«Майк, это мама. Какого черта вы пропали с Беном и даже не звоните?.. Я…»
Мне еще придется сообщить ей, что мы не придем сегодня на ужин.
«Это Эммет, я выезжаю. Ничего, если я приеду до того, как вы прослушаете это сообщение? Пока»
Эммет кивает и улыбается с победным видом.
«Привет, хочу сказать, что не позвоню сегодня вечером – мы уезжаем на пикник. Поговорим в воскресенье. Счастливо. Хантер»
Брайан, кажется, нашел свой код, но при звуках следующего сообщения он замирает. Эммет и Тед вздрагивают, а мы с Беном переглядываемся.
«Привет. Жаль, что не смог позвонить вам раньше, но было очень много работы перед Рождеством. К сожалению, на праздники в Питсбург не приеду, так что увидимся не раньше января. Передайте привет Теду и Эммету и спросите Эммета, не забыл ли я у него планшет две недели назад. Джастин»
Автоответчик щелкает и сообщает, что больше записей нет, но я смотрю только на Брайана, который будто окаменел. Наконец очень медленно он поворачивается к нам, глядя невидящими глазами, и стряхивает с себя оцепенение.
— Какого хрена это было? – спрашивает он, и я тут же понимаю, что он нас сейчас просто убьет.
Jamais vu
Давайте оговорим сразу, что в шесть часов вечера я был практически так же пьян, как и в шесть утра. Да, я твердо стоял на ногах, не пытался полапать первого встречного парня и не нес всякую чушь, но это не меняет того факта, что я был абсолютно пьян.
Равно как ничто не меняет того факта, что мне хватает пары секунд после услышанного сообщения, чтобы алкоголь выветрился из головы со свистом. Я чувствую себя трезвее мальчика из церковного хора на первом причастии. Это просто удивительно, и на секунду я даже думаю, что Майку стоит запатентовать такой способ. Во всяком случае, я у него такую запись для мгновенного снятия похмелья купил бы с удовольствием.
— Что это сейчас было?
Мой собственный голос, кажется, доносится до меня со стороны.
— Брайан, - у Майкла тот самый «виноватый тон», который всегда без особого труда доводит меня до бешенства, - только не волнуйся, ладно?
— Что это?!
Я неосознанно делаю шаг вперед и очевидно повышаю голос.
— Я тебе все сейчас объясню… - говорит Майк.
Мне не слишком-то нужны его объяснения. Я вряд ли смогу толком их понять сейчас. Пожалуй, куда сильнее мне просто хочется выплеснуть на него шок и раздражение.
— Ты!..
Я не успеваю закончить, потому что передо мной вдруг оказывается Бен.
— Брайан, перестань орать.
— Но...
— Нет, - перебивает он меня снова.
— Я…
— Нет.
Пожалуй, на сегодня с меня хватит, так что я доставляю ему удовольствие и понижаю голос.
— Ладно… как скажешь… пошел ты, козел, - я с силой отталкиваю его с дороги, срываю куртку с вешалки, проходя через коридор, и выскакиваю на улицу.
В этом году аномально холодная зима, и ледяной воздух заставляет меня закашляться. Уже подойдя к своей машине, я понимаю, что у меня нет ключей.
Майкл в одной домашней футболке выскакивает вслед за мной.
— Брайан…
— Отдай мои ключи.
— Брайан, послушай…
— Отдай мне эти гребаные ключи!
По крайней мере, сейчас Бен точно не может мне сказать, что я повышаю голос в их доме. Майкл протягивает мне ключи, я выхватываю связку из его рук и открываю, наконец, эту чертову дверцу. Майкл продолжает что-то говорить, но я уже завел мотор. Переключая передачи, я краем глаза вижу, как Бен подбегает к своему, твою ж мать, супругу, накидывает ему на плечи теплую куртку и уводит назад к дому.
Я даю задний ход, не глядя в зеркальце, и на большой скорости, и мне плевать, поцарапал ли я машину Бена.
Да о чем это я? Мне будет очень приятно, если я ее поцарапал.
*
В восемь я уже в спортивном клубе, а в половину девятого личный тренер выставляет меня вон из зала, велев вернуться, когда я буду в состоянии его слушать, и ему не придется бояться, что я задавлю себя штангой.
Лофт встречает меня тишиной, что и неудивительно, и запахом краски, потому что какие-то мудаки из моих соседей делают ремонт и очевидно сэкономили на отделочных материалах.
