Тщательно следит муравьи и за тем, чтобы в жилище не оставались погибшие собратья, за исключением тех, кто предан каннибализму, выбрасывают все кухонные остатки наружу или сносят их в особые, специально предназначенные для этого камеры. Личинки муравьев никогда не испражняются в жилище, накапливая продукты обмена в своем теле. И только перед окукливанием освобождаются от них. Но вместе с тем, многие муравьи испражнениями выстилают стенки своих камер, укрепляя их этой своеобразной штукатуркой. Так поступают жнецы и другие виды, обитающие на легких песчаных, склонных к осыпанию почвах.
Под солнечными лучами трупы в кладбищах тетрамориумов быстро стерилизуются и теряют опасность для окружающих. По всей вероятности, возбудитель болезни специфичен именно для этого вида муравьев, так как в ближайшем окружении никто более от него не страдает.
Мор муравьев будет, по — видимому, продолжаться долго, до тех пор, пока в живых не останутся переболевшие и невосприимчивые к болезни. Быть может, болезнь унесет всех муравьев, и только немногие счастливцы продолжат существование своей колонии и через несколько лет восстановят былую численность.
Крошечные жители зеленой долинки доставили нам немало хлопот непомерной воинственностью. Добираясь до голой кожи они вкалывали в нее иголочку-жало. На месте ужаления вскакивало белое припухшее пятнышко. Оно болело и чесалось. Зеленая травушка! Не потому ли издревле в русском языке она называлась муравушкой?
Доставалось и нашим запасам пищи. Муравьи объявили аврал, отряды маленьких добытчиков стали забираться всюду: в кружки со сладким чаем, в бидон со сливочным маслом, в мешок с сахаром. И мы тоже объявили аврал и все доступное челюстям муравьев спрятали на самый верх машины.
После жаркого дня плохо спиться. В сумерках загудели хрущи. Их много, от них шевелится трава. Хрущи смолкают, в воздухе начинают мелькать белые бабочки. Вместе с ними трепещут таинственные аскалафы. Потом запевают сверчки и горы звучат их песнями.
Душно. Сквозь сон я чувствую, как по телу ползают наши маленькие мучители и деловито жалятся, слышу как ворочаются в пологах мои товарищи. Сегодня 21 июня, самая короткая ночь. Но какой длинной кажется она нам.
Как будто посветлело. Может быть, рассвет? По черному ущелью ползут белые полосы света, появляются в одном месте, гаснут в другом. Нет никакого рассвета! Это взошла луна и осветила ущелье. Вот ее лучи упали на склон горы и сверчки на ней начинают неиствовать, обезумели от лунного света, от жаркой и душной ночи. Муравьи еще безжалостней атакуют наши тела.
Рано утром мы быстро и молча упаковываем вещи и с облегчением уезжаем из зеленой долинки, подальше от этого громадного муравейника с многочисленным населением.
Через несколько лет, в 1969 году, проезжая через Архарлы я заглянул в знакомую долинку и не узнал ее. По ее дну бежал заболоченный ручей, со склонов струились маленькие ключики, вся почва сочилась водой, поросла высоким бурьяном. Прекрасный куст шиповника исчез. В траве шмыгали жабята. Их было много. Самые смелые забирались на сухие склоны гор и прыгали по камням в поисках добычи.
От колонии муравьев ничего не осталось. Она исчезла, вытесненная водою. Но по сухим склонам под камнями кое-где остались маленькие муравейнички. У них не было недостатка пищи, заболоченные владения их погибших предков в изобилии снабжали всяческой снедью и муравейнички были до отказа набиты детворой. Придет время, подземные воды иссякнут, заболоченная долинка подсохнет и вновь будет заселена маленькими воинственными муравьями.
Неожиданно потемнело, вверху ветер зашумел вершинами сосен, исчезло голубое небо, серые облака побежали над лесом. Пора ехать домой. К тому же близился вечер. Уложил рюкзак, прикрепил его к мотоциклу, взглянул на последний муравейник и... остановился.
