Странное это было время, Когда головы свободных женщин и девочек, чью девственность отнимал перед казнью палач, слетали десятками и летели в Тибр, и самые богатые патриции все время дрожали за свою жизнь, куртизанки, Продаваемые Флавией, вели жизнь, полную роскоши, веселья, вина и непрекращающего греха.
Когда Га Калигула пришел к власти и стал мстить всем сподвижникам своего дела, враги Флавии не преминули напомнить цезарю о ее дружбе со стариком. Флавия чуть не погибла, попав под десницу справедливого римского суда. Все богатства ее были конфискованы в императорскую казну, а сама она, вынуждена покинуть столицу, стала скитаться по маленьким городам Италии.
При Клавдии положение не изменилось, При нем в Риме царила затмившая всех грешников Мессалина — жена цезаря. Она, с юности ненавидевшая Флавию и видевшая в ней вечную соперницу, не упустила бы возможности раздавить бывшую подругу, появись та в городе.
Шли годы, и постаревшая изгнанница привыкла к своему положению и уже не мечтала вернуть былое величие. Она жила в своем скромном, но уютном жилище и готовилась встретить дряхлую старость.
Родственников у нее не было. Когда-то был сын, но, не зная имени своего отца, он очень тяготился своим положением, стыдился матери, а когда ему исполнилось восемнадцать лет, сбежал из дома и, говорят, вступил в армию. Вести от него она получала только два раза. Но это было очень давно. Что с ним происходит в настоящее время, об этом мать не имела ни4акого представления.
Вот эта женщина и пришла в дом работорговца Мония. Изредка она вспоминала, что в совершенстве обладает искусством выгодно продавать людей, и за деньги делилась своими познаниями в экономике, психологии, и главное, в медицине, с людьми подобными Хлою.
В этот раз от нее понадобились медицинские советы.
Женщину встретил у ворот дома Фаос, видимо. Уже поджидавший ее. Раб провел Флавию в комнату, где отдыхал после обеда Хлой Моний.
— А пожаловала наконец! — хозяин, надевая сандалии, уже шел навстречу знаменитой матроне.
Флавия стояла посредине комнаты, желая узнать причину ее вызова.
— Что тебя беспокоит, Хлой? Или ты захотел увидеть меня только потому, что моя скандальная слава занозой сидит в твой задницей? — При этих словах женщина громко засмеялась. С такими людьми, как Хлой, она не церемонилась.
— Дело вот в чем, дорогая Флавия, — смутившись, произнес хозяин дома, как воздух мне нужен мудрый совет. Вчера мой брат, Лот, привез неплохого мальчишку из Греции, с острова Лесбос…
Актис и Пелий лежали на соломе, прислонившись спинами друг к другу. Снаружи послышались шаги и голоса. Двери отворились. За порогом появились несколько человек. Несколько секунд они постояли на месте, затем вошли внутрь. серди них дети узнали мужчину, который осматривал их накануне. Рядом с ним стояла немолодая, но красивая женщина. Он обратился к ней и что-то сказал, указывая рукой на мальчика.
В каземате было темно. Флавия поморщилась и сказала:
— Прикажи принести факелы. Я ведь не сова, которую греки называют мудрой птицей.
Хозяин бросил неколько слов рабу, сопровождавшему их, и поспешил к детям, чтобы представить их перед женщиной. Актис крепко прижалась к Пелию и судорожно вцепилась в его руку. Так что, когда Пелия подняли и поставили перед женщиной, девочка тоже предстала перед ней. Взгляд матроны сразу же приковался к девочке.
— Девочка тоже с Лесбоса? — спросила она.
— Да, мой брат взял их спящих на берегу, — Хлой озорно подмигнул собеседнице…
— Знаешь, что, Хлой, боюсь, твоя затея плохо кончится. Греки не подходят для этой цели. Лучше бы тебе в этом деле использовать азиатов. Сами боги видать так распорядились.
Флавия ждала ответа.
— У меня нет выбора! Это мой последний шанс, — сказал Хлой. — Помоги советом, прошу тебя. Я достойно оплачу эту услугу.
— Мальчик может умереть, — повторила Флавия.
— Ты погляди на него! — Он сильный. Выдержит, клянусь Геркулесом!
— Это твой товар, Хлой, — произнесла женщина. — Тебе лучше знать, как распорядиться им. Риск велик, но я сделаю все, что смогу.
