Гость же не заметил оплошности и веско обронил, что тирания ненавистна ему. Тут хозяин вскочил.
- Господи, я, старый дурак, даже не спросил вас, где вы остановились! Мой дом будет счастлив оказать самый теплый приём друзьям мессира Паллавичини...
Паоло Корсини порозовел, а мессир Амадео проронил, что нисколько не будет возражать, если его спутник остановится в доме Реканелли, ведь мессир Корсини полагал найти пристанище в гостинице, ибо живет в пригороде, сам же он непременно должен посетить сегодня свою фамильную вотчину - ведь он не был на родине несколько лет. Не расцеловать родных, не проведать близких, не зайти к старым друзьям, кои помнят его мальчишкой - значит, незаслуженно обидеть их...
В этом доме ему больше делать было нечего.
Глава 2.
Слуги были посланы за вещами Корсини, а мессир Лангирано, послав слугу со старым сундуком в свой городской дом, сам направил стопы туда же, правда, по пути посетив несколько лавчонок. Он велел торговцу винной лавки отправить с ним приказчика, и вслед за верзилой, несшим корзину с бутылками, торжественно вступил под своды родного дома. Все эти маневры дали ему уверенность, что подозрения он у Реканелли не вызвал и шпиона к нему не приставили.
Ворота закрылись.
Амадео Лангирано не солгал своему дорожному попутчику Паоло о своём семействе. Лгут глупцы, а мессир Амадео был одарён очень живым умом. Ветви его рода были немногочисленны, но все члены клана отличались здравомыслием. Не была исключением и женщина, появившаяся на пороге. Донна Лоренца Лангирано несколько мгновений внимательно озирала сына, наконец с улыбкой раскрыла ему объятья.
-Амадео... мальчик мой...
Сын тоже улыбнулся матери, и, обняв её, сообщил, что она прекрасно выглядит. И это было правдой. Донна Лангирано хорошо сохранилась: в волосах не было седины, черты не искажались морщинами, ибо на лице синьоры жили только глаза, способные выразить любое чувство. Наблюдавший за встретившимися мог бы заметить, что резкостью черт - горбинкой на носу, волевым подбородком, твердыми губами и тёмными глазами сын обязан, видимо, отцу, а не матери. Теперь мать и сын вошли в дом, где у порога уже стоял старый сундук со сбитой резьбой на крышке, оставленный здесь слугой.
Надо сказать, что снаружи дом донны Лангирано ничем не выделялся из ряда домовладений городка, разве что был велик размерами. Окна и стены оплетал виноград, каменные ступени лестницы вели на второй этаж, дворик был засажен - даже в некотором избытке - зеленью. Зато внутри обитель семейства Лангирано весьма удивила бы Паоло Корсини: в каминном зале, обставленном с тонким вкусом очень дорогой мебелью, были все мыслимые удобства, и царила почти немыслимая роскошь, ничуть не меньшая, но куда более изысканная, чем в доме Реканелли. Напротив камина на стене отливала глянцем мастерски выписанная фреска. На ней Господь, с ледяным пренебрежением отторгавший лукавство иродиан, учил отдавать кесарю - кесарево, а Богу - Богово. Для дорогого гостя согрели термы, ванна, причудливо отделанная драгоценной чертозианской мозаикой, уже ожидала его. Стол был сервирован самыми лучшими сортами сыра, ветчины и роскошных деликатесов.
С наслаждением опустившись в горячую воду и смыв с себя дорожную пыль, Амадео вскоре с улыбкой сел напротив матери. Ему на колени запрыгнул невесть откуда взявшийся огромный шоколадный кот, изнеженный и холеный. Он презрительно отвернулся от кусочка пармской ветчины, протянутого ему донной Лоренцой, с вальяжной грацией потёрся острым ушком о дублет мессира Амадео и замурлыкал.
- Кармелит, родной, ты не забыл меня? Он растолстел... - вынес Амадео ленивое заключение о коте, ощутив на коленях его тяжесть.
- Зажрался, - спокойно констатировала донна Лангирано, и осведомилась, - ты погостишь?
- Да. Из моего сундука - вот ключ - вынь деньги. Там около трехсот флоринов.
Донна Лоренца бросила быстрый взгляд на сына, поднялась, вынула из обшарпанного сундука дукаты и исчезла в глубине дома, потом вернулась, и разговор был продолжен.