Что-то неладное происходило с лесными рыжими муравьями. Целая кампания их расселась на травинках, повисших вблизи над самой оживленной муравьиной дорогой. Обычно рыжий лесной муравей не любит ползать по травам. А тут много их угнездилось на вершинках, крепко-накрепко схватились за нее челюстями и замерли, едва пошевеливая ножками и усиками. Нет, тут что-то явно происходило неладное!
Такие же неподвижные муравьи повисли и по краю муравьиной кучи на былинках, будто собираясь провести на них всю ночь.
Не без труда оторвал несколько муравьев с травинок и опустил их на муравьиную кучу. Мое вмешательство не понравилось. Побродили по верху, потолкались в копошащейся массе среди своих, обменялись поглаживанием усиками и снова каждый забрался на вершинку травинок. Что их влекло на травинки?
Все муравьи, как я заметил, прицепились примерно на одинаковом расстоянии от поверхности земли в 10–15 сантиметрах. Каждый избрал для себя наиболее оживленное место. Будто им доставляло удовольствие висеть наверху, поглядывая вниз на своих сожителей.
Собрал в пробирку несколько странных муравьев вместе с травинками.
Ночью пошел дождь. Мелкий и нудный он лил и весь следующий день. На третий день спохватился, вспомнил о пробирке. Все муравьи в ней были мертвы. И не один из них не выпустил из челюстей травинки. В сочленении головы с грудью муравьев появились какие-то странные белые полосочки. Под бинокулярным микроскопом узнал в них мицелии грибков. Еще на следующий день муравьи покрылись обильными спорами грибка. Стало ясно: труженики леса погибли от грибковой болезни. Тогда я поспешил проведать несчастный муравейник.
В лесу пахло хвоей и веселые солнечные блики играли на земле, освещая травы и кустарники. На знакомом муравейнике я застал интересную картину. Всюду на травинках висели муравьи. Многие из них только что забрались на них, судорожно сжав челюсти. Другие уже разукрасились полосочками мицелия грибков. Третьи — покрылись пушистыми комочками спор. Грибковая болезнь разразилась над муравьиной общиной. Поразило, что здоровые муравьи не остались безучастными к происходящему событию. На этот редкий и трудный случай нашелся мудрый инстинкт. Он подсказал меры защиты и борьбы с заболеванием. Всюду по травинкам ползали здоровые муравьи и разыскивали заболевших, большим прилежанием муравьи-санитары снимали с трав больных и недавно погибших и несли к себе на съедение. Труднее было с погибшими, у которых проступили полосочки мицелия грибка. Их ставшие хрупкими тела разрывали на части и нередко намертво прицепившаяся голова доставляла особенно много хлопот. Но тех, кто покрылся спорами грибка не трогали. К ним даже не прикасались. Они опасны, от них легко заразиться. Откуда такая осведомленность и рациональность действий!
Санитарам хватало работы. Прощаясь с муравейником я думал о том, как ловко грибок, давний исконный враг муравьев, изменил поведение больных и заставив их вести себя на свою пользу. Попробую перечислить эти изменения поведения, направленные на пользу врага своего.
В муравейнике больным оставаться нельзя, Там заболевших быстро обнаружат, съедят, прежде чем болезнь разовьется до заразной формы.
Заболевшие покидают жилище вечером, потому что на ночь деятельность семьи затухает и меньше шансов попасться бдительным санитарам. Поэтому нелегко обнаружить грибковую болезнь. Я впервые застал это бедствие после нескольких лет наблюдений над этим лесным муравьем, обитателем сибирских лесов. Быть может, она и не столь редка, так как муравьи здоровые постоянно следят за теми, кто, заболев, забирается на травинки на ночь и с наступлением дня их снимают.
Больные муравьи выходят из муравейника в пасмурную погоду. Во влажном воздухе в их теле беспрепятственно развиваются грибки, да и сами споры деятельней.
Обреченные на гибель крепко-накрепко прицепляются к травинкам, чтобы их, слабеющих и прощавшихся с жизнью не сдул на землю ветер.
Страдающие недугом рассаживаются на травинках невысоко над землей. Отсюда спорам грибка легче расселяться во все стороны. Опуститься на землю — споры высыплются тут же, подняться очень высоко — споры раздует ветром на большом пространстве и на муравейнике их может оказаться ничтожно мало.