Флавия подошла к двум рабам и, подозвав к сею\бе работорговца, рассказала, что необходимо предпринять для такой сложной операции.
Пелия, с тревогой следившего за вошедшими в каземат людьми, схватили два раба, а третий, раскрыв мальчику рот, насильно стал вливать вино из глиняного сосуда. Актис громко закричала. Работорговец грубо толкнул ее так, что та спиной упала на слежавшуюся солому. В каземате уже ярко горели два факела, вставленные в кольца и прикрепленные в стене. В углу стояла жаровня. Флавия, исследовав нагого Пелия, указала место, где нужно резать. Раб с клеймом на лбу подошел к мальчику, который потерял сознание, опьяненный вином. В руках раба блестел наколенный на огне нож.
Флавия попросила Хлоя увести девочку и тот, схватив Актис за руку, вывел наружу. Оглянувшись на пороге назад, Актис мокрыми от слез глазами увидела лишь спокойное лицо Пелия, который, раскинув руки в стороны, лежал, словно уснув, не земляном полу каземата…
Через несколько минут оттуда, где остался Пелий, раздался страшный крик. Хлой стоял нба внутреннем дворе, когда к нему подошла Флавия. Ее лицо было белым, как мел.
— Дело сделано, сказала она, — и тепенрь все зависит от богов, будет ли он жить. Если через три дня он не помрет, то можешь благодарить судьбу. Но вот что я тебе скажу: — Ты бы получил за него большие деньги в Риме, куда больше, чем сейчас. Во много раз!
Хлой молчал.
— В теперь давай рассчитываться. — сказала Флавия.
— Тебе принесут твои деньги.
— Мне не нужны деньги, — возражила женщина.
— Так что же ты хочешь?
— Ты отдашь мне ее. — Флавия указала на Актис.
Девочка едва стояла на ногах от страха и потрясения.
— Зачем тебе этот никчемный ребенок? — удивился Хлой.
— Ты слишком много хочешь знать, — ответила матрона. — я забираю ее с собой, и мы квиты.
Хлой Моний прекрасно знал, что на рынке за девочку не дадут больше пятисот сестрициев, а так как гонорар Флавии составлял больше семисот сестрициев, он тут же согласился. — Пойдем со мной. — Флавия обратилась к девочке, — здесь тебе больше нечего делать.
Она сказала это на родном языке Актис и, взяв убитую горем девочку за руку, увела за собой.
А в портовом трактире «Грустная сардинка» заливал вином свое плохое настроение Лот Моний. Ему было обидно, что брат обошелся с ним, как с последним бродягой, и было жалко такой превосходный товар, загубленный Хлоем. На мальчишке можно было так разжиться, а брат поступил с ним, как мясник. Нет, пират не жалел мальчика. Какое ему дело до его страданий? Ведь не чувствует состраданий крестьянин, кастрируя кабана, чтобы тот разжирел. Так и жизнь раба нисколько не волновала свободных людей.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Прошло несколько лет. Актис шел пятнадцатый год. Она росла в доме Люции Флавии и занимала в нем довольно странное для рабыни положение.
Флавия, вспомнив уроки старой своей няньки из Александрии, по только ей одной знакомым признакам увидела в Актис в этом обыкновенном ребенке, все те черты, которые в будущем помогут ей властвовать над мужчинами. Опыта в таких делах Флавии было не занимать. В этом нераскрывшемся бутоне она увидела будущий прекрасный цветок. Матрона решила сама вырастить этот цветок на погибель мужскому роду.
В старости многие люди хотят оставить после себя что-нибудь достойное. Видимо и престарелую матрону, посещали те же мысли. Женщина решила сделать из Актио гетеру, какой еще не видел свет.
Свою идею она начала осуществлять сразу же, как только девочка появилась в ее доме. Первые месяцы ушли на то, чтобы обучить Актис латинскому и другим языкам, что бытовали в то время на италийской земле.
Девочка оказалась очень способной ученицей и схватывала все на лету. Матрона обрадовалась этому и с еще большим желанием взялась за осуществление своего замысла. Сама получившая прекрасное образование, она решила также вырастить и Актио. Она стала учить ее не только тому что должна знать римская девушка, и даже юноша из знатной семьи, но и прочим премудростям, что так любили самые знаменитые греки и так презирали римляне.
