взрослел Алан быстро, притом не только морально, но и физически.
Еще через несколько месяцев Алану пришлось отказаться от школы, в противном случае все бы узнали, что омега ждет ребенка. Животик округлялся медленно, но верно, Алан ненадолго задумался, правильно ли то, что происходит: детей рожают от мужа, но омеге уже говорили, что выйти замуж за отца он не сможет. Но отец поспешил утешить.
В конце концов большинство омег проходят через это. Пусть не очень приятно, проблемно, болезненно, но это же естественная функция организма. Да и отец стал больше помогать, лишний раз не напрягая омегу тяжелой работой.
Если Алан считал, что токсикоз и тяжесть — это самый ужас беременности, то он очень сильно ошибался. Отец дал ему книжку по родам, чтоб омега смог подготовиться, но когда это началось, все знания вышибло из головы. Да и что он мог сделать вообще? Было невыносимо больно, Георг сказал, что для омеги проходить через это нормально, и оставил Алана наедине с собой, напоследок попросив сильно не кричать. Омега сжался в комочек и заплакал от обиды, ощущая себя как никогда преданным. Боль не утихала, но Алан даже не мог выпить таблетки, чтоб хоть ненадолго расслабиться и успокоиться.
Потеряв счет времени, омега едва успевал напоминать себе, что нужно дышать. Чувства подозрительно притупились, хотя тело все равно словно рвали на куски. Омега не терял сознания, но уже и не понимал ничего, картинка перед глазами не менялось, не шевелились даже пальцы, о том, что понять, в какой миг ускользнуло сознание и речи не было.
Очнулся Алан уже в постели, тело ломило, живота не было, обида подступала к горлу, грозясь вновь выплеснуться слезами, но на это уже не осталось сил.
Видимо, отец решил проверить, что происходит, когда Алан совсем затих. Забрал ребенка, обтер омегу и перенес на постель, взяв все заботы о новорожденном на себя. Алан не хотел к нему притрагиваться, даже не смотрел.
Две недели понадобилось, чтоб омега смог, наконец, нормально встать на ноги. Либо книжка врала и никто через пару часов уже не пребывает в нормальном состоянии, либо тело Алана все еще не было готово к такому. В любом случае, сделанного не воротишь, пришлось смириться, что теперь он не ребенок.
- Я не буду любить тебя от этого меньше, - гладил по волосам отец, не отпуская от себя маленького сына, - ты — это ты, а он уже другой, новый человек. Мои чувства к вам разные, их нельзя поделить, отдав кому-то побольше, кому-то поменьше.
Алану было стыдно признаться, но он был готов отдать часть своей любви этому орущему комку, лишь бы отец продолжил заботиться о нем самостоятельно. Он не отвращал омегу, не вызывал ненависти или ревности, просто единственная мысль, возникавшая при взгляде на свое же творение: «пожалуйста, не надо».
Но со временем привыкаешь ко всему, отец не перестал помогать и периодически сюсюкаться со своим чадом, но большую часть времени это пришлось делать опять же Алану. Отцу нужно было идти на работу, и омега привык кормить ребенка, который воспринимался исключительно, как «сын моего отца», но никак не «мой».
Спустя долгие годы Алан так и не нашел ответа, как же у них получалось так долго все скрывать? Беременный, несовершеннолетний омега, прогуливающий годами школу, непойми откуда взявшийся младенец, и ведь все так бы и осталось, если бы не дурацкий случай. Почему альфа вообще не подумал о контрацепции? Это было бы куда безопаснее для всех. Это могло бы сохранить их отношения с тайне от всего мира, никто и никогда бы не догадался...
О своей второй беременности Алан не знал. У него было желание использовать тест, но возможность отсутствовала, потому странные боли так и оставались неопределенным нечто. На токсикоз это походило мало, так что омега склонялся к какой-нибудь болезни, о которой ему не известно. К счастью или же нет, но продлилось это не долго.
Кровь пошла днем в выходной, омега упал, схватился за живот и сжался весь в комок. Он побледнел весь за секунды, напоминая своим видом полутруп, не было сил даже, чтоб закричать.
Георг любил его. Алан был для него драгоценным ребенком и омегой, что родил ему, но так же альфа прекрасно понимал, что если омега попадет ко врачам, то довольно быстро выяснится о том, что у него есть ребенок, а это грозит домом ребенка и тюрьмой.
Маленький Алан, судорожно хватающий воздух, белый как снег со своими черными разметавшимися волосами. Бледные губы то ли пытаются сказать что-то, то ли так дрожат, глаза застыли, покрывшись влажной пеленой. Лишать себя дорогого Алана не хотелось, но по виду омеги было не ясно, останется ли тот рядом, если оставить все как есть. Подождать, набрать теплую ванну, смыть все следы и стереть слезы. Скорее это было очень сомнительно.
Альфа набрал номер скорой.
Прикосновения его ладони Алан будет помнить спустя многие годы. Вот альфа накрывает его руку, вот утирает слезы, обнимает, гладя по волосам, целует в макушку. Маленький Хель еще спит, а Алану кажется, что он умирает. Вот-вот скользят перед глазами последние секунды, последние глотки воздуха, последние мысли и запахи, но как назло, омега снова не теряет сознания, мучаясь от раздирающего чувства откуда-то изнутри.
- Мой милый Алан, - зовет его отец, убаюкивая и успокаивая своим голосом, хотя звучит он более, чем обреченно и обеспокоенно.
Скорая приезжает, омегу забирают, а Георг ссылается, что не может оставить маленького ребенка одного, но обязательно приедет, как только соберет Хеля. Ждать его сейчас, естественно, никто не собирается, и машина с мигалками мчится в больницу.
Дальше вся жизнь, словно скомканный серый лист.
