Келлах был у меня в заложниках много лет назад, когда Константин хотел перемирия между Альбой и Нортумбрией. Перемирие соблюдалось, я держал молодого принца в течение года, и он начал мне нравиться, но теперь он, должно быть, уже давно взрослый. — А чего король Константин хочет от меня? — спросил я.
— Камбрию, — ответил Домналл.
Я посмотрел на Дифнвала.
— Которая будет принадлежать Страт-Клоте? — спросил я.
Камбрия граничила с маленьким королевством, и я не мог представить, что король Оуайн захочет видеть шотландских воинов у своей южной границе. Никто не ответил, поэтому я снова посмотрел на Домналла.
— Только Камбрию?
— Король Константин, — теперь Домналл заговорил очень осторожно, — желает получить все земли к северу от Тинана и Хедена.
— Он желает сделать меня скоттом? — ухмыльнулся я.
— Может случиться что-нибудь и похуже, — улыбнулся в ответ Домналл.
Константин и раньше предъявлял подобные требования, утверждая, что великая стена, проложенная римлянами через всю Британию, от реки Тинан на востоке до Хедена на западе — настоящая граница между саксами и скоттами. Это просто наглость, и я знал одно — Этельстан изо всех сил постарается такого не допустить. Беббанбург тогда превратился бы в шотландскую крепость и, яснее ясного, мне пришлось бы присягнуть на верность королю Константину.
Ох, Нортумбрия, бедная Нортумбрия! Маленькая страна со слабым властителем, окруженная со всех сторон более многочисленными народами. Скотты с севера, саксы с юга — все хотели её заполучить. Норвежцы Камбрии, западной части Нортумбрии, вероятно, предпочли бы скоттов, но саксы восточной Нортумбрии привыкли их остерегаться, и твердыня Беббанбурга была для них лучшей защитой.
— Как насчёт Беббанбурга? — поинтересовался я.
— Король клянётся, что крепость всегда будет принадлежать тебе и твоим потомкам.
— Всегда — это долгий срок.
— А Беббанбург — крепость на века, — отозвался Домналл.
— Ну, а как же шотландские христиане? — продолжил я. — Долго ли они станут терпеть язычество?
— Король Оуайн, — снова подал голос Дифнвал, — уважает верования норвежцев в нашей стране.
Это объясняло молот, висящий рядом с крестом.
— Уважает их верования, — парировал я, — до тех пор, пока нуждается в их клинках.
— С этим я не спорю, — произнёс Домналл. Он взглянул на моего сына, сидевшего справа от меня. — Но я вижу, твой сын — христианин? — вкрадчиво спросил он.
Я кивнул.
— Значит, лорд Утред, со временем, хотя, надеюсь, случится это очень нескоро, Беббанбург перейдет в руки христианина.
Я лишь фыркнул в ответ. Соблазнительно? Да. Однако предложение Константина было настолько дерзким и вызывающим, что я не нашёл ответа. Домналл, кажется, понимал мои затруднения.
— Мы не просим немедленного ответа, лорд Утред, — сказал он, — просто обдумай всё это. А ответ нам дай через три недели.
— Через три недели?
— В Бургэме, — подтвердил он.
— В Бургэме? — в изумлении переспросил я.
— Разве тебя не пригласили? — в его голосе слышалось удивление.
— Что за Бургэм такой? — спросил я.
— Это в Камбрии, — пояснил Домналл. — Он и так говорил угрюмо, но следующие слова прозвучали почти как брань: — Король Этельстан собирает всех на Витан Британии.
— Мне об этом ничего не известно, — ответил я, удивляясь, почему Ода ничего мне не сказал. — И ты будешь там?
— Мы все приглашены, — так же кисло отозвался Домналл, — а когда наш лорд приказывает, мы обязаны подчиняться.
Значит, Этельстан решил устрашить скоттов своим войском и таким образом убедить их отказаться от любых претензий на Нортумбрию. А зачем Этельстану, самому сильному королю в Британии, присутствие скоттов на этой встрече? Да затем, что за приглашением к разговору стояла угроза войны, а Константин пока войны не хотел.
И Домналл намекнул, что Этельстан желает большего, чем просто Нортумбрию, он решил получить Беббанбург.