Самое большое значение придавалось внешности и манерам. Чтобы научить Актис походке, бросавшей в жар мужчин, она пригласила учителя танцев вольноотпущенника Геростата, который был родом из Греции. У Актис были замечательные волосы, темно-каштановые, густые и слегка вьющиеся, и хозяйка учила рабыню ухаживать за ними. Актис пробовала делать прически роскошно-торжественные и самые простые, изящные и грубоватые, на все случаи жизни. В четырнадцать лет она, еще будучи неказистым подростом научилась придавать скоромной оджеде такой вид, что лишь несколько маленьких деталей привлекали внимание окружающих. Свои достижения Флавии провераяла на людях, когда выходила в город и брала с собой девочку. Конечно же юная рабыня еще не обладал всем тем, чего от нее добивалась честолюбивая матрона, но уже начала часто ловить на себе плотоядные взгляды неаполитанских юношей.
В этих занятиях прошли годы, и рабыня, занятая с утра до поздней ночи, редко вспоминала свое прошлое, да и не любила к нему возвращаться. Мало там было светлого и радостного. Роковые события пятилетней давности словно стерли в памяти девочки дни ее беззаботного детства, что проводила она так счастливо на земле Лесбоса со своим другом Пелием. В первые дни и месяцы жизни в доме знаменитой римлянки Актис только и думала о своем потерянном друге. Не раз она пыталаь узнать о его судьбе у хозяки, но так каждый раз уходила от ответа, пока наконце и вовсе не запретила разговаривать на эту тему. Почти год мысли о мальчике не давали Актис покоя, но время шло, и многочисленные заботы, возложенные на плечи рабыни ее госпожой, постепенно вытеснили образ мальчика из памяти Актис. Дети так устроены богами, что быстро умеют забывать свои горести.
Люция Флавия сделала все, что было в ее силах, чтобы превратить некрасивую и простоватую девочку в роскошную красавицу. И настал день, когда она увидела, что ее планы стали осуществляться. Актис подросла и начала превращаться в девушку. Ее ножки приобрели ту стройность, что могла удовлетворить самого изысканного гурмана по части женской красоты. Смугловатая кожа матово отливала на солнце, как бронза позолоченных статуй у Капитолия, а при прикосновении она была так нежна, как щеки пышущего здоровьем младенца.
Флавия видела, что через год или полтора превращение завершится, и гусеница превратится в бабочку.
Девочка беззаботно наслаждалась жизнью в уютном искусственном мирке, который создала для нее Флавия. Она была послушна, с охотой и усердием выполняла приказания госпожи и давно стала в доме всеобщей любимицей.
Шел 54-год. В то время, как Актис беззаботно проводила дни в доме Люции Флавии, в стране приближалось время суровых перемен. Это был последний год правления добродушного и слабохарактерного Клавдия. Его четвертая жена Агриппина из рода Юлиев давно уже добилась усыновления им ее сына, родившегося от Агенобарба, известного в стране негодяя. Говорят, что он, узнав о рождении сына, вскликнул, что от него и Агриппины ничего не может родиться, кроме горя и ужаса для всего человечества. Агриппина уже выписала из Индии те белые грузди, которыми выстроит она трон для своего сына Нерона. Жажда власти так крепко владела ею, что даже страх смерти не мог заставить эту женщину отказаться от бесконечных заговоров и интриг. Великий поэт и философ Рима Аней Сенека своими гуманными речами пытался втолковать будущему императору о великой и благородной миссии правителя, в котором должны слиться все самые лучшие и благородные человеческие черты. А крепко сложенный телом и лицом, больше похожий на девушку юнец, не менее чем через год — император и властитель мира, рвался к своим бестолковым друзьям.
Рим бурлил в ожидании чего-то грозного и неизвестного, а в маленьких провинциальных городах Италии было как всегда спокойно и однообразно.
В один теплый осенний вечер, когда так хорошо на юге Италии, к воротам Неаполя по кирпичной дороге, тянувшейся вдоль его крепостных стен и ведущей как все ее сестры в Вечный город, подошел странник. Дневная пыль от многочисленных телег и повозок, въезжавших в город уже улеглась. С моря дул прохладный ветерок, принося с собою запахи портовых харчевен. Под подозрительные взгляды стражников странник вошел в город. Вид у пришельца был самый неблаговидный. Одежда висела на нем лохмотьями. Солдатский плащ и сапоги выдавали в нем ветерана германских легионов. Он шел опираясь на посох уставшим, но уверенным шагом бывшего солдата. За плечами у него висела походная сумка. Не глядя по сторонам, ветеран пошел на главную площадь города. Не дойдя до нее он зашел в дешевую харчевню, выпил кружку вина и отправился дальше. Вскоре она оказался у дома Люции Флавии и посохом стал громко колотить во входную дверь.