-Твой отец сообщил, что Паллавичини отправил тебя с поручением к Реканелли, приставив к тебе дурачка для наблюдения и охраны, - промолвила донна Лоренца и тоном, лишенным и тени любопытства, осведомилась, - но почему он поручил это тебе?
Сын понимающе кивнул.
-В последнее время Тодерини и Реканелли вели с Паллавичини весьма оживленную переписку - я узнал это от секретаря графа, моего двоюродного братца Джанлуиджи Рустиччи, это насторожило меня. Я все ещё предан дням юности. Одно письмо Рустиччи прочел. Реканелли вели речь об убийстве Чентурионе. Удивляться нечему: их оттеснили от власти, чтобы смиренно принять это и угомониться - у них не хватит ни ума, ни кротости. Они пытаются заручиться поддержкой Паллавичини, и те, озабоченные усилением Чентурионе, поддержат их, - пока не станет горячо.
Донна Лоренца побледнела. Сын же методично продолжил.
-Предваряя твой следующий вопрос, мама, скажу, что в феврале я получил письмо от моего старого дружка, с которым мы часто охотились на лисиц, но сегодня отказавшегося от права держать оружие - его преосвященства Раймондо ди Романо. Он намекал, что моё присутствие здесь было весьма желательно. Этого мало. Меня поздравил с Благовещением мессир Северино дельи Ормани и тоже просил приехать. Я и ему не поверил бы, но тут получил послание от человека, который никогда не откажется ни от оружия, ни от своих вечных шуточек - Энрико Крочиато просил кое-что уточнить для него и писал, что ждёт меня к весеннему празднику в городе. Я подумал, что они тоже могли заметить нечто опасное... Я обратился к Меруле - и тот, платя старые долги, рекомендовал меня Паллавичини для самых ответственных поручений. Но Паллавичини подстраховался...- На лице Амадео проскользнула тонкая и язвительная улыбка.
Донна Лоренца выслушала сына с задумчивым выражением на бесстрастном лице.
- Они приставили к тебе этого Корсини из опасения, что ты всё же можешь заглянуть внутрь? Что в письме Паллавичини? Ты вскрыл эту эпистолу достаточно осторожно? Ларец осмотрел?
-Ты задаешь слишком много вопросов сразу, мама, - сын знал, что мать предпочитала иметь понятие о всех вещах, доступных пониманию, а об иных - тоже порой думать, и прожевав кусочек сыра, ответил, - никуда я не заглядывал. Не было нужды. Ларец упаковывал по указанию Паллавичини сам Рустиччи.
- И что там?
- Именно то, чего я ожидал. Второе дно, там - мышьяк. Письмо же Рустиччи запомнил наизусть. Ты же знаешь память своего племянничка, сынка твоей сестрицы Франчески. Но фразы Паллавичини так обтекаемы и двусмысленны, что, предъяви мы это письмо в суд, автора нельзя будет обвинить ни в чём, кроме благого стремления к миру и любви к ближнему. Не исключено, что там просто содержится некая ключевая фраза, о которой имеется устная договоренность.
Донна Лоренца брезгливо поморщилась.
-Они собираются отравить Феличиано? Ублюдки...
-Что им остаётся? Он не мелькает в городе, в замке охрана, значит, нужно купить повара или какого подонка в замке - это по карману и риск невелик. Купят через подставное лицо, дурак и знать не будет, за чьи деньги его повесят. Притом, первыми постараются купить наиболее близких к графу людей... и тут уж тебе видней, кто из них дешевле всех.
Донна Лоренца усмехнулась.
-Епископ Раймондо любит Бога. Ормани верит в Бога и сочтет попытку подкупить его оскорблением. Сукин хвост Энрико боится Бога, а, кроме того, обладает мошной, набитой не менее туго, чем у тебя, сынок.
Эти слова матери вызвали на лице сына насмешливую улыбку.
- А по виду не скажешь, что мой бывший собутыльник - богач. Сегодня на рынке его драной мантией жито просеивать можно было...
- Ты видел его?
- Да, как всегда валял дурака на площади да собирал слухи...
- Если Крочиато не выставляет богатство напоказ, это говорит о его уме, а не о том, что он беден. А этот Паоло... остался у Реканелли?
-Да... и, по-моему, ему весьма приглянулась юная дочка Родерико. Не удивлюсь, если к нашей следующей встрече найду в нём пылкого республиканца и пламенного врага тирании. Да ещё и страстного влюбленного, пожалуй. Надеюсь, наш человек по-прежнему в доме Реканелли?
