Энрико же, несмотря на куда большую впечатлительность, в эти дни никаких предчувствий не имел. Ночами он ублажал любимую жену, днем прикидывал виды на урожай, а вечерами ублажал свое самолюбие: после женитьбы на Чечилии Чентурионе наглый шельмец заказал себе новый герб, где крест и Христовы хоругви держал теперь золотой Лев на поле красного цвета - под роскошным рыцарским шлемом. 'Красный - это истинная любовь к Богу, мужество, стойкость, великодушие, любовь и верность, крест - знак рода Крочиато, а лев - Чентурионе', так истолковал наглец изменение своего прежнего скромного рыцарского герба с простым поперечным шевроном, где в верхней части был помещен крест. Новым своим гербом, который получил одобрение супруги, нахал распорядился украсить ставни, двери, кубки, обеденную посуду, конскую упряжь и даже ошейники своих собак.
И, разумеется, все мысли Энрико занимала будущая турнирная схватка - он намерен был покрасоваться перед супругой.
В замок служить торжественную мессу приехал епископ Раймондо ди Романо, казначей Энрико Крочиато занял привычное место по левую сторону от братьев Чентурионе, справа стал ловчий Северино Ормани. Прибыли к началу богослужения и супруги Лангирано, храм заполнили мужчины в дорогих одеждах, женщины, разодетые для турнира в лучшие платья. Повар Мартино Претти, не спавший ночь, готовя снедь для гостей турнира, чуть клевал носом, начальник эскорта охраны Эннаро Меньи стоял у входа, Пьетро Сордиано, Микеле Реджи, Никколо Пассано, Руфино Неджио и Теодоро Претти ходили по углам храма, венецианец Урбано Лупарини замер у алтаря. Стольник Донато ди Кандия и кравчий Джамбатиста Леркари опоздали, основательно проспав, ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро, шталмейстер Луиджи Борго, участники турнира, были весьма далеки от службы, разглядывая вооружение друг друга. В толпе горожан мелькали писец Дарио Фабиани, монахи, побирушки-христарадники. Полюбоваться торжественной церемонией в домовой церкви собралась толпа народа, тщательно проверенная охраной.
Голос Раймондо ди Романо звучал под высокими сводами отчетливо и гулко. Энрико нравился голос друга, и он, глубоко вздохнув, снова вознес хвалу Господу за милость к нему, грешному. Феличиано был задумчив и сумрачен, а заметив печальное лицо Северино, Энрико тоже помрачнел, лица друзей казались ему немым укором. Чечилия и Делия стояли на женской половине, рядом у прохода остановился Амадео ди Лангирано.
Когда епископ поднял Святые Дары и народ преклонил перед ними колени, случилось страшное. Трое монахов, стоявшие неподалеку от Феличиано и Челестино, сбросили капюшоны и ринулись с кинжалами на братьев Чентурионе. Первой заметила угрозу Чечилия, увидевшая Реджинальдо Реканелли, и её крик перекрыл возглас епископа, но убийца уже обрушил меч на старшего Чентурионе. Страшный рубящий удар Реканелли, по счастью, встретил сплошную скользящую и висящую складками гибкую металлическую поверхность кольчуги, Энрико Крочиато ринулся на притворявшегося монахом Реджинальдо Реканелли, хоть вошел в храм безоружным, и оттолкнул его, и убийца, не удержав равновесие, упал. Он не поднялся, ибо в него вонзилось острие меча Северино Ормани, который без меча и кинжала никогда и никуда не ходил.
Началась свалка. Народ не сразу разобрался в происходящем, женщины закричали, дети плакали, но епископ Раймондо, стоявший на солее, понял все быстрее других, он окликнул Крочиато и указал ему на дверь алтаря, Энрико понял, подхватил меч Реканелли и пропихнул раненного в плечо Феличиано внутрь, Ормани же, заняв место Раймондо на амвоне, мгновенно разглядел, что храм наполнен изменниками, вооруженными до зубов, узнал двух братьев Реканелли и двух Тодерини, один из которых успел схватить Челестино Чентурионе. Северино ринулся вниз, одним ударом снес голову младшему из братьев Реканелли, обрушил меч на Гвидо Тодерини, ринулся на Джузеппе Реканелли, успевшего отбить его удар, но замахнуться убийца не смог - на его шлем опустился удар епископского посоха выскочившего из алтаря Раймондо ди Романо. Северино Ормани, воспользовавшись замешательством Реканелли, опустив ему на шею тяжелый клинок. Спустя минуту к Ормани присоединились Энрико Крочиато, выскочивший из алтаря с мечом Реканелли и кинжалом, и Амадео Лангирано, успевший завести жену, Бьянку и Чечилию в храмовый притвор.