В окошко двери выглянул старик-привратник и, смерив его недобрым взглядом с головы до ног, без всякого почтения осведомился, какого дьявола тому здесь нужно.
— Ах ты, мерзкий старикашка! — грубо ответил ему солдат, если ты сейчас же не впустишь меня в дом, я размозжу тебе голову об эти стены!
Но старик не испугался и сам начал кричать визгливым голосом на всю улицу:
— Кто это тебе позволит обижать чужих рабов в доме их же хозяев? — голосил он. — Или ты, жалкий бродяга, думаешь, что уголовный суд не для тебя? Да, наверное, ты прав. Я сейчас схожу за дубиной, да выпущу на тебя собаку. Будешь знать, как здесь буянить. Старый раб оказался также остер на язык, как и его хозяйка. — Здесь живут порядочные! мирные люди, — продолжал он. — А ты лезешь сюда, как в какой-нибудь солдатский притон!
— Кого это ты называешь порядочными людьми? — зарычал ветеран. — Уж не Люцию ли Флавию Домициану?
Солдат, наткнувшись на наглого привратника, даже растерялся. Но, вспомнив, что перед ним всего лишь раб еле дышащий от старости, страшно разозлился. Он хотел уже обругать старика самыми крепкими словами, но тот не давал ему и слова вставить в разговор.
— Ну и что, — что ты знаешь имя моей госпожи? — кричал он. — Ее в Неаполе знает самый жалкий оборванец. А их в городе, знаешь сколько? И что, прикажешь всех их пускать в дом? Конечно, наш тихий домик сразу же превратится в притон для бродяг. А мы люди бедные, сами едва кормимся. Уходи отсюда, не, знакомец. Тут совсем рядом есть дома, где живут люди куда побогаче нас. Вот и иди к ним.
— Ах ты, старый мешок с костями! — взорвался ветеран, получив в разговоре паузу. — Неужели я неделю добирался сюда пешком, чтобы лаяться с вонючим рабом собственного дома?
— Собственного дома? — возмутился раб. — Ты что, хозяин этого дома? Ах нет, ты, видимо, владелец Неаполя или, вернее, нет, ты повелитель Италии. Да уж не Божественный ли ты Клавдий, наш император? Да, видимо, так оно и есть, судя по твоим богатым одеждам…
Солдат весь побагровел от ярости. Его единственный глаз подрагивал от оскорбительных слов привратника.
— Да, ты… Погоди же, ты… — никак не совладав с волнением, пытался выкрикнуть угрозы наглому рабу срывающимся голосом незнакомец.
Старик был явно доволен собой. Еще бы, госпожа ведь только и держит его, уже немолодого раба, за острый язык и за добротную службу. А ведь служит он у ней, считай, уже более двадцати лет.
— Иди, позови свою госпожу, болтливый старик, а то, клянусь Божественным Августом, я вырву тебе ноги и заставлю на руках допрыгать до Капитолийского холма! — попытался еще раз припугнуть привратника солдат. — Это говорю я, Демиций, твой господин. — Разве ты меня позабыл?
Раб опять выглянул в дверное окошко. Его глаза быстро окинули взглядом незнакомца.
— А что, я тебя должен помнить? Ты весь щетинистый, как балаганная обезьяна, нос твой похож на финик, да, видать и с зубами у тебя не все в порядке. Ты даже и сравниться не можешь с моим господином, — привратник, вспомнив пропавшего сына Флавии, горестно вздохнул и закончил свою речь. — Наш Демиций был красавец-юноша, куда уж тебе до него. Так что ступай, братец, ступай.
Перебранка Y ворот продолжалась бы еще долго, но тут Флавия, разговаривавшая с Актис, услышала, что привратник с кем-то ругается. Она быстро вышла из дому и, подойдя к рабу, который с наслаждением изливал на ветерана нескончаемый поток насмешек и оскорблений, и спросила: