– Я ее потерял.
– А паспорт?
– У меня его нет.
– Удостоверение личности?
– Никогда не имел ничего такого.
– Чего же вы хотите от меня?
– Как это чего? Вы мой консул, вы должны мне помочь.
Он улыбнулся. Он покрутил в пальцах карандаш и опять улыбнулся:
– Я ваш консул? Предположим. А чем вы докажете, что я ваш консул?
– Да тем, что я американец, а вы представляете здесь Америку.
Я сказал правду, но он уверенно возразил:
– Я действительно представляю здесь Америку. Это так. Но мне неизвестно, американец ли вы? Где ваши документы?
– Я же говорю, потерял.
– Потеряли? – удивился он. – Как можно потерять документы, особенно в чужой стране? Как вы теперь докажете, что действительно работали на «Тускалузе»? Или все-таки докажете?
– Пожалуй, что нет, – смирился я.
– Вот видите. И даже если бы доказали, что действительно работали на «Тускалузе», это не говорило бы о том, что вы американец. Как вы вообще попали в Роттердам? Из Антверпена? Что вы такое говорите? Как это вы могли сюда попасть по суше?
– Два фараона…
– О, не надо этих сказок, я их слышал много раз. Где это вы видели полицейского, который тайком выгоняет бродяг из своей страны в соседнюю? И совсем без документов. Тут что-то не то. Вы не находите?
Все это он говорил с улыбкой, потому что американский консул все должен делать с улыбкой, даже если объявляет смертный приговор. Это его республиканский долг. Но еще больше меня возмущал карандаш, которым он играл в течение всего нашего разговора. Он постукивал им по столу, почесывал голову, отбивал противный ритм «MyOldKentuckyHome».Я готов был запустить в консула чернильницей. Но вместо этого смиренно заметил:
– Вы могли бы подсказать мне корабль, который идет в Америку…
– Вам? Подсказать корабль? Человеку без документов? Даже не думайте о таком.
– Или выписать справку…
– Ни слова больше! Так любой проходимец может явиться ко мне и потребовать какую-нибудь справку.
– Разве американцы не теряют документы?
– Конечно, теряют, – улыбнулся консул. – Но у них есть деньги.
– О, деньги! Тогда я понимаю…
– Ничего вы не понимаете, – терпеливо заметил консул. – Когда я говорю, что у них есть деньги, я имею в виду то, что они ни у кого не вызывают подозрений. Это люди, у которых есть дом, которые могут назвать точный адрес.
– Неужели я первый, у кого нет ни дома, ни адреса?
– Это меня не касается. Вы потеряли документы. Попробуйте найти новые. Но не у меня.
И вдруг спросил:
– Вы обедали?
– Без денег меня никто не покормит, а милостыню я еще не просил.
– Подождите минуту.
Он вышел в другую комнату, потом вернулся.
– Вот вам талоны в Дом моряка. Жизнь на полном пансионе, – улыбнулся он. – Конечно, три дня – это немного. Если ничего не изменится, зайдите ко мне еще раз. Хотя вдруг вы уже завтра найдете какое-нибудь судно. Не все капитаны разборчивы, а вы явно опытный человек, – критически глянул он на меня. – Я не имею права давать вам советы, я всего лишь слуга своего народа. Но желаю успеха.
По-своему этот человек был прав. Он не хищный зверь, не животное. Это только кажется, что он такой. Хищный зверь – это государство, которому он служит. Государство, которое отнимает у матерей их сынов, чтобы отдать грозным идолам.
Все, что он говорил, он говорил заученно. Его специально учили тому, чтобы речь его лилась как вода. Слово за словом. На все мои просьбы он находил ответ, против которого нечего было возразить. Только спросив, обедал ли я, он вдруг превратился в человека и перестал быть слугой хищного зверя. Голод вызывает человеческую реакцию. Но потерянные документы – никогда. Это исключено. Это сразу превращает слугу государства в грозного зверя. Ему ведь не нужны люди, они требуют много хлопот. Придуманные фигуры легче расставлять по полочкам, одевать в униформу. Yes, Sir.
6
Три дня не всегда три дня.
Бывают очень долгие дни, а бывают короткие.