Амадео не столько рассчитывал уничтожить убийц, сколько защитить спину Северино Ормани, но вскоре понял, что в этом нет нужды: тот двигался как смерч, и бросавшиеся на него падали, как филистимляне от мощи Самсона. Тут вдруг случилось нечто совсем уж неожиданное: на самого Амадео яростно замахнулся мечом... Пьетро Сордиано, и вдруг упал, пронзенный коротким кинжалом, вонзившимся ему посередине лба. Лангирано почувствовал, как покрылся испариной, ибо узнал этот безжалостный удар Энрико Крочиато, который мелькнул за спиной Ормани.
Толпа бросилась к выходу. Упавших топтали ногами, многие были задавлены. Амадео показалось, что он заметил Паоло Корсини. В живых оставался только старик Реканелли и Эмилиано Тодерини, и первый, видя гибель сыновей и спасение ненавистного Чентурионе, в неистовстве ринулся на Энрико Крочиато, и как не хотел Амадео обагрять меч кровью в храме Господнем, теперь он бездумно бросился на старика и ударил по запястью. Меч выпал, кровь обагрила и без того скользкий от крови пол, и старик рухнул на него, пронзенный успевшим повернуться Энрико.
Тут на амвоне появился граф Чентурионе, в одной кольчуге, без туники, с кое-как перевязанным и кровоточащим предплечьем, вооруженный мечем и коротким кинжалом, ринулся на Тодерини, но тот был уже оглушен Никколо Пассано и схвачен Эннаро Меньи.
...Тут меч выпал из рук Феличиано, зазвенел по ступеням и серебряный кинжал.
Челестино Чентурионе лежал в трёх шагах от выхода в притвор в луже крови, в спине его торчал кинжал с золотой ручкой. Под сводами храма раздался львиный рык, потом в шуме свалки погасло подавленное рыдание. Феличиано медленно опускался на колени перед телом брата, друзья столпились возле него, спинами ограждая от толпы, а Амадео посторонился, пропуская медленно подошедшую бледную, как смерть, Чечилию. С храмовой росписи Воскресения на распростертое тело мальчика смотрел Господь, белоснежные ризы которого тоже были забрызганы уже засыхающей кровью.
Последним подошел перешагнувший через трупы Северино Ормани, страшный, окровавленный, тяжело дышавший, мрачно озиравший дымящиеся от крови тела. На храмовых плитах он насчитал дюжину трупов. Эмилиано Тодерини был пленен. Теодоро Претти слегка ранен, Урбано Лупарини, получив удар по шлему, плохо соображал, кравчий Джамбатиста Леркари был ранен в плечо. Ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро поймали ещё одного заговорщика, переодетого монахом, и Амадео теперь уже точно опознал в нём Паоло Корсини.
Разъярённая толпа горожан высыпала из храма, предала тела убийц самосуду, растерзав и осквернив их.
Пленников Эмилиано Тодерини и Паоло Корсини под охраной солдат отвели в подземный каземат. Толпы озлобленных людей ринулись в город, сотрясавшийся от криков, на головы врагов семейства Чентурионе сыпались неисчислимые проклятия. По улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков. Дом рода Реканелли был осажден, взят штурмом, разграблен и подожжён. Найденную в доме девицу Лучию Реканелли, выволокли из палаццо и хотели было казнить, но Амадео Лангирано сумел удержать руку мстителей, закричав, что девица нужна графу Феличиано как свидетельница, и под конвоем Эннаро Меньи привёл сестру убийц в замок, поручив её заботам Катарины Пассано.
Турнир был отменен. На замок снизошел мрак, несмотря на палящее солнце. Друзья графа Феличиано снова собрались в храме, едва были вынесены тела раненых и изувеченных в толчее. Епископ Раймондо был мрачен, и зло проронил, что их провели, как мальчишек. Никто и не собирался травить Чентурионе, их просто отвлекли на ловлю отравителя. Мрачен был и Энрико Крочиато - супруга его не оплакивала брата, но погрузилась в пугающую летаргию, временами шепча имя Челестино и не сводя глаз с распятия.