Зараженные болезнью выбирают самые оживленные места: над тропинками, на краю муравьиной кучи. Здесь больше шансов падающей вниз, споре попасть на одного из жителей муравейника.
Семь действий ради процветания болезни, его возбудителя, на вред себе и своей общине. Какой коварные грибок! Сколько ему потребовалось сотен тысяч лет паразитизма, чтобы так приспособиться к своему ремеслу и научиться изменять инстинкты этого мудрого жителя леса!
Великий натуралист Чарльз Дарвин был убежден, что у живого существа ничто не развивается на пользу других, ради благополучия своего врага. Его убеждение оказалось ошибочным. Жизнь очень сложна, ослепительно сложны и многообразны взаимные отношения между организмами, установившиеся в течение длительнейшей эволюции органического мира.
Об этой особенности взаимных отношений организмов не все знают. Помню, когда на заседании энтомологического общества в Алма-Ате я рассказал о грибковой болезни рыжего лесного муравья, один из ведущих энтомологов города, председательствовавший на заседании, едва ли не с негодованием выразил сомнение правдивости приведенных мною фактов.
— Скажите мне, пожалуйста! — обратился я к нему. — Когда вы болеете гриппом, то чихаете?
— Причем тут грипп? Ну, положим, чихаю — с недоумением ответил мой оппонент.
— Так чихаете вы для того, чтобы расселять возбудителя гриппа. Медики доказали, что капельки слюны вместе с инфекционным началом при чихании разлетаются в воздухе до десяти метров!
А собака, заболевшая бешенством? — продолжал я. — Она, обезумев, кусает всех встречных, расселяя возбудителя этой страшной болезни. Болеющий чесоткой усиленно расчесывает кожу, пораженную клещом, захватывая его яйца и затем их расселяя руками. Подобных случаев особенно много во взаимоотношении паразита и хозяина.
Председатель совещания ничего не ответил и поспешил перейти к обсуждению другого доклада.
Думаю случаи, подобные наблюдавшемуся мною, не столь уж и редки. И они, конечно, ни в коей мере не умаляют тем более не опровергают учение великого эволюциониста, а только подтверждают его. К тому же из двух организмов, хозяина и его врага, один из них все же действует только на свою пользу.
Недалеко от города Алма-Аты в большом Алмаатинском ущелье Заилийского Алатау, во время одного из последних сильных землетрясений произошел горный обвал, обнаживший склон большой гори. Он до сих пор не зарос, голый и стоит в окружении леса. Бывал я на этом обвале несколько раз и сейчас потянуло к нему: хотелось проведать большую колонию желтого лазиуса, укрепившего своими холмиками склон оврага.
В самом начале ущелья хорошо знакомая узкая тропинка круто поднимается в гору, минуя большую бетонную противоселевую плотину. Далее тропинка тянется среди густых трав вдоль пологого, но глубокого оврага. На своем пути вижу в траве большой муравейник степного рыжего муравья Формика пратензизс. Миновать его нельзя, надо по укоренившейся привычке хотя бы мимоходом взглянуть.
Пологий конус муравейника со всех сторон обступили высокие травы. На муравейнике, как всегда, масса муравьев, все заняты своими бесконечными и повседневными делами, кажущейся суетой множества его жителей. Но что это? Рядом с муравейником на листьях трав замерли муравьи, их не менее десятка или даже более. Трогаю одного, другого. Странные муравьи неохотно размахивают ногами, как бы показывая желание отвязаться от меня. Снять их с растения не просто: челюстями муравьи крепко вцепились в листья, не разжимают их. В памяти всплывают сибирские леса и грибковая болезнь рыжего лесного муравья. Неужели и здесь то же. Ранее в этих краях никогда не приходилось встречаться с этим недугом.
Хожу, присматриваюсь, нашел еще три муравейника и там тоже вижу страдальцев, застывших на подмареннике. Некоторые погибли, высохли, замерли, так и не выпустив из челюстей листья растения. К таким чуть притронешься и они разваливаются на части, высохли. Но странно! На погибших нет никаких признаков грибковой болезни, их тело чистое, не видно на нем ни белого мицелия, ни серых спор грибка. Грибковая болезнь тут не при чем.