Автоответчик мигает и показывает какое-то астрономическое число сообщений. Не хочу слышать ни единого. Включая ту сотню тысяч, что от Майкла и ребят. На самом деле, особенно я не хочу слышать именно эту сотню тысяч. И вообще, один вид автоответчика вселяет в меня желание запустить им в стену.
Я наливаю себе чистого виски, и меня абсолютно, абсолютно не гребет, когда я пил последний раз.
У меня была отвратительная ночь, несмотря на все, что я сказал Майклу. Сам не знаю почему. Это правда, что мальчик из клуба был симпатичным и раскованным. И это правда, что его сосед оказался ничуть не хуже. И действительно этой ночью мы опробовали почти все, что могло прийти в голову. И на самом деле я не имею ничего против «игр втроем», они, по крайней мере, разнообразны. Разве только… остальные двое не должны быть при этом парой – мне не нравится исполнять роль приправы к чужому сексу.
У меня было не менее отвратительное утро. Я не хочу сказать ничего плохого – возможно, для двадцатилетних ребят у них великолепное жилье. Но мне-то тридцать… семь, и какого хрена я должен просыпаться с похмельем по чужим квартирам, где туалетную бумагу забирают на фильтры для кофе? Кофе, кстати, тоже был мерзкий.
Что же касается той части дня, что прошла после моего пробуждения… Мой взгляд падает на автоответчик.
Виски сделал свое дело, меня отпустило, и очень хочется выпить еще. Каких-то полгода назад меня с похмелья блевать тянуло от одной мысли об алкоголе. Это плохой знак, так что я беру себя в руки и убираю бутылку назад в бар.
Так вот, насчет оставшегося дня…
Джастину полтора года назад потребовалось несколько часов, чтобы принять решение, швырнуть мне свое обручальное кольцо и отвалить в направлении ярких огней Большого, мать его, Яблока. Мне потребовалось после этого полгода, чтобы перестать чувствовать себя лягушкой, которую переехало бороной. Это если врать. Если говорить правду, то все десять месяцев.
Это нечестно, что после всего этого времени одного случайно услышанного сообщения на автоответчике, адресованного к тому же не мне, хватило, чтобы снова довести меня до такого же состояния.
Это просто охрененно нечестно.
Я открываю ящик письменного стола и из какого-то дальнего угла достаю бархатную коробочку. Крышечка с щелчком открывается. Два золотых ободка взблескивают белыми бликами.
Я, конечно, так и не сдал их в магазин. Горжусь только тем, что действительно ни разу не доставал их из этого ящика все полтора года.
Хреновый у меня повод для гордости, на самом-то деле.
Сам одеваю кольцо себе на безымянный палец. Оно неширокое, белого золота с мелкими сапфирами по торцу. Я вообще-то не люблю, когда мужчины носят украшения, но мне идет.
Кидаю взгляд на второе кольцо, которое остается в коробке, и на меня снова накатывает злость. Я сдергиваю кольцо с пальца так резко, что срываю кожу с сустава, и судорожно заталкиваю украшение назад в футляр. Больше всего мне хочется швырнуть куда-нибудь эти проклятые обручальные кольца, но у меня все же хватает выдержки, чтобы кинуть футляр назад в ящик и изо всех сил захлопнуть его.
Я определенно не собираюсь открывать его еще года полтора, как минимум. Лучше бы и вообще никогда. При этом я не обманываю себя – в следующие полтора года, я, конечно, тоже не сдам их в магазин.
У меня есть еще три минуты, чтобы немного успокоиться перед тем, как позвонить Гасу.
Я слышал много историй о сложностях при общении с детьми. В моем случае… ну я могу рассказать еще одну историю. Например, если ты не живешь с матерью своего ребенка – тебе трудно видеться с ним чаще, чем на уикенд. Если вы живете в разных странах – тебе трудно встречаться с ним чаще двух-трех раз в год. А если вы живете на разных континентах и разница во времени восьмичасовая – тебе даже позвонить-то ему становится трудно.
Если мне скажут, что эти сложности недостаточно, мать их, духовны, то, на мой взгляд, проще от этого ни хрена не становится.
Трубку берет Линдси, как и бывает в большинстве случаев. У нее напряженный голос, и это тоже довольно обычно. Не знаю, говорит ли она так со всеми или только со мной, и не могу придумать, как лучше проверить. Это не ново, что я ее не понимаю. Возможно, у нее и сейчас есть какая-то причина злиться на меня, веская, но неизвестная мне.