Бьянка Крочиато, увидев поверженного Пьетро, в ужасе обернулась на Энрико.
-Это ты... Это твой удар, - взвизгнула она и в ужасе отступила - лицо Энрико было страшно искаженным.
Крочиато наотмашь ударил сестрицу по лицу.
- Что, сестренка, добилась своего? - злобно прошипел он, - не хотела видеть ни истинного достоинства, ни преданности, ни чистоты души, ни благородства, - но учить других - о, да! Сколько сведений вытащил из тебя этот подонок? Это ты сказала ему, что братья будут только на службе? Ты! Если бы не ты - Челестино был бы жив! Можешь забрать эту падаль, и оплакать, а потом тебе лучше всего исчезнуть... Может, примешь монашество? Правда, Господь не принимает горделивых... Едва не поссорила меня с лучшим другом, не разглядела подлеца у себя под носом, отвергла человека высокого благородства и предпочла ему изменника! Дура!
Бьянка сжалась и, затравленно взглянув на брата, убежала.
Амадео был готов убить себя за глупость и на мгновение пожалел, что его не прикончил Сордиано, потом неожиданно спросил у Энрико, правда ли, что это он метнул кинжал в Пьетро? Крочиато заторможено, но отчетливо кивнул.
-Зачем?
Крочиато поднял на Амадео отсутствующие глаза и тут взгляд его прояснился.
-Что значит, зачем? Он убил бы тебя.
-Ты сказал сестре, что он предатель. Но... почему?
Энрико пожал плечами.
-Он провёл их в замок. Он, и возможно, кто-то еще из отряда Меньи. Разберёмся. Но он был подкуплен.
Амадео не понял.
-Что ты говоришь? Зачем ему это?
-Всё так просто, что просто дрожь берёт, - утомленно и печально растолковал массарий, - его, видимо, подкупили, и заплатили немало. А пошёл он на это потому, что в суете рассчитывал убить тебя.
Лангирано потряс головой, которая от жары и запаха крови болела до стона, и умоляюще воззвал к другу.
- Что ты говоришь? Меня-то за что, Господи? Я вообще не понял, почему он на меня кинулся. Я не знаю его! Что я ему сделал?
-Чечилия говорила, он влюблен в Делию, и, убив тебя, он рассчитывал заполучить её.
Амадео вонзил ногти в волосы и потрясенно замолчал. Мессир Северино Ормани слушал разговор друзей, но не слышал его. Гибель соперника не занимала его, он тоже видел, что Пьетро подал меч Сиджизмондо Реканелли и, значит, подлинно был предателем, но ринувшись на Сиджизмондо и убив его, Северино не смог поднять меча на Сордиано. Он видел, как раздобывший оружие Крочиато метнул короткий беллунский кинжал в лоб Пьетро, спасая Амадео, и на мгновение сам опустил меч. Энрико не промахивался, сказывался опыт охотника, но именно в эту минуту еще один негодяй Реканелли убил Челестино...
Сейчас Северино не переставая корил себя - ну почему, почему он не догадался надеть кольчугу и на мальчика? Но его опасения были так смутны, строились на недостойных мужчины предчувствиях, неясных, пустых снах и туманных домыслах, которых Ормани и сам стыдился.
-Их надо повесить! Это не рыцари. Их нужно повесить, - шепот Делии ди Лангирано, трясущейся в истерике, вывел Ормани из летаргии.
-Их не за что вешать, донна, - тихо пробормотал Северино. Сам он думал о другом.
Донна Делия внимательно посмотрела на мессира Ормани. Она уважала его, видя в нем благородного человека, но сегодняшний день, показавший всю нечеловеческую мощь и непобедимую отвагу этого рыцаря, изменил её мнение. Это был герой, мужественный и неустрашимый мужчина, которому граф Чентурионе был обязан жизнью. Но что он говорит?
-Их не за что вешать? Они убийцы, поднявшие руку на человека - коленопреклоненного перед Святыми дарами, в храме Божьем! В день Вознесения Пресвятой Девы! Они все должны быть повешены!
-Их не за что вешать, донна, - снова отрешённо повторил Северино Ормани.
Амадео поднялся, обнял дрожащую жену и тихо пояснил путаные грамматические пассажи мессира Северино.
- Мессир Ормани имеет в виду, дорогая, что ни у кого из убийц уже нет ни головы, ни шеи... и никого из них нельзя повесить.
Северино Ормани с готовностью кивнул.
