Он слушал очень внимательно и нахмуривши брови. Его лицо выражало глубокую озабоченность, лишь на миг оно прояснилось, когда речь пошла о выигранном у Руолы споре. когда же он услышал о том, как была потеряна Сильвия, забота вновь вернулась на его чело.
— Не слишком ли щедро ты расплатился с этим Кассием? — спросил он.
— У меня не было выбора, — ответил Лот Моний. — Он мог взбунтовать против меня команду. Ты же знаешь наши законы.
Он виновато улыбнулся.
— Ваши законы, — усмехнулся Хлой. — Так, значит, за исключением этих двух детей с Лесбоса ты больше ничего не привез?
— Увы, нет, — вздохнул пират, — опасно было заплывать в крупные гавани. Равенские триеры[8] как волки шныряли то тут, то там.
Хлой почесал голову.
— Видимо, боги отвернулись от нас обоих, брат, — сказал он. — После того, как ты отправился в поход, мои дела тоже покатились под гору.
Хлой стал жаловаться на судьбу. Он почти разорен. Рабов в последнее время раскупают очень плохо, цены на них низкие. Неаполь вконец обезлюдел, и надо перебираться отсюда в Помпеи, где у него полно заказчиков и клиентов…
Посмотрев из каюты на днище корабля в его кормовой части и, увидев там двух испуганных детей, замученных и таких грязных, что трудно было разобрать в них что-либо, Хлой сказал:
— Этих я заберу сейчас, а вечером, когда их отмоют, осмотрю, как следует. Завтра я тебе скажу, — сколько ты за них получишь от меня. Но не надейся, что будет слишком большая сумма. Ты прекрасно знаешь, какие у нас с тобой дела, и потому не строй иллюзий.
— Но мальчишка очень красив, — возразил Лот.
— А мы с тобой очень бедны. — был ему ответ. Хлой со злостью, хрустнул костяшками пальцев. — Мне так нужны молодые рабы, а ты потопил их, как ненужный мусор. «Лучше бы ты утонул вместо них», — подумал он про себя и продолжил: — Tы должен был привезти мне трех азиатов — евнухов. Где они?
Лот Моний молчал.
Актис, тесно прижавшись к ПелиIO, испуганно смотрела на суету, царившую на судне. Они с мальчиком уже поели и теперь о тревогой ждали дальнейших событий. С тех пор, как Сильвия покинула детей, исчезнув вместе с огромным Кассием в темной итальянской ночи, они совсем пали духом. Будущая неизвестность угнетала их. Актис с плачем призналась мальчику, что она ужасно боится, что и её разлучат с Пелием, так же, как разлучили их с Сильвией, и она больше никогда его не увидит. Разлуки Актис боялась больше всего. Мальчик как мог, ласково утешал свою подружку, убеждая её в том, что они всегда будут вместе. Однако сам он не меньше девочки боялся того же самого.
Занятые друг другом они не видели, как из капитанской каюты вышел главный пират с каким-то пожилым мужчиной. Оба направились к детям. Те заметили взрослых, когда те уже. вплотную подошли к тому месту, где они были привязаны.
Пожилой что-то сказал капитану на незнакомом языке, и тот, вынув из-за пояса нож подал его говорившему. Он подошел к задрожавшим детям и и разрезал связывающие их ремни, знаками. заставил их встать. На щиколотках у обоих ребят остались белые следы.
Незнакомец опять что-то сказал, и капитан перевел его слова на греческий:
— Идите за ним.
Незнакомец пошел в сторону сходней, спущенных на берег. Актис 0беими руками вцепилась в Пелия, и дети последовали за своим новым хозяином.
Напоследок Лот крикнул:
— Смотри как следует за мальчишкой. Он только и думает, как бы удрать.
Как только незнакомец вышел на берег, к нему тут же подбежал бедно одетый мужчина и склонил в почтении уже начинающую седеть голову. Незнакомец что-то приказал ему, указал ему на опасливо идущих по сходням детей, и пошел в городу. Через мгновение он свернул в узкую улочку и затерялся в толпе.
Тот, кому было дано приказание, подбежал к Пелию и схватил его за руку. Он хотел также поступить и с девочкой, но увидел, как она жмется к мальчику, и понял, что тот будет держать ее лучше любой веревки. Поэтому он оставил Актис в покое и повел детей за собой той же улочкой, которой пошел и его господин. Дети, ошеломленные той суетой, которая творилась вокруг, покорно пошли за поводырем.