Донна Лоренца кивнула и задала вопрос, лежащий весьма далеко от политики, зато куда ближе к материнскому сердцу.
-Ты-то когда женишься, шельмец?
Сын поморщился и промолчал.
-Неужто в чужих землях никого не нашёл?
-Да я и не искал. - Лицо Амадео потемнело. Он перевел разговор. - Ну, а как поживает граф, мой дружок Чино?
Теперь омрачилось лицо донны Лоренцы. Она вздохнула.
- Это особый разговор. Феличиано изменился. - Мать заметила, что сын поднял на неё глаза, и покачала головой, - нет, не оподлел и не заболел гордыней, что было бы неприятно, но ожидаемо. При нём по-прежнему Раймондо, Северино, Энрико и брат с сестрой. Чечилия с сестрой Раймондо Делией вернулись перед Пасхой из монастыря. Но и друзья не узнают его. Началось это ещё после смерти Франчески Паллавичини, он... ты не поверишь... вытворял такое... а после гибели Анджелины просто потерял себя. Часами, Катарина говорит, на башне сидит, на город смотрит и молчит. Мне не нравится всё это.
- За последние годы Феличиано хоть раз вспоминал обо мне? - твёрдое лицо Амадео окаменело. Было заметно, что он готов к любому ответу.
- Ну, ты уж... - донна Лоренца опешила, - скажешь тоже. Да. И часто. Последний раз спросил, приедешь ли ты на весенний праздник и просил, чтобы я немедленно известила его о твоём приезде.
Лицо Амадео чуть смягчилось.
- Энрико видел меня - граф уже знает, что я здесь. А что произошло с Анджелиной? Толпа на площади судачит, что молодой граф убивает жен...
Донна Лоренца поморщилась.
-Дурная история. Я была тогда в замке у Катарины. Анджелина выбежала из своей комнаты во двор, приказала шталмейстеру седлать четырех лошадей и вместе с сокольничим Пьетро Россето и подругами Джильдой Руффо и Марией Варино отправилась на охоту, при этом Чино... Феличиано стоял на балконе. Все слышали, что он просил её остаться, но виконтесса заявила, что не сядет с ним за стол. Феличиано... я видела, он сильно побледнел и ушёл к себе. Та же, как сумасшедшая, понеслась в Лысый лесок, Россето догнал её, подруги ехали следом. Тут наперерез белой лошади графини вдруг выпорхнул филин, он перепугал Лакомку, та резко остановилась, потом рванулась вперед. Подпруга у седла лопнула, и Анджелина на всём скаку слетела с лошади. Местность там болотистая, упади она на мочак - ничего бы страшного, но под головой оказался камень - она сломала шею. Шталмейстер Луиджи Борго говорил, что все сошлось - одно к одному. Он не хотел давать донне Анджелине Лакомку, она пуглива, но та сама потребовала её - цвет лошади подходил к её шубке, седло он тоже приказал отдать Фаллоро для ремонта, - но нет, донна Анджелина считала его удобным и велела взять его. А на мочаке по ранней весне что делать? - у всех гнезда, птица пуганая да нервная... потомство ведь...
-Что стало поводом для ссоры Феличиано и Анджелины?
-Никто не знает. Граф семейные распри на люди никогда не выносит. Что до друзей... Его друзья - твои друзья, мозгами они не обижены, но разводят руками. Через месяц после смерти виконтессы умер старый граф - остановилось сердце. Меня тогда не было. Говорят, накануне между старым графом и Феличиано был тяжелый разговор. Но о чём? Бог весть. Сейчас он часами сидит на башне, Катарина говорит, тупо глядит на окрестности. Ещё пять лет назад Нинучча-прорицательница наговорила ему всякого вздора - чтобы он остерегался угрозы роду, не снимал меча, толпы избегал и помнил, что пред Богом ходит. Мы с Катариной подумали, что лучше ему не мелькать в городской сутолоке. Да он и сам так думает.
Сын задумчиво кивнул и поднялся.
-Нинучча не шибко-то и ошиблась, в его положении и я предсказал бы ему то же самое. Вызови завтра нашего человека из дома Реканелли к Дженнаро. Мне и так ясно, что он скажет, но вдруг я неправ? А я ночью навещу замок.
Глава 3.
