Пусть трижды там она в своём гробу
Твоя перевернётся баба Варя!
Она-то денег сроду не брала,
Она была нежадная старушка.
Ты ж дьяволу всю душу продала
За эти золотые побрякушки!
Небось, смеёшься надо мной в душе.
Что? Душенька твоя теперь довольна?!»
Я выдернула серьги из ушей,
Не ощущая, больно иль не больно.
Сняла с одной, затем с другой руки
(Как к ним уже мои привыкли ручки!)
Колечки золотые, перстеньки,
Всё на столе в одну сложила кучку.
Одним рывком я сорвала потом
(Помыслила: «Прости меня, о, Боже!»)
Цепь золотую с золотым крестом
И сверху в кучку положила тоже.
Затем без лишних слов, без долгих слёз,
Без показного горя и печали
Открыла дверь и вышла на мороз,
А Галя всё кричала и кричала.
Как свечки, в небе звёздочки горят.
Не помню, как я вышла на дорогу.
На мне – «ночнушка», байковый халат
И тапочки мои на босу ногу.
По грейдеру широкому вперёд
Иду. Куда? Зачем? Не всё равно ли?
Меня ни страх, ни холод не берёт.
Никто теперь. Я – абсолютный нолик.
Ни дома нет: я не вернусь домой,
Нет ни родных и ни подруг. Ну что же!
Уж если от меня Учитель мой,
Учитель мой, кто был мне всех дороже,
Ушёл, ушёл, и в том моя вина,
Тем дням счастливым больше не вернуться.
И жизнь моя кому теперь нужна?
Уснуть бы мне и больше не проснуться!
Да вот, пожалуй, нужный мне сугроб.
Устала я, хоть путь мой был недлинный.
Заснуть, заснуть, забыть скорее чтоб
Ночной кошмар и страшный крик Галины.
В ушах стоит тот нестерпимый крик,
В глазах – ребёнок мёртвый предо мною…
И тут остановился грузовик –
«УРАЛ» огромный за моей спиною.
И подошёл водитель молодой:
«Откуда ты? Что так легко одета?»
Но, видимо, смекнул: моей бедой
Чтоб с кем-то поделиться, надо где-то
Не час один и, может быть, не два,
И обо всём рассказ мой был бы длинным.
Почувствовал, что я едва жива
И на руках отнёс меня в кабину.
Налил из термоса горячий чай:
«Ну, что, поедем дальше?» – Я кивнула.
«Не можешь, ты пока не отвечай».
От чая я согрелась и уснула.
Когда же солнца зимнего лучи
Упали на неровную дорогу,
Глаза открыв, подумала: «Умчит
«УРАЛ» от мест, где я грешила много
Меня легко. Но как мне обрести,
Как мне найти водителя такого,
Чтоб от самой себя сбежать, уйти,
И в мыслях чтоб не возвращаться снова
К событиям последних дней и лет
(Быть может, кроме юности и детства),
И понимаю, что шофёра нет
И нет такого транспортного средства.
«Проснулась? Вот и славно!» – Озарил
Улыбкой светлой. Я же опустила
Свои глаза. «Меня зовут Кирилл,
А как зовут тебя?» – «Я – Валентина.
Ты вправе знать, кого сегодня спас
И кто сидит с тобой в кабине рядом».
Я начала нелёгкий свой рассказ.
А он ничем: ни словом и ни взглядом
Ни мыслей и ни чувств не выдавал,
Моим внимая страшным откровеньям,
Он иногда лишь головой кивал
В знак пониманья, а не осужденья.
Когда ж, закончив, замолчала я,
Ждала, как подсудимый – приговора,
Сказал: «Я друг тебе, а не судья.
Помочь хочу. Да мы приедем скоро.
Я привезу тебя к себе домой.
Родители нам рады будут очень.
У нас перезимуешь, а весной
Заняться сможешь, чем сама захочешь».
А мы уже катили по шоссе,
Въезжая в город каменно-бетонный.
Дома многоэтажные там все,
Как близнецы, в одеждах однотонных,
Невзрачных в свете солнечного дня
Стояли, словно школьники, рядами.
В свою семью Кирилл привёз меня:
К своей сестрёнке младшей, папе, маме.
И вот, на пятом верхнем этаже
Холодного на вид, чужого дома
Я, греясь, словно таяла уже
От тёплого сердечного приёма.
Знакомство продолжалось за столом:
Сестричка ходит в школу, мать – строитель…
Случайно взглядом встретилась с отцом –
«А папа по профессии – учитель». –
«Учитель?!» – будто задохнулась вдруг,
И звон в ушах, и лоб покрылся потом,
Биенье сердца и дрожанье рук,
И жар в груди, и потемнело что-то
В глазах совсем. Что дальше говорил
Сергей Петрович, я не понимала.