Это значит, моей крепости опять угрожают, и на сей раз у меня нет союзников.
Так что я отправляюсь в Бургэм.
Глава третья
Неужели Константин действительно ожидал, что я приму его предложение? Поклянусь ему в верности и тем самым предоставлю Шотландии Беббанбург и его обширные земли? Слишком он хорошо меня знал, чтобы ждать согласия, и Домналла отправил не ради подтверждения своих ожиданий. Он послал Домналла предупредить, что и Этельстан хочет получить Беббанбург. В это я и в самом деле верил — из Уэссекса я получал вести о том, что творится при дворе Этельстана, и мне это не нравилось. Балки в большом зале Винтанкестера теперь были украшены позолотой, трон обит алой тканью, телохранители короля носили алые плащи и шлемы, инкрустированные серебром. Нас бы ослепило великолепие Этельстана, а вокруг него собирались молодые и честолюбивые, жаждущие земель, серебра и собственного великолепия.
Но король всей Британии пригласил-таки меня в Бургэм.
Вызов доставил священник в сопровождении сорока всадников со щитами, на которых дракон Уэссекса одним когтем захватывал молнию.
— Король шлёт тебе приветствие, господин, — произнёс священник, а потом неуклюже слез с лошади и, опустившись на колено, протянул мне запечатанный свиток, перевязанный красной лентой. Оттиск на воске был тот же, дракон и молния. Печать Этельстана.
Я был мрачен, поскольку Домналл убедил меня не доверять Этельстану. Я позволил пройти в ворота Черепа только полудюжине западносаксонских всадников, но не впустил их дальше конюшенного двора, где нехотя выдал им слабый эль и потребовал, чтобы они до заката покинули мою землю.
— И ты вместе с ними, — сказал я священнику, близорукому молодому человеку с жидкими волосами и шмыгающим носом.
— Господин, мы устали с дороги, — взмолился священник.
— Чем скорее попадёте домой, тем лучше, — рявкнул я, а потом разорвал ленту и развернул свиток.
— Если нужно помочь тебе прочесть, господин... — начал священник, но поймал мой взгляд и забормотал что-то бессвязное.
— До заката, — повторил я и ушёл.
Это было невежливо с моей стороны, но я разозлился.
— Они считают меня слишком старым! — пожаловался я Бенедетте после отъезда посланника.
— Слишком старым для чего?
— В прежние времена, — продолжил я, игнорируя её вопрос, — я был полезен Этельстану. Тогда он нуждался во мне! А теперь решил, что можно не считаться со мной, и я слишком стар, чтобы ему помочь. Я теперь как король в тафле!
— В тафле? — она запнулась на незнакомом слове.
— Понимаешь, это такая игра, где по доске двигают фигуры. Этельстан считает, что я в ловушке, потому что стар и не могу сделать ход.
— Он же тебе друг!
— Он был моим другом. А теперь хочет меня убрать. Хочет получить Беббанбург.
Бенедетта вздрогнула. День стоял тёплый, но к закату наверху, под крышей дома, завыл холодный ветер с моря.
— Так сказал тот шотландец? Да? Он тебя защитит?
Я безрадостно рассмеялся.
— Ему нужен не я. Он тоже хочет получить Беббанбург.
— Значит, я дам тебе защиту! —горячо отозвалась она. — Сегодня вечером! Идём в часовню.
Я промолчал. Если Бенедетта собралась за меня молиться, я пойду с ней, только я сомневался, что сила её молитв сравнима с амбициями королей. Если верны мои подозрения, то и Этельстан, и Константин хотели получить Беббанбург — королевство должно быть сильным. Король Альфред доказал, что могучие укрепления, будь то бург вроде Меймкестера или крепость вроде Беббанбурга, это самые прочные преграды захватчикам. Поэтому Беббанбург будет защищать либо северную границу Этельстана, либо южную Константина, и его лорд будет зваться не Утредом, им станет человек, беззаветно преданный тому из королей, кто одержит победу.
Ну а я, разве я не был преданным? Я взрастил Этельстана, научил воевать и посадил на трон. Правда, я не христианин, не красавчик, как Ингилмундр, и не льстец, как те, кто, по слухам, теперь в советниках у короля Уэссекса.