Алану плохо, он хочет вернуться домой, хочет спать и пить, хочет зарыться в свои домашние одеяла и не высовывать головы. Алан хочет, чтоб его погладили по голове, хочет услышать детский плач, хочет, чтоб хоть кто-то разбил дверь его палаты и схватил за руку. Черт знает куда, лишь бы исчезнуть из этого места.
Ему спасли жизнь, да только звучало это как-то смешно.
Он снова забеременел, только вот плодное яйцо закрепился не на месте. Внематочная беременность закончилось разрывом трубы, что грозило омеге плачевным исходом. Правда, можно ли назвать произошедшее иначе, вопрос спорный.
Жизни он не лишился, зато разом не стало дома. Отца он никогда не увидит, так сразу и сказали, ничего не объясняя толком. Омега подумал было, что и тот погиб, но вскоре ему рассказали все более подробно, не исключая деталей. Ребенка тоже забрали, никто же не отдаст его тринадцатилетнему омеге, который и без того бледнее смерти.
Все это и было началом персонального ада, хотя если признаться откровенно, то и самым сильным ударом. Дальше все переходило в нужную череду будней, где день за днем повторялось одно и то же. Омегу постоянно осматривали, о чем-то с ним говорили, хихикали, утверждая, что вот теперь-то все точно будет хорошо.
Алану казалось, что он все еще умирал. Что может быть хорошо, черт возьми? Что может произойти такого, что все исправит? Он плачет по ночам, давясь слезами, бледнота не проходит, под глазами поселяются синяки, а время снова потеряло свои границы. Алан забывается в суматохе вокруг него, падая в темную бездну. В белокурого психолога, что пытается олицетворять собой луч света, хочется запустить вазой. Алан хорошо его запомнит, но в те дни и он был такой же серой массой, льющей словами жалости, как помоями. А еще он был жутко недоволен, когда его игнорировали или когда Алан пытался было рыпнуться, сказав, что хочет домой. Там было куда лучше.
Тогда-то его и оклеймили и несчастным ребенком, и жертвой насилия, педофилии, сделав все, чтоб и сам омега воспринимал себя именно так. Было чертовски паршиво. И Алан хотел домой.
Примечание к части если вдруг у кого-то бомбанет насчет соответствия правилам про возраст согласия [х] ->
https://vk.com/luts_r?w=wall-34978813_2784
Часть 15
Медленно, но верно лето подходило к концу, небо заволокло серыми тучами и период дождей никак не хотел заканчиваться. Похоже, так и весь месяц пройдет под серым навесом. Алану всегда нравились теплые летние дни, даже когда и жить не особо хотелось. Тепло — оно тепло и есть, от него приятно. Приятно пение птиц и цветущая зелень, светлое голубое небо, воздух теплый, не нужно одеваться в три слоя.
А сейчас без зонта не выйдешь.
Лягушки и дождевые черви все больше ползли на дорогу, не понимая, что обрекают себя на смерть, а кошки прятались под навесами подъездов и в подвалах. Вроде жаль, а вроде ничего не поделаешь, потому омега иногда лишь покупает пару сосисок на сдачу в магазине, чтоб подкормить глупую животню, получая нагоняй от стариков. Не потому что кормит, а потому что после хоть какого-то мяса мурлыкающие бездомники уже не хотят есть кашу на водичке.
Алан чувствует себя порой одним из них.
Плохое настроение, слабый аппетит, меланхолия, восприимчивость к холоду, замкнутость — это все слишком частые симптомы. Хорошо хоть раздражительность повышается, только если изрядно потрепать омеге нервы, что происходит не часто. Желание «вылечиться» появляется слишком часто, только на нем же все и заканчивается. Не все задачи имеют решение.
Казалось, что с появлением кого-то близкого станет легче. Пусть Алан не особо горел желанием впускать в свою жизнь Льюиса, но это ощущение близости ему понравилось, что-то было не так, как в отношениях, случавшихся с ним ранее. Может, потому что он сам как раз и не хотел их… Но альфа подбирался ближе, омега сдался, как и полагается столь бесхребетному существу, после чего даже подумал было, что это хорошо.
Все действительно было хорошо.
Пока Алан не заметил за собой нечто необычное.
Люди испытывают различные чувства и эмоции, можно повторять себе это бесконечно, но холод, разрастающийся в груди омеги каждый раз, когда Льюис уходит, превосходит все нормы. Страх, одиночество, горечь на губах, взявшаяся непойми откуда… Глупый альфа не понимает, на кого положил глаз. Сказано же ему было валить на все четыре, нет, увязался, мучайся теперь.
Он все сломал. Весь покой, что был так кропотливо выстроен.
Хуже всего то, что Алан не знает, что делать. Разорвать отношения? Лучше от этого не станет. Наоборот, омега сам себе сердце вырвет, но с другой стороны — пострадает немного, да отпустит. Оставить все как есть? Став при этом нервным параноиком, что его самого бросят. Или сказать: «Дорогой, я психически не здоров»? Это просто смешно. Никак по-другому комплекс жертвы, выросший из одноименного синдрома не описать.
Только Алану не смешно. Остается лишь подождать, пока его состояние не вернется в норму, да только что потом? «Это разрушит всю твою жизнь», да?
На работе скучно, на улицах спокойно, дома тихо.
Омега сказал Льюису, что сегодня будет занят, а сам даже зонта не взял. Понадеялся, что дождя хоть сегодня не будет, да и тащить было лень. Ливень не кончался, как назло, хотя омега честно выстоял пятнадцать минут под крышей, но мощный поток не прекращался. Ни один дурак под таким водопадом не бежал, предпочитая хоть очень хреновое, но убежище. В уличных забегаловках наверняка наплыв посетителей.