Меня мгновенно подхватил Кирилл,
И тут же я сознанье потеряла.
Он уложил меня в постель, и я
Неделю провалялась в лихорадке.
За мною вся кириллова семья
Ухаживала. Частые припадки
Истерики и изобилье слёз
(«Прости, Учитель!» – я в бреду кричала)
Всех очень беспокоили. Вопрос,
Что был поставлен с самого начала –
Не вызвать ли хорошего врача? –
Был сразу же закрыт с того момента,
Когда Кирилл признался: повстречал
И взял меня без всяких документов.
Я паспорт новый выправить смогла,
Когда с болезнью справилась едва лишь.
И в школу я уборщицей пошла.
Техничкой эту «должность» называли.
Работалось мне там не тяжело.
Я очень не хотела быть обузой
Тем, кто меня своих сердец теплом
Согрели. И одели, и обули.
Старалась быть полезной, чем могла:
Помыть полы, убрать-прибрать в квартире.
Мне нравились домашние дела.
И жили мы в согласии и мире.
Какие затевали вечера,
Когда Кирилл из рейса возвращался,
Мать, Вера Львовна, Ниночка, сестра!
Сергей Петрович присоединялся.
Он был семьи главою и душой,
И человеком истинной культуры,
Язык французский знал он хорошо,
А был учителем литературы.
Он наизусть нам Пушкина читал,
Бодлера по-французски и Верлена,
И хоть язык никто не понимал,
Волной от сердца к сердцу вдохновенно
Передаётся мысль живая. Вот
Уже с улыбкою на папу, маму Нина
Глядит, встаёт, торжественно идёт
И открывает крышку пианино.
Играет Ниночка, поёт романс
Сергей Петрович, нежно и любовно
Взирая на жену: «Я встретил Вас»,
И вот уже из кухни Вера Львовна
Несёт к столу дымящийся пирог,
Кирилл же, с юмора присущим чувством,
Тогда шутил: «Ну вот, дождаться смог
Шедевра настоящего искусства».
Но завершались чудо-вечера…
Когда же ночью я в своей постели
Заснуть пыталась, – новая игра
Тут начиналась: появлялись тени.
О! Это был театр! Театр теней:
Сначала мама Варя с постоянным
В глазах укором, ну а рядом с ней
Всегда стояла бабушка Ульяна.
И москвичи, сплошные москвичи,
И почтальон с конвертом: «Получите!»
Ах, кто невыносимо так кричит?
А вот Учитель… «Погоди, Учитель!»
Но он уже растаял в облаках,
И снова – тени вереницей длинной,
Галина с мёртвым сыном на руках,
И этот крик, истошный крик Галины!
Я о своих виденьях по ночам
Наутро никому не говорила.
Я много раз зайти пыталась в храм,
Но лишь рука ложится на перила
Церковной лестницы – остановлюсь
И чувствую: не слушаются ноги.
Ну, мытаря молитвой помолюсь
И постою немного на пороге.
Прошла зима. И раннею весной
Кирилл, из дальнего вернувшись рейса,
Сказал, краснея: «Будь моей женой.
Люблю тебя давно». – «Кирилл, не смейся.
Ну что за шутки? Я – твоя жена?
Тебе же я призналась откровенно:
Я сердцем и душою холодна,
Уже давно в моих струится венах
Та колдовская горькая вода,
И кровь моя перемешалась с нею.
Уж никого я больше никогда
Не полюблю. И в мыслях не посмею
Себя представить чьей-нибудь женой.
Давай с тобой останемся друзьями…» –
«Я обещаю: счастлива со мной
Всю жизнь ты будешь. Да и папе, маме
Ты нравишься, очаровала их
И скромностью своей, и простотою.
Моей любви нам хватит на двоих,
Прошу, Валюша, стань моей женою.
Давно уже мечтают старики
О внуках. Нина тоже будет рада.
И я сейчас прошу твоей руки». –
«Не торопись, ведь мне подумать надо».
Коль я не отказала наотрез,
Ему ещё надежда оставалась.
Он через день был послан в новый рейс.
Мы на прощанье с ним поцеловались.
Уехал, успокоенный весьма.
Запомнился счастливый взгляд Кирилла.
Я села, написала два письма.
В одном – родителей благодарила
За их тепло и ласку, доброту:
Отнюдь не все способны на такое,
Чтобы приветить в доме сироту
Без роду, племени. Письмо второе
Писать мне было вдвое тяжелей.
