Неужели муравьи, найденные мною поражены этой трематодой? Если так то при чем же тут подмаренник, задавший мне столько хлопот! Определить заражены ли муравьи метацеркариями печеночной двуустки нетрудно. Отношу собранных муравьев (многие из них еще подавали признаки жизни и все еще не выпускали из челюстей листья подмаренника) в лабораторию гельминтологии Института Зоологии. Там их вскрывают. Да, подтвердили гельминтологи, муравьи все заражены метацеркариями двуустки. Все стало ясным.
Впрочем, как все? А подмаренник? Зачем муравьи прикреплялись только к этому растения? Чтобы коровы или лошади обладали пристрастием к нему — никто этого не подметил. Может быть, все это было просто особенностью поведения группы родственных друг другу семей муравьев?
Так и осталась загадкой странная особенность поведения муравьев, исполняющих свои предсмертные дела ради процветания своего недруга.
Не всегда каждое явление удается раскрыть до конца. Особенно связанное с поведением таких сложных существ как муравьи.
Муравьев, зараженных метацеркариями, я нашел только в предгорьях Заилийского Алатау. В других местах, в пустыне, в степях, они мне не встречались.
Сегодня после затяжного апрельского ненастья сияет синее небо и трудно усидеть в такое время в городе.
В горах, на заброшенной глухой дороге, на крутом южном склоне — нетронутый уголок. Камни и оплывины черной лесной земли местами совсем загородили путь. Кое-где поперек лежат длинные языки еще не успевших растаять снежных лавин. Возле них отплясывают последний брачный танец черные зимние комарики.
Природа только что пробуждается, Засверкали крапивницы, лимонницы, черный с белыми пятнами жук-скакун (хорошая одежда для прохладного времени года) вяло пролетает над дорогой, еще не разогрелся. Какие-то черные пчелы, громко распевая крыльями, устроили шумную погоню друг за другом. Поет одинокий черный дрозд, на вершине ели зычно каркает ворон. Цветет мать-и-мачеха, показались пахучие листочки богородской травки.
В начале у одного из серпантинов горной дороги находится давно мне знакомый муравейник рыжего степного муравья. Он невредим и ничья злая рука его не потревожила. Усаживаюсь рядом с ним, собираюсь возле него побыть, отдохнуть, собраться с мыслями. После шумного города на природе светлеют чувства, мысли, и все дела, заботы получают иную оценку.
Но муравейник преподнес мне неожиданный сюрприз: возле него вижу необычное скопление улиток Брадибэна. Обследую вокруг муравьиный холмик, снимая с рук и лица его воинственных защитников, раздвигаю прошлогоднюю сухую траву, приподнимаю ветку рябины и всюду нахожу улиток с коричневой полоской по краям ракушки. Всего их оказалось более трех сотен. Среди взрослых есть и малыши. Кое-кто из улиток отогрелся, выглянув из раковины, расставил рожки, но путешествовать не спешит. Судя по всему, улитки забрались сюда еще с осени и тут перезимовали.
Кладу кучку улиток на верхушку муравейника. Его хозяева возбуждаются, обследуют неожиданное скопление, но быстро успокаиваются: улитки им хорошо знакомы и нападать на них, здоровых, нет толка. Другое дело если улитки больны, мертвы. А так, почувствовав неладное, улитки сразу же спрячутся в свой домик, выставив заслон — тягучую слизь. Тихони улитки не боятся муравьев. Они к ним привыкли.
Для чего же собрались сюда эти самые медлительные жители гор, таскающие на себе свои известковые жилища, что им понадобилось возле логова рыжего разбойника?
Не потому ли они приползают к муравейнику что заражены церкариями печеночной двуустки, которые изменяют поведение этих тихонь на свою пользу. Интересно бы проверить мозг этих неповоротливых созданий.
Утром небо захмурило, а когда мы выехали из города, на землю обрушился проливной дождь. Он лил целый час, когда же мы свернули с асфальтового шоссе в пустыню, выглянуло солнце и ничего не осталось от прохлады и влаги, сразу же воцарилась жара. Лишь иногда легкий ветерок приносил облегчение.