Я давно ловлю себя на мысли, что предпочитаю общаться с Мелани. Та, по крайней мере, просто ненавидит меня – безо всяких условий и неопределенностей.
— Ты как? – напрямик спрашивает Линдси.
Похоже, общение с Мелани, а может и с Гасом, ей идет на пользу – обычно Линдси ничего и никогда не делает напрямик.
— Ты уже знаешь? – спрашиваю просто, чтобы что-то спросить.
Я знаю ответ.
— Майки мне написал, да.
Она и не скрывает. Да и зачем ей? Только я абсолютно не хочу ни о чем из этого говорить. Не сейчас.
— Я в полном порядке.
Мы обмениваемся еще парой-тройкой фраз, как самые близкие друзья – сквозь зубы и самыми общими. Я так, бл@дь, с аудиторами обычно говорю.
— Я не буду звать Гаса, ладно? – говорит Линдси, исчерпав тему снега в Германии. – У него простуда, я не хочу его будить. Хорошо?
Я подтверждаю, что все просто за@бись, и вешаю трубку.
Встаю, отпираю бар, снова достаю бутылку виски, наливаю себе еще порцию и глотаю перед тем, как завалиться в постель.
Охрененное завершение охрененного дня.
*
Утром голова… ну, она болит, но не так сильно, как можно было ожидать. Это, кстати говоря, тоже не слишком хороший признак.
В любом случае, я, кажется, успел достаточно остыть и прийти к выводу, что я все-таки хочу послушать объяснения Майкла.
Тот, вероятно, рассчитывает на нечто подобное, потому что звонит мне во второй половине дня и спрашивает, не увижусь ли я с ними в баре. Возможно, они все еще опасаются встречаться со мной без свидетелей.
Когда я прихожу, все уже в сборе. Улыбка Майка вянет от одного взгляда на меня, но, бл@дь, меньше всего я сейчас настроен очаровывать. У Бена такой вид, как будто он предпочел бы быть сейчас, где угодно, только не здесь. Вероятно, так и есть. Мои дела его волнуют постольку поскольку. Именно за это я из всех любовников Майки Бена я ненавижу меньше всех.
Тед тоже выглядит так, будто с удовольствием слинял бы, но, скорее всего, потому что вспоминает мою угрозу его уволить.
— Не старайся, - обрываю я дружеские приветствия Майкла, - у тебя сейчас есть только одна тема для разговора, которая может меня заинтересовать настолько, чтобы я не ушел в следующие тридцать секунд.
Они все разом переглядываются. Если вы думаете, что только два человека могут переглянуться, то вы очень ошибаетесь…
— Ты хочешь узнать про Джастина, да? – вздыхает Майк, а мне остро хочется съездить ему в челюсть.
Не то, чтобы в нашей дружбе никогда такого не происходило, конечно…
— Да уж сделай мне такое одолжение.
— Хорошо, мы тебе все объясним…
— Это будет первое объяснения за полтора года, - напоминаю я.
— Брайан, - вмешивается Бен, - ты хотел объяснений? Тогда заткнись и слушай.
Боюсь, взгляд, который я на него кидаю, полон совсем не дружеских чувств, но все-таки я делаю жест Майки продолжать. Тот посылает Бену быструю улыбку, сам не замечая. Ненавижу обоих.
— Ты помнишь, когда вы… разошлись?
Вопрос на миллион долларов, Майки.
— Помню ли я, как одним прекрасным вечером полтора года назад мой парень за месяц до свадьбы швырнул мне кольцо, сообщил, что не желает больше меня видеть ни в этой жизни, ни в следующей, и улетел в Нью-Йорк? Ты знаешь, да – если я как следует напрягусь, кое-какие размытые воспоминания у меня всплывают.
На этот раз они не переглядываются, а, кажется, все разом вздыхают. Хором, бл@дь. Майкл, очевидно, неизвестно откуда выработавший иммунитет на мой тон, качает головой.
— Он не улетел в Нью-Йорк в тот вечер.
До меня доходит почти сразу же.
— Он был у тебя?
Майкл кивает. Бен тоже. Они даже не сговариваются.
— И ты ничего не сказал?
— Мы не могли, - отвечает вместо него Бен. – Джастин был в ужасном состоянии. Мы не решились ему возражать.
— Мы даже расспрашивать-то его не могли, - продолжает Майки, глядя на меня с сочувствием. - Он сказал только, что ваша помолвка окончена и все.
— Это и так было понятно, - вставляет Бен. – Никто не называет подонком человека, с которым собирается идти в скором времени под венец.