В сообщении, что доставил священник, мне предписывалось явиться на встречу с Этельстаном в Бургэме, на празднование в честь Зефирина, кем бы там он ни был. И я должен был взять с собой не более тридцати человек, а ещё провизии, чтобы десять дней их кормить. Тридцать воинов! Он ещё попросил бы меня напороться на собственный меч, не забыв при этом оставить открытыми ворота Черепа!
Но я подчинился.
Я повёл с собой ровно тридцать воинов.
Но ещё попросил Эгиля Скаллагриммрсона составить мне компанию, вместе с семьюдесятью одним его норвежцем.
И таким отрядом мы поскакали в Бургэм.
В ночь перед отъездом я пришёл в беббанбургскую часовню. Я бывал в ней нечасто, и обычно не по собственной воле, но меня попросила Бенедетта, и холодным ветреным вечером мне пришлось сопроводить её в маленькую часовню, построенную рядом с главным домом.
Я-то думал, что всего лишь придётся кое-как вытерпеть её молитвы, но увидел, что она подготовилась тщательнее — нас в часовне уже ждали большая неглубокая чаша, кувшин с водой и маленькая фляга. На алтаре пылали свечи, замерцавшие, когда ветер ворвался сквозь открытую дверь. Бенедетта её прикрыла, набросила на длинные тёмные волосы капюшон плаща и опустилась на колени перед неглубокой чашей.
— У тебя есть враги, — зловеще произнесла она.
— Враги есть у каждого, а иначе он не мужчина.
— Я буду тебя защищать. Вставай на колени.
Мне не хотелось, но я подчинился. Мне привычны и женщины, и колдовство. Гизела бросала рунные палочки, предсказывая мне будущее, моя дочь использовала заклинания, и когда-то давно, в пещере, меня посетили видения. Колдунами, конечно, бывают и мужчины. Мы боимся их, но женское колдовство коварнее.
— Ты что делаешь? — спросил я.
— Тс-с, — отозвалась она, наливая воду в неглубокую чашу. — Il malocchio ti ha colpito, — негромко продолжила она.
Я не спрашивал, что значат эти слова, потому что чувствовал — они сказаны ею более для себя, чем для меня. Бенедетта вытащила пробку из маленькой фляжки, осторожно добавила в воду три капли масла.
— Теперь жди, — велела она.
Три капли масла растеклись по воде, заблестели и обрели форму. Под крышей часовни завывал ветер, скрипела дверь. Бились о берег волны.
— Тебе грозит опасность, — сказала Бенедетта, всматриваясь в маслянистый узор на воде.
— Мне вечно грозит опасность.
— Те дракон и звезда — они пришли с севера?
— Да.
— Но ещё есть опасность с юга.
В её голосе слышалось удивление. Голова склонилась над чашей, лицо Бенедетты скрывал капюшон.
Она снова умолкла, а потом поманила меня.
— Подойди ближе.
Я подполз на коленях к ней.
— Можно мне поехать с тобой? — умоляюще спросила она.
— Когда грозит опасность? Нельзя.
Неохотно, но она приняла мой ответ. Она упрашивала взять ее с собой, но я был непреклонен — никому из воинов нельзя брать с собой женщин, значит, и для себя я не сделаю исключения.
— Только я не уверена, что это сработает, — огорчённо сказала она.
— Что сработает?
— Hai bisogno di farti fare l’affascinò. — Она поглядела на меня и нахмурилась. — Я должна защитить тебя... — Она прервалась, подбирая слово. — Чарами?
— Заклинанием?
— Да, но женщина, — так же горестно продолжала она, — может сделать такое всего трижды, три раза в жизни!
— Ты уже это делала трижды? — осторожно поинтересовался я.
— Я накладывала проклятия на работорговцев. Три проклятия.
Бенедетту взяли в рабство в детстве и таскали по всему христианскому миру, пока она не оказалась рабыней третьей жены короля Эдуарда в сырой холодной Британии. А теперь она моя спутница жизни.
Она осенила себя крестом.
— Но быть может, Бог подарит мне ещё одно заклинание, ведь это не проклятие.
— Надеюсь, что не проклятье.