Пустыня, большая, ровная, покрытая редкими кустиками тамарисков уже давно выгорела, но кое где еще цвели сиреневые кустики кандыма.
Здесь недалеко от Соленых озер почва на небольшой глубине хранила влагу — идеальное место для мокриц и муравьев-жнецов. Норки мокриц изрешетили землю и холмики жнецов видны повсюду. Но ни мокриц, ни жнецов не видно. Они, любители прохлады, днем отсиживались в своих подземных убежищах, показываясь наружу только в сумерках и ночью. Лишь кое-где по траве вышагивали тощие серые богомолы-боливары. Неинтересной казалась пустыня, следовало бы поискать другое место. Но как бывает часто, в последний момент нашлось стоящее внимания.
Возле одного муравьиного холмика копошились муравьи жнецы, черно-красные, гладкие, блестящие. Многие из них застыли гроздьями на травинках.
Жнецы в самое жаркое время дня, под солнцем, на растениях — это необычно!
Внимательно пригляделся к странным муравьям. Они не пытались собирать какой-либо урожай, да его и не было близко. Без цели, просто так, топтались на верхушках травинок. Никто из них не спешил в гнездо, никто не выбирался из него наружу. Странная кампания собралась, какие-то отшельники, нарушившие нормы поведения этого растительноядного племени.
Потревоженные мною муравьи начинали суетиться, некоторые падали на землю, но тут же поднимались наверх, на самые кончики растений. Будто их влекла сюда какая-то непреодолимая сила. Зачем торчать на виду заметными кучками? Надо посмотреть, как обстоят дела на других муравейниках жнецов. Не жалея времени, обхожу множество муравейников, но нигде не застаю таких скоплений. Все сидят глубоко в подземельях, давно собрав урожай трав этой скудной растениями малокормной тамарисковой пустыни. Только здесь на этом странном муравейнике происходит непонятное событие, из многочисленного общества выбралось наружу несколько сотен забавных чудачков.
Не заражены ли жнецы промежуточной стадией развития печеночной двуустки? Но ею заболевают только муравьи рода Формика, жнецы для них неподходящие хозяева. К тому же и сами жнецы-вегетарианцы вряд ли могли ими заразиться. Крошечные зародыши, выброшенные из кишечника улиток не их добыча. Впрочем, муравьи могли принять их за зерна! Сами же глисты, оказавшись в необычном хозяине, в несвойственной для них обстановке, смогли ли извратить поведение на свою пользу, как у своих привычных хозяев муравьев рода Формика.
Может быть, муравьи собираются заметными кучками ради того, чтобы попасть в желудок птиц? Ими могут быть заражены, допустим, завсегдатаи пустыни каменки-плясуньи, или жаворонки. Других птиц здесь нет.
Вспоминается одна странная особенность поведения жнецов. Весной, занимаясь заготовкой провианта, они иногда волокут в свои жилища испражнения птиц, возможно ради необходимых для организма минеральных солей. С испражнениями птиц муравьи могут заражаться глистами. Следовало бы повскрывать муравьев, поискать а их теле крошечных зародышей.
Собираю муравьев в спирт, помещаю их живыми в пробирку, фотографирую это общество обреченных созданий, своим поведением направленным на благополучие врага. Потом внимательно обследую холмик, нахожу немало и погибших муравьев, застывших в разных позах на кончиках растений.
В пробирке муравьи вскоре становятся вялыми и гибнут. Они явно больны. Тогда я еще больше убеждаюсь в том, что муравьи собрались на растениях не случайно.
Что мне скажут гельминтологи? Слово за ними! Но они ничего не могли найти в теле муравьев. Возможно, болезнь была вызвана не червями, а одноклеточными организмами.
От большого муравейника по лесу протянулась оживленная процессия рыжих лесных муравьев. Они спешно переносят живой груз: яички, личинок, куколок и кое-кого из жителей своего общества. Переселение происходит далеко, почти за две сотни метров, три-четыре часа пути в один конец. Там спешно сооружается новый муравейник. К чему затеяно переселение, что за прихоть, сопровождаемая безумной тратой энергии?