Молила о прощеньи. На прощанье
В том, что женой не стану я ничьей,
Давала я Кириллу обещанье.
Писала я, что мне не суждено
Иметь семью, детей родных и мужа
И что уже решила я давно:
От мира в монастырь уйти мне нужно.
Шла, как на праздник, с письмами в руке,
В красивой блузке, в длинной юбке новой
И в длиннополом тёплом пиджаке,
Покрывшись шалью с бахромой. В почтовый
Конверты опустила ящик. «Что ж? –
Подумалось, – Теперь вперёд! Куда же?
Как монастырь-то женский ты найдёшь?
Ты адреса его не знаешь даже!»
Представила Учителя глаза:
Какой в них Свет! Какая мысли сила!
Ах, если бы Учитель подсказал!
Но он не хочет. Я и не просила.
Пошла вперёд, оставив позади
Огромный город, где в семье Кирилла
Три месяца прошли как день один.
Как хорошо в семье мне этой было!
Ведущее из города шоссе
Давно сменила сельская дорога,
И на её неровной полосе
Встречалось мне машин не очень много,
А вот лошадок резвых и телег
Уже под вечер попадалось чаще.
Стемнеет скоро. Где найти ночлег?
Колёс скрипящих и копыт стучащих
Услышала я звуки за собой,
Взмолилась: «Подвезите, Бога ради!» –
«Садись, садись», – колхозник пожилой
Спросил: «Куда ж ты, дочка, на ночь глядя?»
«Сама не знаю, –отвечала я, –
Заночевать бы, окажите милость…»
И скоро уж кобылка чалая
У небольшой избы остановилась.
И, (ожидала, видимо, давно),
Хозяйка появилась на пороге:
«Да на дворе почти совсем темно,
Ты заходи и отдохни с дороги».
Неистребимы на Святой Руси
Простые и доверчивые люди.
Ни имени, ни званья не спросив,
Кто, мол, такая и откуда будешь,
Меня пустили в дом. Что велика
Беда моя, по виду догадались,
Что я пришла пешком издалека
И предстоит мне путь нелёгкий дальний.
И накормили, уложили спать
На мягкую пуховую перину,
У них нашлась свободная кровать:
Недавно в город проводили сына.
И я заснула крепким-крепким сном,
Как в детстве, под пуховым одеялом.
Когда проснулась, солнце за окном
Уже довольно высоко стояло.
Хозяева сидели у стола:
«Ну, наконец, проснулась гостья наша!» –
«Ах, я давно так сладко не спала!» –
«Садись к столу, у нас на завтрак каша».
Смутилась я: «Да мне уже пора…»
Но тут хозяйка заявила строго:
«Без завтрака не пустим со двора».
Ещё и хлеба дали на дорогу.
И вновь пошла я от села к селу.
Нигде в ночлеге не было отказа.
Два раза постелили на полу,
На чердаке спала всего два раза.
Я полюбила долгий путь дневной.
Лишь только утром выйду на дорогу
И солнце засияет надо мной,
Я начинаю обращаться к Богу
С молитвой о прощеньи. А потом,
Умыв лицо слезами покаянья,
Широким осенив себя крестом,
В безмолвном пребываю созерцаньи.
То птичкой залюбуюсь, то травой
(Ах, сколько трав я собрала когда-то!)
О, Господи! Как мир прекрасен Твой!
Как хороши восходы и закаты! –
Какие звуки, запахи, цвета
Весною у проснувшейся Природы!
Влечёт Небес святая высота
Ничем неограниченной Свободой!
Два облака, как будто два крыла
Огромной птицы, величавой, гордой…
Однажды я, уставшая, вошла
В большой вечерний незнакомый город.
Трамваи и автобусы снуют,
И люди – озабоченные лица –
Бегут с работы. Где найти приют?
За помощью к кому мне обратиться?
Я растерялась: город – не село,
Здесь меньше милосердья и доверья.
Мне до сих пор с ночёвками везло.
Куда, к кому же обращусь теперь я?
Чужие, незнакомые вокруг…
Остановилась, с грустью сознавая:
Единственный был настоящий друг –
Кирилл – его оставила сама я.
А Друг мой звёздный, Светоч неземной
Покинул он меня без промедленья,
И я сама была тому виной.
Я перед ним бы встала на колени.
Бежала бы за ним, не чуя ног,
На край Земли, на шпиль горы и выше,
Я знаю, знаю, он бы мне помог,
Когда бы знал, когда б меня услышал!
И вдруг мелькнул знакомый силуэт.
Шли люди с чемоданами к вокзалу.
И среди них… Невероятно! Нет!