Неужели в странной судьбе муравьев как-то повинен подмаренник! Какими-то неведомыми силами, необыкновенными свойствами, он привлекает к себе маленьких жителей большой семьи, постепенно приценившись к нему, одурманенные им, они не в силах его уже более покинуть, постепенно погружаясь в сон и погибая.
Самому растению муравьи, наверное, ни к чему, и оно не получает никакой выгоды от жителей травяных джунглей. Видимо, подмаренник ядовит и случайное это его свойство губит муравьев.
Не без труда отрываю муравьев от растения, опускаю на конус муравейника. Они как бы недовольны странному прерванному состояние, вяло и нехотя бродят среди своих, поглощенных делами, не желают ничем заняться и рано или поздно возвращаются к прельстившему их растению. Непреодолимая сила влечет их к нему, они не могут с ней расстаться. Это те, которые еще живы. Другие, вялые, перенесенные на муравейник, лежат на боку, умирают, вызывая всеобщее внимание и любопытство окружающих.
Сейчас узнаю, как влияет растение на своих маленьких соседей. Осторожно беру пинцетом муравьев с конуса их жилища, сажаю на растение. Но муравьи как ни в чем не бывало спрыгивают с подмаренника, отправляясь по своим делам. Тогда сажаю несколько муравьев в баночку и туда же закладываю листья подмаренника. Здесь оно определенно покажет свои дурманящие свойства. Тогда и расскажу о всем увиденном ботаникам, фармакологам, тем, кто изучает лекарственные и ядовитые растения. Да и, возможно, известны необычные свойства этого растения, не могли же они остаться неизученными.
Проходит час, два и с муравьями в пробирке ничего не случилось. Они живы и здоровы. Повезу их в баночке домой. Может быть нужно много времени, чтобы проявилось странное дурманящее действие.
В наблюдениях и размышлениях незаметно проходит время. Скоро и вечер. О походе к обрыву нечего и думать. Куда денешься, если муравьи и подмаренник задали такую головоломку.
Дома я прежде всего просматриваю литературу о подмареннике. Ничего не известно особенного об этом растении. Муравьи мои, посаженные вместе с листьями растений, здоровы, мечутся в безуспешных попытках найти выход из неожиданного плена.
Вспоминается когда-то прочитанное об одной болезни млекопитающих, В печени главным образом крупного рогатого скота паразитирует крупная глиста — трематода Дикроцеллюм ланцеолатум. Очень маленькие и многочисленные яйца этого паразита попадают в желчные протоки, оттуда — в кишечник и с испражнениями выводятся наружу. Для успешного своего развития они должны обязательно быть съедены моллюском из рода Брадибена. В его теле из яйца развивается несколько своеобразных личинок — церкарий. Они выбираются из тела моллюска в виде слизистого комочка, падая на почву, на растения. Далее их судьба благополучна, если их съедят муравьи. В их теле происходит дальнейшее развития, из каждого церкария вырастает несколько личинок другой стадии — метацеркарии.
Облачившись в оболочку, каждый метацеркарии замирает в брюшке своего хозяина. Но, как было доказано учеными, один метацеркарии, особенный. Он пробирается в подглоточный ганглий, иннервирующий челюсти насекомого. Назначение этого метацеркария изменять поведение муравья ради блага своих собратьев. Больной муравей становится вялым, забирается на верхушку растения, сжимает кончик листика челюстями и замирает. Если такой муравей вместе с травой попадет в тело млекопитающего и прежде всего в тело коровы или овцы, из каждого метацеркария развивается взрослый червь трематода или как ее еще называют — печеночная двуустка. Она поселяется в печени и приносит своему хозяину немалые неприятности.
Этот невероятно сложный путь развития со сменой хозяев отражает когда-то происходившую и случайно сложившуюся эволюцию этого паразита. Малая вероятность удачи на этом пути обеспечивается громадным количеством яиц, выделяемых трематодой, размножением в теле улиток и муравьев — промежуточных стадий развития.