Проходит месяц. На новом месте вырастает солидный муравейник. Старый же совсем опустел, заброшен и по нему даже никто не бродит. Переселенцы не взяли с собой ни единой палочки, ни одного кусочка смолы. Может быть потому, что далеко тащить груз?
Осматриваю заброшенное жилище. На его краю вырос серый гриб с белыми крапинками по центру шляпки, а вблизи от него приподняли, хвоинки целая кучка таких же грибов. Попробую вскрыть покинутое убежище. Под слоем хвои расположены как всегда многочисленные лабиринты и камеры. Они увиты тонкими серо-желтыми нитями, будто клочья грязной ваты. Это мицелии грибов! Они пронизали весь муравьиный дом. Неужели муравьи испугались грибов и их мицелиев.
Дома определяю гриб. Это ядовитейший мухомор и относится он к тому же роду, что и всем известнейший красный с белыми крапинками мухомор. Кто бы мог подумать, что у муравьев есть враг — домовой гриб! Сколько перевидал муравейников, многие тысячи, а с таким встретился впервые. Так вот чем объясняется бегство муравьев! Вот почему они не взяли с собою со старого жилища ни одной палочки, ни кусочка смолы, не осталось на нем и ни одного его жителя и никто не проведывает эту зачумленную обитель. Новый дом должен быть чистым и в нега нельзя заносить ядовитую грибную заразу.
Но откуда взялся этот мудрый опыт на столь редкий случай жизни? Инстинкт! Какой он сложный и, конечно, далеко не такой трафаретный, как его представляют ученые.
В горах Тянь-Шаня зимою выпадает глубокий снег и когда пилят деревья, несмотря на строгие правила заготовки леса, пеньки получаются высокие. Весной на пень нападают короеды, осы-рогохвосты и усачи, протачивают древесину. Потом пнем завладевает семья красногрудых древоточцев Кампонотус геркулеанус.
Я очень люблю этого, одного из самых крупных муравьев, и много времени истратил на изучение его образа жизни. Особенно интересными оказались его многочисленные сигналы. Но разгадку муравьиного языка пришлось прервать, когда я переехал из Средней Азии в Западную Сибирь.
Прощаясь со своими знакомыми, я думал о том, что в Сибири тоже живут в лесах в большом количестве древоточцы. Крупный специалист по муравьям, ныне покойный профессор М. Д. Рузский утверждал, что красногрудый древоточец один из самых обыкновенных и распространенных муравьев Сибири. В том же месте, где работал М. Д. Рузский в городе Томске, думалось, продолжу свои наблюдения над древоточцами.
Но в Сибири красногрудого древоточца не оказалось. Он стал необыкновенно редким. Очень редким он оказался и в лесах хребтов Алтая и Саян, где немало километров мною исхожено в поисках этого муравья. С сожалением я вспоминал большие семьи древоточца в горах Тянь-Шаня.
Но вот я вновь оказался в горах Тянь-Шаня. С волнением карабкаюсь на крутые склоны с темными еловыми лесами, такими знакомыми, что будто прошли всего лишь одна весна, а не шесть лет. Сейчас увижу больших грузных солдат, спокойно расхаживающих по тропинкам, суетливых и сметливых рабочих, понаблюдаю, как из дырочек в пнях высовываются головы строителей с опилками, как растут свежие насыпи строительных отбросов, свидетельствуя о процветании общины, о подготовке новых помещений для подрастающего поколения. И с головой окунусь в изучение сложных и таинственных сигналов...
Но что-то произошло и здесь. Муравьев нет и пни пусты. Трудно представить лес без красногрудых древоточцев, не верится, что их нет. Перейду в другой распадок, где тоже было много пней, оставшиеся от давней вырубки леса. Там, хорошо помню, раньше было настоящее царство древоточцев. Но и в этом распадке разочарование. В опустевших жилищах древоточцев поселились многочисленные черные муравьи фуски, а в одном пне с фусками оказались и даже муравьи-амазонки.
Но вот, наконец, в пне мелькают грузные тела древоточцев. Но как их мало и как они осторожны! Это и не семья, а жалкий остаток от большого общества. Муравьи не занимаются строительством и возле пня не видно свежей насыпи опилок, а все жители — скопились в одной большой камере, оставшейся от своих предков.