— Бог милостив, — сказала она. — Он даровал мне новую жизнь и теперь не допустит, чтобы я опять осталась одна. — Она опустила указательный палец в маслянистую рябь. — Иди сюда.
Я склонился к ней, и она провела пальцем по моему лбу.
— Вот и всё, — сказала она. — А когда почувствуешь, что опасность близка, нужно только плюнуть.
— Просто плюнуть? — изумился я.
— Плюнуть! — Её рассердила моя улыбка. — А ты думаешь, Богу, ангелам или демонам нужно нечто большее? Им известно то, что я сделала. Этого хватит. И твоим богам тоже известно!
— Ну, спасибо тебе, — смиренно произнёс я.
— Возвращайся ко мне, Утред Беббанбургский.
— Я вернусь, — пообещал я.
Если не забуду плюнуть.
Никто из нас не знал, где находится Бургэм, хотя перепуганный священник, доставивший в Беббанбург вызов, уверял, что он в Камбрии.
— Полагаю, это к северу от Меймкестера, господин.
— К северу от Меймкестера много земель, — проворчал я.
— В Бургэме есть монастырь, — с надеждой добавил он, и когда я не ответил, ужасно огорчился. Но потом просиял. — Мне кажется, господин, там поблизости произошла битва.
— Тебе кажется?
— Я так думаю, господин, потому как слыхал разговоры о ней. Говорили, ты сам там сражался, господин! — Он улыбнулся, ожидая, что я улыбнусь в ответ. — Говорили, ты одержал там великую победу! На севере, господин, у великой стены. Говорили, что ты... — его голос затих.
Под его описание подходила только битва при Хибурге, и поэтому, следуя смутным указаниям священника, мы скакали на запад вдоль старой римской стены, пересекавшей Нортумбрию. Погода испортилась, с гор Шотландии налетел холодный проливной дождь, и мы медленно продвигались по холмам. Один раз нам пришлось разбить лагерь на развалинах римского форта — одном из бастионов стены, и, усевшись с подветренной стороны под разбитой стеной, я вспоминал жестокую битву у форта Хибург.
Всю ту ночь костры пытались сопротивляться дождю, и вряд ли кто из нас как следует выспался, но рассвет принес проясняющееся небо и тусклый солнечный свет, и вместо того, чтобы поспешить в путь, мы все утро сушили одежду и чистили оружие.
— Опоздаем, — сказал я Финану, — ну и пусть, мне неважно. Только разве не сегодня праздник того святого?
— Думаю, да. Не уверен. Может, завтра?
— А кем он был?
— Отец Кутберт говорил, что он был невежественный, как свинья, придурок, который стал Папой. Зефирин Придурок.
Меня это насмешило. А потом я увидел канюка, скользящего в полуденном небе.
— Думаю, нам пора двигаться.
— Значит, мы идём в Хибург? — спросил Финан.
— Это рядом, — ответил я.
Не хотелось мне возвращаться в то место, но если священник прав, этот Бургэм где-то южнее. Потому мы прошли по разбитым дорогам и голым холмам, заночевали под кронами деревьев в долине Тинана. Следующим утром под мелким дождём мы выбрались из долины, и вдали, на вершине холма, я увидел Хибург. Лучи солнца скользили по стенам старого форта, оставляя в тени римские рвы, где погибло так много моих воинов.
Эгиль ехал рядом со мной. О битве при Хибурге он молчал.
— Чего нам ждать в Бургэме? — спросил он.
— Неприятностей.
— То есть, ничего нового, — мрачно ответил он.
Эгиль — статный высокий норвежец с длинными светлыми волосами и похожим на таран носом. Странник, что обрёл дом на моей земле и платил мне дружбой и преданностью. Он говорил, что обязан мне жизнью за спасение его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но я считал этот долг давно выплаченным. Думаю, Эгиль оставался со мной потому, что я ему нравился, а он нравился мне.
— Ты сказал, что у Этельстана две тысячи воинов? — спросил он.
— Так говорят.
— Если мы ему не по нраву, — добродушно отметил он, — то окажемся слегка в меньшинстве.
— Ненамного.
— А до этого дойдёт?
Я покачал головой.
— Он пришёл не ради того, чтобы воевать.
— Тогда что он здесь делает?
— Поступает как пёс, — сказал я. — Помечает свои границы.