Между тем, молодой Паоло Корсини был счастлив оказаться в доме Реканелли - люди они были влиятельные и знатные, к тому же встретили его как равного, а юная Лучия и вовсе была хороша, как куколка. Паоло клятвенно заверил мужчин семейства, что всю дорогу не выпускал ларца из рук, а на вопрос о своём попутчике отозвался неопределенно - явно аристократ, но больно много о себе мнит...
Юная же Лучия, рассмотрев Паоло, настроилась на критический лад - собой-то ничего, да не больно-то красноречив и умён и, сделав этот нелестный для молодого Корсини вывод, хоть и продолжала кокетничать с юношей, утратила к нему всякий интерес.
Ей вдруг стало тоскливо. В последний год в монастыре монахини стали смотреть на неё неодобрительно, да и сама Лучия чувствовала, что с ней происходит что-то странное: она становилась то неуемно весела, то грустила Бог весть почему. Для печали ей не нужна была серьезная причина - скорее, она склонна была сама придумывать её. Сумерки, легкое потрескивание свечей, пение цикады в монастырском саду почему-то рисовали в её воображении тягостные картины, и только любимое ею масло, напоенное ароматом ландышей, подаренное монахиней Джованной, утешало. Стоило вдохнуть его благоухание - и мир расцветал даже в зимнюю стужу весенними красками.
В монастыре рядом с ней жила Чечилия Чентурионе, дочь графа Амброджо. Лучия знала, что их семьи враждуют, дома слышала немало дурного о членах этой семьи. Тем удивительней оказалось знакомство с Чечилией - ласковой и совсем не гордячкой. Кроме милого нрава Чечилия, в отличие от Лучии, обладала куда меньшей наивностью и знала куда больше, чем надлежало девице её лет, и даже имела уже сердечную тайну. Сама же Лучия, хоть и ощущала волнение при виде молодых людей в храме, когда они, воспитанницы сестер-кармелиток, пели на хорах на службе, но влюблена никогда ни в кого не была. Девицы неожиданно для самих себя понравились друг другу и подружились, при этом обе, приезжая домой, никогда не говорили близким о своей дружбе, понимая, что она не вызовет одобрения ни в палаццо Реканелли, ни в замке Чентурионе. Сдружилась Лучия и с Делией ди Романо, сестрой местного епископа Раймондо, знакома была и с Бьянкой, сестрой скалько и массария2 замка Энрико Крочиато, о котором Чечилия Чентурионе говорила, что он человек очень милый, настоящий рыцарь.
Лучия была обязана Чечилии многими знаниями и книгами, которые та втихомолку от монастырских сестер давала ей читать ночами. Эти книги волновали кровь и будоражили Лучию, но одного она не понимала и наконец спросила о том подругу. 'Здесь говорится, что они возлегли на ложе... а это зачем? Так принято на свадьбах?' Чечилия просветила её, хотя имеющиеся у неё сведения были почерпнуты ею из болтовни деревенских девок-прядильщиц в замке. 'Жених разденет тебя и овладеет тобой, он должен пронзить тебя своим мужским клинком, и тогда ты станешь его женой и продолжишь его род. Это больно, но так надо' Лучия испугалась. Однажды на внутреннем дворе она видела, как клинком закололи свинью. Это было так страшно! 'Пронзит клинком?' Чечилия захихикала. 'Мужской клинок - это то, что у каждого мужчины всегда с собой, даже в бане. Он не очень острый, но Нинучча говорила, что первый раз прокалывает больно' Нинучча ещё много чего рассказывала Чечилии, но та целомудренно сочла, что об остальном в монастырских стенах говорить негоже.
Несмотря на испуг от услышанного, Лучия мечтала о браке. Юноши волновали её, но это были воображаемые юноши - рослые красавцы, умные, красноречивые, галантные и рыцарственные. О мужчинах Лучия читала, что 'рыцари имеют многообразные достоинства: одни - хорошие воины, другие отличаются гостеприимством и щедростью; одни служат дамам, другие блистают костюмом и вооружением; одни смелы в рыцарских предприятиях, другие приятны при дворе'. Культ Прекрасной Дамы, начавшийся с поклонения Деве Марии, возвеличил и земную любовь, она почиталась источником всяческой добродетели и входила в состав рыцарских заповедей. 'Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, - гласило одно из поучений, - если они не были влюблены'. Идеальный рыцарь был честен, умен, скромен, щедр, набожен, смел, вежлив и непременно влюблен...