В другом пне застаю совсем молодое общество с карликами-рабочими. Оно только начало расти. И в других местах, всюду в Тянь-Шане нет древоточцев.
Что же случилось с таким когда-то процветавшим видом, какая катастрофа поразила этого муравья и уничтожила его многочисленные поселения! Сколько еще пройдет лет, прежде чем из жалких уцелевших остатков семей возродится такое же, как когда-то развитое многочисленное племя. Ищу ответа на вопросы и, кажется, начинаю догадываться. В пнях, занятых муравьями-фусками часто встречаются остатки трупов муравьев-древоточцев. В обыденной жизни эти муравьи далеко относят от жилища погибших собратьев или складывают их в самой дальней и изолированной камере. Наверное, муравьи вымерли от какой-то специфической для этого вида заразной болезни. Она прошлась по лесам и уничтожила этих крупных муравьев. Возможно, эта болезнь до сих пор еще косит тех, кто не приобрел к ней невосприимчивость. Вот в укромной пещерке в пне нахожу одинокую самку. Ей предстоит обосновать новую семью. Казалось, все должно сопутствовать ее удаче. Отличный пень свободен и прочен. Но самка мертва. Ее тоже погубила болезнь.
Долго ли будет продолжаться гибель древоточцев и сколько пройдет лет, когда в лесах вновь появятся замечательные красногрудые муравьи.
Поющая гора, или как ее еще называют, Песчаный Калкан, тянется почти перпендикулярно скалистым горам Малому и Большому Калканам. Она сложена из чистейшего, перевеянного ветрами, песка. Среди однообразной темной каменистой пустыни она кажется совершенно необыкновенной. Назвать ее барханом нельзя, так она велика. Высотой около трехсот метров и длиной более полутора километров, среди песчаных холмов она — настоящий великан. Поющая гора совершенно голая. Только ее основание поросло редкими кустиками белого саксаула, песчаной акации, дзужгуном, да травами песчаной пустыни.
Здесь летом очень жарко, зимой — холодно. Пожалуй в Семиречье район Поющей горы самое жаркое и сухое место.
Вскоре после окончания Великой Отечественной войны и демобилизации из армии, путешествуя на мотоцикле, побывал в этом живописнейшем уголке пустыни. В то время только начинал присматриваться к муравьям. Их здесь было немало. Но самым удивительным мне казались обитавшие на почти голых песках светлые, под цвет песка, бледные бегунки Катаглифис паллидус, а также очень крупные матовые, глубоко черного цвета бегунки фаэтончики Катаглифис форели. Они, казалось, не зная усталости, носились по песку с неимоверной быстротой, задрав кверху над собой брюшко, будто ради того, чтобы уберечь его от высокой температуры раскаленной солнцем поверхности пустыни.
С тех пор я часто навещал Поющую гору, иногда по несколько раз в году, и отлично узнал это место, прожив возле горы в палатке и пологах не одну неделю. Но больших черных бегунков-фаэтончиков увидал еще только один раз. И больше — никогда. Они исчезли. Совсем. Усиленные мои поиски ни к чему не приводили, Искал же я этого муравья не случайно. Этот вид впервые описал в 1903 году и дал ему научное название в честь известного мирмеколога А. Фореля наш соотечественник, крупный ученый М. Д. Рузский. Этот муравей был еще найден тогда в окрестностях Красноводска, Кызыл-Арвата, Ашхабада, то есть в самых южных районах Средней Азии. Его обитание в районе Поющей горы на расстоянии по меньшей мере более полутора тысяч километров севернее и восточнее, казалось загадочным.
Прошло более тридцати лет со времени моего первого знакомства с черным бегунком-фаэтончиком, но встретить его мне уже ни разу не удалось. Он исчез. Неужели потому, что был истреблен своими врагами? На крупного муравья немало охотников поживиться. Или, быть может, его уничтожило какое-то заболевание.
Загадку исчезновения большого черного бегунка-фаэтончика, также как и резкого уменьшения численности лесного красногрудого муравья — древоточца, вряд ли удастся раскрыть. Почти каждому виду свойственны волны жизни, когда он или достигает массовой численности и процветания, или, наоборот, становится необыкновенно редким или почти исчезает.