Я бы не поверил, что три дня, когда есть что пить, чем заедать, могут пролететь так стремительно. Только я сел за стол перекусить, как они пролетели. Но если бы даже они пролетели еще быстрей, к консулу я все равно бы не пошел. Навсегда наслушался заученных ответов. Направить меня на корабль он все равно не может, какой же смысл слушать его бесконечные словоизлияния? Возможно, он подарил бы мне еще несколько талонов, но с такими гримасами, что глоток бесплатного супа застрял бы у меня в горле. Следующие три дня показались бы мне еще более короткими. Но главное, я не хотел терять добрые воспоминания о человеке, который вдруг ни с того, ни с сего спросил, хочу ли я есть.
Но Боже мой, как я голодал! Хуже чем волк. И как устал от ночевок в подъездах и подворотнях, где меня постоянно пытались поймать полицейские. Всегда начеку, всегда в напряжении. Попасть в лапы фараонов – значит угодить на исправительные работы. А в порту как назло не было ни одного корабля, нуждавшегося в палубном рабочем. Зато была масса моряков-голландцев, тоже нуждающихся в работе, но при этом имеющих безупречные документы. Есть у вас паспорт? Нет? Жаль, придется вам отказать.
Против кого направлены все эти паспорта и въездные визы? Да понятно, что против таких, как я. Против людей, нуждающихся в работе. А против кого направлены все эти эмиграционные ограничения? Тоже против таких, как я. А кто сочиняет законы, попирающие свободу? Да те же улыбающиеся звери Закона. Yes, Sir.He было и одной минуты, когда бы я не думал об еде. Когда еды нет, о ней думаешь постоянно. Как-то краем уха я уловил, как дама, остановившаяся у витрины, сказала своему спутнику:
– Ой, ты только посмотри, Фиби! Эти голландские сумочки просто прелесть!
Фиби пробормотал что-то неразборчивое. Возможно, просто не любил слушать глупости, но дама не отставала:
– Нет, посмотри, Фиби! Это прямо чудо какое-то. Настоящая старинная ручная работа.
– Ну да, – сказал Фиби. – Производства одна тысяча девятьсот двадцать шестого года.
Американская речь прозвучали для меня небесной музыкой. Я не стал медлить. Да и как можно медлить, если видишь в уличной пыли золотую монетку? Мне показалось, что Фиби больше слушал меня, чем свою жену или подружку, well,Sir, по крайней мере, моя история его позабавила. Смеялся он так, что прохожие останавливались. Если бы он даже не говорил со своей подружкой по-английски, я бы по одному смеху догадался, что он американец.
– Грандиозная история! – хохотал он. – Просто невероятная!
Подумать только, я думал довести его до слез, разжалобить, выпросить монетку, а он хохотал до слез, потому что случившееся со мной увидел с какой-то другой, невидимой мне стороны.
– Нет, ты только послушай, Флора, – обернулся он к своей спутнице. – Нет, ты только послушай эту птичку, выпавшую из родного гнезда!
– Ох, – обрадовалась Флора, всплеснув красивыми ручками. – Вы, правда, из Нового Орлеана? Восхитительно! У меня там живет тетушка. Фиби, ты помнишь? Я тебе рассказывала про свою тетушку Китти из Нового Орлеана? Это она так смешно говорит: «Когда мой дедушка жил еще в Южной Каролине…»
Но Фиби хохотал.
Он не слушал подружку.
Он предоставил ей возможность тараторить свое, а сам вытащил из кармана однодолларовую купюру.
– Это вам не просто за историю, – никак не мог он отсмеяться. – Это вам за то, как вы ее рассказали. Уметь так живо рассказать придуманную историю – это талант, малыш! Вы артист. Настоящий артист. Жалко, что вы так бессмысленно мотаетесь по свету, могли бы разъезжать по стране с устными рассказами. Могли бы сколотить состояние на таких рассказах. Нет, правда, Флора, он настоящий артист!
Его подружка… Или жена… Впрочем, какое мне до этого дело… Паспорта у них были, а это главное… Флора с удовольствием поддержала этого Фиби, потому что у нее явно были на него виды:
– Конечно, настоящий артист! Он так чудесно рассказывает! Ох, Фиби, пригласи его к нам на прием! Мы бы утерли нос этим выскочкам Пеннингтонам.