Выросшие в деревне они никогда не видели города, и маленький Неаполь ошеломил их. Когда-то построенный греками, теперь же совершенно италийский. Город показался им чудовищно огромным, и его немногочисленное население просто толпами народа. На них никто не обращая внимания, и очень скоро без всяких происшествий дети со своим молчаливым проводником пришли к большому дому.
Большую дверь открыл им старик с красными и слезящимися от бессонницы глазами, и мужчина, с которым они пришли, повел ребят вдоль нескольких комнат на внутренний двор. Там стояли такие же бедные строения, как бывшая хижина Актис, только очень длинные. Мужчина повел детей в самое дальнее строение квадратной формы и открыв низкую дверцу втолкнул в нее детей, затем сам с трудом втиснулся вслед за ними.
В темном помещении была только пожилая женщина с большими округлыми руками. Мужчина ей что-то долго говорил, указывая на ребят. Она отвечала ему грубо и резко, но он не стал её слушать, а быстро исчез за дверью.
Актис и Пелий остались одни с неприветливой женщиной. Видимо, здесь стирали белье, потому что кругом стояли лохани с водой и лежали кучки одежды — грязной и уже простиранной. В углу горел очаг, и на нем громоздился огромный котел, в котором кипела вода. Всё помещение было окутано клубами пара. Женщина оглядела детей с ног до головы и, хмыкнув, сорвала сначала с Актис, а потом с Пелия их жалкие лохмотья, которые буквально рассыпались и превратились в труху в ее руках. Брезгливо морщась, она кинула остатки прежней одежды в очаг, и огонь мигом уничтожил их. Осмотрев детей, женщина еще раз хмыкнула — такое жалкое зрелище они представляли. Затем она взяла большой ковш с длинной ручкой и, зачерпнув из котла кипяток, вылила его в лохань с холодной водой. Женщина проделала это еще несколько раз, пока вода в лохани не стала горячей. Актис и Пелий молча наблюдали за ней. Наконец женщина подошла к ним и подтолкнула, показывая на лохань. Ребята поняли, что она хочет от них, и подошли. Лохань была довольно высокая, и женщина помогла девочке залезть в неё, Пелий же забрался в воду сам. Вода была такой горячей, что у детей захватило дух. Женщина заставила их сесть, так что над водой остались только головы, сама снова стала копошиться с бельем. Дети молчали и смотрели друг на друга. Постепенно они привыкли к горячей воде, и от жара слегка осоловели. Через некоторое время женщина вернулась и стала мыть Актис и Пелия. Это было нелегко — такие грязные они были. Женщина соскребывала с их тел многодневную грязь при помощи деревянной лопатки. Она все время что-то говорила, но дети не понимали её. А женщина ворчала, что вечно ей достается самая трудная работа. Что за роскошь — мыть детей-рабов в горячей воде, когда даже свободные женщины водят купать своих детей на речку или в море. Сама она была такой же рабыней. Тяжелее всего было ей промыть Детям головы. Их густые волосы сильно спутались и местами напоминали войлок. Но по своему опыту рабыня знала, что именно на чистоту волос хозяин всегда обращает внимание. Поэтому чтобы лишний раз не злить хозяина, она очень старалась, и дети не раз вскрикивали от боли, Когда ее сильные пальцы впивались им в волосы.
Наконец с мытьем было покончено, и женщина бесцеремонно по очереди вынула ребят из воды, которая стала черной и уже на полу окатила их чистой водой. После этого она увела их в сухое место. Когда мальчик и девочка обсохли, женщина обернула им бедра льняными повязками и вывела их наружу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В комнате горела восковая свеча, установленная в коринфском канделябре. В гостиной, которую римляне называли таблинием, было душно. Хлой сидел на диване, держа в руках глиняную кружку, в которой отливал золотистыми красками напиток, приготовленный из винограда и меда. Позади него стоял раб, махавший опахалом из коровьего хвоста. Перед хозяином дома стояли босые Актис и Пелий. Они были вымыты, причесаны и одеты. Дети, потупив взор, ждали, что сделает мужчина, уведший их с корабля. Рядом с ребятами, заискивающе глядя хозяину в глаза, стоял пожилой раб, который опекал их в этот день.
— Господин, — обратился он к Хлою, — изволь осмотреть свой новый товар.
Хлой тяжело поднявшись со своего места, подошел к юным невольникам, и, молча обойдя их, молча произнес:
— Клянусь Геркулесом, старая ворчунья.
Сказав это, он приказал детям раздеться. Затем осмотрел их куда более тщательно и подробно, чем это сделал его брат на корабле в трагический для них день. Он заставил Пелия открыть рот, запустив в него свои пальцы, приказывал поворачиваться в разные стороны, выискивая малейшие недостатки тела. Наконец осмотр был окончен.
— Фаос! — крикнул Хлой, когда дети оделись. — Отведи их в каземат, да пусть их там покормят.
Раб подбежал к Актис и Пелию, и взяв их за руки, повел за собой. Дом поразил ребят своим убранством, еще когда они в первый раз переступили его порог. Нет, дом был не слишком богато обставлен. Рядом с великолепными золотыми кубками стояли глиняные чаши. Персидские ковры соседствовали с циновками, такими же, как в их деревне. Больше всего их поразило бесчисленное множество комнат, по которым они проходили. Они недоумевали, для чего нужно столько помещений, в которых было пусто и тихо. Ведь никто в этих стенах не живет, и человеку хватило бы и одной комнаты, или в крайнем случае, двух.
Фаос вывел детей вывел во внутренний двор и, показав им строение невдалеке, приказал идти к нему, а сам засеменил им вслед шаркающей походкой.
В каземате, в котором предстояло провести ночь детям, было сумрачно. Привыкнув к темноте, девочка и мальчик, различили фигуры пяти женщин и троих совсем маленьких детей, лежавших на куче соломы, наваленной у стены. Когда дверь, скрепя петлями, отворилась, узники каземата с любопытством вытянули шеи в сторону вновь прибывших. Голые сырые стены с отваливающейся штукатуркой заключили в своих объятиях невольников. В воздухе неприятно пахло плесенью и потом.
После того, как Актис и Пелий устроились на соломе, принесли еду. Фаос, накормив рабов скромной пищей, запер из на замок. Теперь уж на всю ночь, которую дети провели в тяжелых и беспокойных снах.
На следующий день они проснулись от скрипа открывающейся двери. Это Фаос принес еду. В каземате кроме них, уже никого не было.
Лот Моний делил трапезу с братом в его столовой. Братья по благородному возлежали на широком ложе на троих и уже доедали фрукты, когда речь вновь зашла о детях с Лесбоса. Первым начал Хлой.
— Ты помнишь Гая Варрона? — спросил он.
— Откупщика из Помпей?
— Да, того самого, — Хлой выплюнул косточку персика. — Он держит меня за горло.
— Каким образом?
— Я задолжал ему крупную сумму, и он требует немедленной выплаты.
— Так заплати ему, — Лот Моний налил себе вина.
Разговор был деловой, и хозяин отослал прислугу, чтобы остаться с глазу на глаз, поэтому братьям приходилось самим обслуживать себя, но это было для них привычным делом.
— У меня сейчас нет денег, — возразил Хлой, — а этот сукин сын требует еще большие проценты.
— Так какого дьявола ты брал в долг?
— Я брал не деньги, а арендовал здание в порту. Там у меня склад и невольники. Зачем возить их в центр города, когда рабов прекрасно покупают и в порту?
— Так задобри его подарком, и пусть он подождет.
— Этот мерзавец не таков. Он не станет ждать. Как таких подлецов носит земля? — сокрушался Хлой.
Однако он наводил на помпеянца напраслину, потому что будь он сам на его месте, он поступил бы точно также.
Трапеза подходила к концу.
— Но я нашел выход, — сказал, глядя сотрапезнику в глаза холодным взглядом Хлой Моний. — Я кастрирую того лесбийца, что ты привез и продам этому выскочке Деону.
— Как, ты хочешь изуродовать моего раба? — вскричал младший брат.
— А что мне остается делать? Ты утопил моих евнухов. Деон требует их с меня. И я не хочу из-за твоего сумасбродства терять своего самого выгодного клиента. — Хлой вспыхнул, и на лице у него показались красные пятна. — С великим трудом, ведь мы не в Риме, а в Неаполе, я нашел двух, каих нужно, и это стоило мне немалых денег, Но он требует троих. И если не доставлю ему всю партию, он обратится к другому торговцу, и денежки уплывут в другую реку. Я не хочу терять этот источник.
— Зачем этому Деону евнухи? — недоумевал Лот. — У него что, красавица жена?
— Сейчас каждый разбогатевший плебей мнет себя персидским сатрапом, — ответил Хлой, и ему надо всем пустить пыль в глаза.
— Я вссе равно не позволю тебе уродовать мальчишку! — Лот Моний швырнул кубок на пол. — Мы можем получить за него во много раз больше.
— Для этого нужно время, — сказал Хлой, — а у нас его нет.
— Это мой раб, — пытался в последний раз возразить Лот.
— Нет, это не твой раб, — Хлой был непреклонен. — У тебя за спиной виселица, в лучшем случае крест, и только от меня зависит, достанешься ли ты палачу или нет. Так что никогда не говори в этом доме слово «мое».
Лот Моний понял, что ему не удастся переубедить упрямого сводного брата. Слишком сильно пират зависел от него. Спорить дальше было опасно. Он встал и направился к выходу.
— Куда ты? — спросил его Хлой.
— На «Исиду». Я не могу больше здесь оставаться.
— О боги! — Хлой засмеялся. — Братишка, неужели ты стал таким обидчивым. Ты забыл, что говорил нам отец?
Но Лот уже вышел. Хлой поднялся и крикнул ему вслед:
— Деньги за мальчишку и девчонку тебе принесут вечером.
Затем он позвал Фаоса, и, когда тот приковылял, громко спросил:
— Люция Флавия еще не пришла?
— Нет еще, хозяин — согнулся в почтении раб.
Хлой глубоко задумался. Раб в преклоненном положении ждал, что он скажет. Наконец хозяин очнулся от дум и сказал:
— Как только эта женщина придет, сразу ведите ее ко мне.
— Хорошо. — сказал раб и вышел.
Хлой сумрачно смотрел ему вслед.
Люция Флавия Домициана, которую пригласил в дом Хлой Моний, была особой довольно известной в кругах богачей Неаполя. Ей уже давно было за пятьдесят, но она сохранила гордую осанку бывшей красавицы. Она не была набита деньгами и жила в скромном небольшом доме с маленьким садиком. У нее было всего три рабыни да старик раб, работавший привратником садовником одновременно. Флавия отличалась хорошими манерами и воспитанием и сама выбирала себе знакомых. Однако не особо любила людское общество и жизнь вела довольно уединенную.
Впрочем, молодые и зрелые годы эта женщина провела очень бурно. Она жила в вечном городе и была одной из самых богатых и знаменитых горожанок. Дом ее был излюбленным местом увеселений многих млодых и знатных римлян. Имя Флавии многие матери и жены произносили с ненавистью, Самые дорогие гетеры услаждали гостей ее дома. Она партиями покупала на невольничьих рынках совсем юных мальчиков и девочек, юношей и девушек, красивых женщин и могла удовлетворить гостя с любым вкусом. Старая рабыня из Александрии научила Флавия распознавать в маленьких девочках и подростках будущих красавиц, и та, пользуясь этой наукой, скопила целое состояние миллионов сестрициев, помимо роскошных вилл и дворца в Риме неподалеку от Палатинского холма.
Наивысшего расцвета ее карьера достигла во время последних десяти лет правления Тиберия, когда в нравы пали так низко, что разврат и блуд были возведены чуть ли не в рамках государственной политики. Имератор жил тогда на острове Капри, И Флавия, сумевшая лично свести с ним знакомство, стало основной поставщицей утех старого развратника. По личному заказу хитрая женщина доставила Тиберию во дворец, где в каждой комнате молодые патриции и всадники блудили и днем и ночью, три десятка детей — мальчиков и девочек от восьми до тринадцати лет. Обрадованный старик тут же окрестил всю эту компанию своим «аквариумом» и повсюду таскал этих «рыбок» на те грязные сборища, где он бывал. За эту сделку император отвалил Люции Флавии столько золота, что можно было на эти деньги построить дворец не менее роскошный, у самого правителя.