- Хорошо быть грамматиком. Я и говорю - не за что их повесить, разве что за ноги...
В разговор снова вмешался епископ Раймондо ди Романо.
-Полно болтать-то. Амадео, отведи Делию домой и возвращайся. Северино, я распорядился натопить бани, иди, смой с себя кровь. Энрико, иди с ним. Я до вечера буду с Феличиано, потом смените меня с Амадео. Утром пусть придет Энрико. Оставлять Чино одного нельзя.
Никто не оспорил слова епископа. Все безропотно подчинились.
Глава 16.
Чечилия налила в стакан крепкого вина и выпила. Всё, что ей хотелось - забыться, перестать думать, хоть на минуту утратить память о том, что Челестино больше нет. Но ничего не получалось. Младший брат был для неё странно близким, почти неосознаваемым всегдашним зеркальным отражением, он неизменно, сколько она помнила себя, был рядом, и когда они говорили друг с другом - Чечилии казалось, что она не столько поверяет мысли другу, сколько советуется сама с собой. Она знала каждый помысел брата, его мечты и смену настроений, могла безошибочно предсказать, что он скажет в том или ином случае, понимала его, как никто. Тино платил ей полным доверием и прямодушной откровенностью, и при мысли, что всё, о чём мечтал Челестино, уже не сбудется никогда, Чечилию начинало трясти в истерике, на глаза наворачивались слезы.
О своей потере, потери части самой себя, она старалась не думать.
Вошла мрачная Катарина Пассано, с почерневшими кругами вокруг глаз, нервная и издерганная. Мать Челестино и Чечилии умерла вскоре после их появления на свет, и если Катарина помогала донне Марии Чентурионе выкормить Феличиано, но им обоим она просто заменила мать - находила кормилиц, заботилась о воспитании, препиралась с графом Амброджо по поводу учителей, двоих из которых выгнала. Потеря старухи была страшной, и Чечилия, понимая, сколь той тяжело, постаралась не усугублять её скорбь своими слезами.
Та тоже заговорила о другом.
- Там стражники приволокли сестрицу негодяев Реканелли. Я заперла ее в подвале возле сломанной лестницы...
Чечилия подняла глаза на Катарину.
- Сестра Реканелли? Лучия?
- Не ведаю я, как звать её...
- Господи... Зачем? Она не причём. Лучия и мухи убить не может.
- Зато братцы её брата твоего как овцу зарезали...
Чечилия вздохнула. Господи, сколько скорби, сколько беды, когда люди нарушают заповеди Божьи.
- Слушай, ты... отпусти её, а? Мы вместе в монастыре были, она ... жалко её. Она не виновата.
Глаза женщин - старой и молодой - встретились.
- Голова у тебя не варит сегодня, Чечилетта. Куда её отпустить-то?
- Домой...
Катарина вздохнула.
- Тебе выспаться надо, потом о Реканелли думать.
- Почему? О чём ты, Катарина?
- Если в окно, что на палаццо Реканелли выходит, выглянешь, ничего не увидишь - всё в дыму, а назавтра, думаю, кроме пепелища, ничего там не будет... Толпа двери вышибла, всё разграбила, дом подожгла... Девице на миновать бы смерти, да мессир Лангирано, он и мальцом-то добросердечным был, пожалел девчонку, да в руки Меньи и передал. Эннаро же графу её приволок, а тот мне запереть её велел. Отпустить её - на смерть послать, толпа схватит - растерзает. Да и куда ей идти - на пожарище, что ли? Пусть сидит, сестрица убийц, порождение проклятых Реканелли... Челестино, мальчик мой.... - тут старуха затряслась в слезах.
Чечилия, поняв, что охмелеть ей не удастся, а успокоиться мешали слезы кормилицы, усадила Катарину у окна, налила ей вина и сказала, что пойдет к Феличиано. Но, миновав порог покоев старшего, теперь - единственного своего брата, ужаснулась. Чино сидел над омытым телом Челестино и выл - страшно, по-женски. Раймондо ди Романо, бледный и перепуганный, успокаивал его, умоляя опомниться, но ничего не помогало, Чентурионе казался помешанным, стенал и падал на тело брата. Чечилия кинулась к нему, и тут поняла, что он просто не видит и не слышит её, глаза Феличиано были распахнуты и залиты слезами. Чечилия опрометью выскочила в коридор, пронеслась по лестнице в домовую церковь.