К счастью, Фиби подружку не поддержал. Продолжая смеяться, он полез в карман и достал еще доллар.
– Держите, – хохотал он. – Одна бумажка за мастерство, с каким вы рассказываете, а другая за то, что вы мне подали прекрасную идею для моей газеты. В моем изложении ваша история будет стоить пять тысяч, а в вашем – только ту сумму, которую я определил. Считайте, что получили процент с моей прибыли. Это по-американски. Правда, Флора? Так что, спасибо еще раз. И всего хорошего!
Конечно, я сразу помчался в обменный пункт. Два с половиной гульдена за доллар, о, Боже, я мог получить целых пять гульденов! Неплохая сумма. Я глазам своим не поверил, когда мне выдали почти пятьдесят. Мир полон добрых людей. Щедрый Фиби выдал мне две десятки, просто я постеснялся глянуть на них при нем. Благородная душа, хотя он и говорил про какую-то газету. Благослови его Уолл-Стрит! Двадцать долларов – это значительная сумма. Когда их имеешь. С двадцатью долларами запросто можно забыть про голод. Теперь я понимал, что такое деньги. И, конечно, здорово ошибся. Ведь понять по-настоящему, что такое деньги, могут только те, у кого их много.
7
Последнее утро в постели пришло быстрее, чем я надеялся.
Порывшись в карманах, я понял, что денег у меня осталось лишь на скромный завтрак. Это меня не обрадовало. То, что мне подали на завтрак, могло быть только прелюдией к завтраку. Но Фиби встречаются не каждый день. Повстречайся он мне сейчас, я постарался бы вывернуть свою историю так, чтобы именно мне она принесла пять тысяч. Из хорошей идеи всегда можно выжать некую сумму. Смеется человек или плачет, это неважно. Главное, чтобы он не забыл оплатить свои чувства.
– Ну что там опять? Неужели за свои собственные гульдены я не могу выспаться?
Стук в дверь не прекратился.
– Подите к черту! – крикнул я. – Мое время еще не вышло.
Стук не прекратился.
– Да убирайтесь же! – я даже подтянул башмак, чтобы запустить им в морду нахалу, лишающему меня последнего удовольствия.
– Откройте! Полиция!
Я серьезно засомневался, есть ли еще на свете люди, которые не служат в полиции? И почему они все время встают на моем пути? В конце концов, именно полиция должна заботиться о нашем спокойствии. А они мешают нам спать. Никто не совершает столько глупостей, как полиция. И никто не причинил миру столько бед, потому что солдаты – это тоже в некотором смысле полиция.
– Что вам надо?
– Хотим поговорить с вами.
– Вы можете это сделать и через дверь.
– Нет, мы хотим видеть вас. Отворите или мы вышибем дверь.
Вышибем дверь! И это они охраняют нас от грабителей! Хорошо, я открыл. Чуть образовалась щель между косяком и дверью, как в нее просунулся башмак. Они наверное думали, что я впервые вижу такой трюк. Но они вошли. Два полицейских в штатском. Мне приходилось плавать на голландских кораблях, поэтому я понимал, что они там выкрикивают.
– Вы американец?
– Да, думаю.
– Покажите свою корабельную книжку!
Ну, опять. Все выглядело так, будто с некоторых пор моя корабельная книжка стала центральной точкой вселенной. Теперь я понимаю, что последняя война велась только для того, чтобы фараоны в каждой стране получили право спрашивать про мою корабельную книжку. До войны этого никто не делал и люди жили счастливо. Всегда подозрительны войны, которые ведутся за свободу, независимость и демократию. Они стали такими с того дня, когда пруссаки повели первую освободительную войну против Наполеона. Хорошо выигранная война навсегда лишает людей свободы, потому что выигрывает именно война, а свобода всегда проигрывает. Yes, Sir.
– Нет у меня корабельной книжки.
– У вас не-е-е-ет корабельной книжки? Разочарование фараонов меня нисколько не тронуло.
– Нет, нет и нет! Нет у меня никакой корабельной книжки!
– Тогда покажите паспорт.
– И паспорта у меня нет.
– У вас не-е-е-ет паспорта?
– К сожалению.
– И никакого удостоверения от местной полиции?
– И никакого удостоверения.
– А вам известно, что без указанных документов в Голландии вам оставаться нельзя.
– Нет, неизвестно.
– Вы что, с Луны свалились? Как вы попали в Голландию?
Я неопределенно пожал плечами.
– Одевайтесь.
– Зачем?
– Пойдете с нами.
Оделся я без того страха, какой испытывал в Бельгии. Если меня в Бельгии не повесили, значит, не повесят и здесь. Я даже попросил у них сигарету и получил ее. Но как ни тяни время, человек всегда оказывается… Как вы думаете, где?… Ну точно, в полицейском участке. Там меня обыскали, и им посчастливилось больше, чем фараонам в Антверпене. Они нашли у меня сорок пять голландских центов, вся моя надежда хоть на какой-то завтрак.
– Это все ваши деньги?
– Да, – согласился я. – Все.
– А на что вы жили до этого?
– На те деньги, которых у меня уже нет.
– То есть у вас были деньги, когда вы появились в Роттердаме?
– Конечно.
– И сколько?
– Не помню точно. Может, сто долларов. А может, все двести.
– Где это вы столько взяли?
– Да очень просто. Скопил.
Они здорово хохотали. Никто не хотел мне верить. Ни в одной стране мне не хотели верить. Они прямо лопались от смеха.
– Как же вы попали в Голландию? Это нелегко сделать без паспорта. Как вы сюда проникли?
– А вот так и проник.
– Так просто?
– Ну да.
– Поездом?
– Нет, на корабле.
– На каком корабле?
– Эээ… На «Джордже Вашингтоне».
– Когда?
– Точно не помню.
– Значит, на «Джордже Вашингтоне»? Интересно. Это какой-то очень таинственный корабль. В Роттердам он точно никогда не заплывал.
– Заплывал или не заплывал, ничем больше помочь не могу.
– Значит, вы не имеете никаких документов, никакого удостоверения? И не знаете, как попали в Голландию? Почему же вы утверждаете, что вы американец?
– Мой консул…
Они чуть не умерли от смеха.
– Ва-а-а-ашконсул!… – Слово «ваш»они растягивали, как гармонику. – У вас же нет документов. Чем может помочь вам ва-а-ашконсул?
– Он выдаст мне новые.
– Ваш консул? Американский консул? В двадцатом веке? Нет, конечно, ничего такого он вам не выдаст, потому что вы не только не американец, вы даже не тунгус, если есть такие. Вы просто бродяга.
– Если и бродяга, то американский, – возразил я.
– Возможно. Однако попробуйте это доказать ва-а-а-а-ашемуконсулу. Без документов вы не докажете ему даже факта вашего появления на свет. Чиновники всегда бюрократы. Но и мы в некотором роде бюрократы, понимаете?
– Пытаюсь.
– Если мы отправим вас к консулу и он откажется от вас, вы полностью попадете к нам в руки. Понимаете? И тогда уж мы будем разговаривать с вами совсем по-другому. Понимаете?
– Как будто бы.
– Ну так что же нам делать с вами? Человек без документов обычно получает шесть месяцев тюрьмы, а затем мы таких депортируем. Но вот вопрос, куда вас депортировать? – Они переглянулись. Все же они были честные служаки. – Наверное, просто отправим в концентрационный лагерь, поскольку не можем убить как собаку. Таков закон. Понимаете? С чего бы это нам кормить всех бродяг? Хотите в Германию?
– Нет, в Германию не хочу. Когда немцам представляешь счет…
– Избавьте нас от ваших рассуждений! Скажите просто, не хочу. Этого будет достаточно! Отведите его в камеру. Дайте завтрак, английскую газету и пару сигарет, чтобы не скучал.
8
Я не скучал, но вечером меня привели к тому же чиновнику.
Он что-то приказал и два фараона в штатском доставили меня на вокзал. Оттуда мы поездом добрались до крошечного городка. Все равно там оказался полицейский участок, и фараоны отовсюду сбежались поглазеть на меня. Наверное, делать им было нечего. Каждый хотел услышать мою историю. Только около десяти часов вечера меня подняли со скамьи: