– И что ты мне предлагаешь? – спросил, сложив руки на груди, наследник, – Выбрать, кто мне милее: военные или жрецы? Причём, если опираться на твои слова, то выбор однозначен.
– Да, я и не собираюсь юлить.
– Вот что я тебе скажу, мой друг. Я не выберу ни тех, ни других. У меня появится мой собственный двор из новых людей. Вроде Пареннефера, например…
– Или непонятно откуда взявшегося Яхмеса? С какой улицы ты его подобрал в детстве, Аменхотеп? Я был уверен, что Яхмес станет твоей собачкой для игр во дворе, а не главным писцом, носившим опахало справа от наследника фараона?
– Но несмотря на происхождение, Яхмес разделяет твои настроения насчёт жрецов, верно? Мне кажется, он даже более чутко понимает придворные интриги и этикет, чем жрецы.
– Да, и он понимает своё место, поэтому согласится с моими словами! Тебе нужен клан Иуйи, а не «новые люди»!
– Я хочу, чтобы новые чиновники были обязаны своим возвышением только мне, а не семье или суеверию!
Пареннефер почувствовал себя окончательно лишним и начал пятиться к двери. Увы, архитектор это заметил и крикнул:
– Эй, ты ещё нужен! На стене в гробнице визиря будет изображён наследник перед коленопреклонёнными солдатами и стражниками!
– Нет, я буду пылать в лучах Атона!
– Что? Ты правда хочешь продолжать эту никчёмную традицию? Да если двор поймёт, что ты заражён эгоистическими идеями отца, у тебя появится столько врагов, что ты не проживёшь и года!
– Может быть, возрождение культа Атона и есть плод безумия моего старика-отца, но мне он послужит лишь на славу. С его помощью я отрекусь и от жрецов Атона и о клана Иуйи. Египту нужны новые люди и новые боги!
– Да это же безумие!
– Свободен, – махнул на архитектора наследник так же, как до этого махнул на Яхмеса.
– Как?.. – захотел возмутиться архитектор, но вовремя одёрнул себя, – Не хочешь же ты править без советников?
– Правда, не хочу. Но ты, о советник, стал забывать с кем и как ты разговариваешь, тебе не кажется?
Архитектор выпрямил спину и гордо посмотрел на наследника. Пареннефер видел, как покраснело лицо старика и как под его кожей бьются жилки. Архитектор церемонно поклонился и сказал:
– Прошу прощения за дерзость, о наследник и соправитель Владыки Обеих Земель благословлённый богами Аменхотеп!
Больше не сказал ни слова, архитектор удалился.
– Иди за мной, – сказал наследник Пареннеферу и вышел из залы.
VII
Наследник прошёл по коридору до маленькой комнаты, войдя в которую Пареннефер ослеп от света. Оказалось, что в комнате отсутствовал потолок, а стены были недавно побелены так же, как и в предыдущем зале.
– Это святилище отца, – пояснил наследник, – Здесь он молится Атону, солнечному диску. Раньше это было святилище Амона, но наш фараон, да будет он жив, невредим, здрав, поссорился с Птахмесом, главным фиванским жрецом, и поэтому сейчас во всём дворце Малькатте идёт ремонт: удаляют старые изображения богов и заменяют их изображением отца и меня, соправителя.
Пареннефер понятия не имел, зачем наследник рассказывает ему о делах самого фараона. Он уже начал подозревать, что после того, как он столько услышал, выйти живым из дворца ему больше не удастся.
– В отличие от отца, – продолжил Аменхотеп, – я стараюсь общаться с простолюдинами. Да и мой учитель, твой старый друг архитектор Аменхотеп, сын Хапу, считает, что важно знать, что думает о действиях правителя народ, иначе не избежать возмущений, который порой приводят к сменам династий… Скажи, мастер Пареннефер, что ты думаешь нашем фараоне?
– Он… бог, – неуверенно сказал он.
– А если бы он не был богом, чтобы ты о нём думал? Лучше ли он начальников номов? Лучше ли он военачальников?
– Я не могу думать о фараоне так.
– Неправда, – Аменхотеп подошёл к Пареннеферу и пытливо заглянул ему в глаза. Рисовальщику стало не по себе от взгляда разноцветных глаз, – Ты боишься озвучить свои мысли, это правда, но это не означает, что их у тебя нет. Я ведь назначил тебя своим главным рисовальщиком не просто так. Ты единственный из всех кандидатов, приведённых мне Аменхотепом, сыном Хапу, смог изобразить меня таким, какой я есть. Без украшательств, без лжи.
– В детстве, – начал Пареннефер, – мне казалось, что жрецы обманывают нас.
– Обманывают? Как?
– Не знаю, как объяснить. Я имею в виду, что ни я, ни мои родители, ни мои знакомые, никогда богов не видели. Так откуда жрецы знают, что они есть и как их нужно задабривать?..
– Похвальные мысли для ребёнка. Сколько тебе тогда было?
– Я так думал до первого праздника Сед нашего фараона Амен… Простите, фараона Небмаатра. Я был в центре Фив, когда процессия шла праздничная процессия. Я видел фараона, его жён, жрецов и чиновников. И вас я видел. Вы ехали в повозке из электрума, и с вами рядом стояли девочка и женщина. Когда вы проезжали мимо, то вы заметили меня… мне показалось, что вы заметили меня и улыбнулись.
– Правда? Так мы уже встречались? Прости, я не помню. Но сам праздник помню хорошо. Кстати, девочка, которую ты видел – это Нефертити. Мы с ней как раз поженились перед праздником Сед. А женщина – Тия, моя кормилица.
– Вы поженились в десять лет? – изумился Пареннефер.
– Ей тогда было даже восемь, кажется.
– И вы могли в таком возрасте… иметь детей? – смутился Пареннефер.
– Нет, конечно. У нас до сих пор нет детей. И я был уверен, что весь Египет об этом судачит.
– Я всегда больше работал, чем болтал и слушал сплетни, – гордо сказал Пареннефер.
– Похвально. Ну, теперь я не привожу тебя в ужас? – улыбнулся Аменхотеп, – И я, и мой отец такие же люди, как и те, с кем ты работал в мастерской. И то, что тебя так впечатлил праздник Сед – это всего лишь очередной трюк жрецов и чиновников. Он рассчитан на то, чтобы запугать и изумить народ. Я изменю это! А ты мне поможешь.
Наследник развернулся на пятках и быстро обошёл святилище, разглядывая пустые стены.
– Эта подойдёт, – указал он на ту, что сейчас не была освещена солнцем, – Изобрази меня таким, каким я предстану в гробнице визиря. Это увидят отец и вся его свита. Это мой первый шаг, как соправителя. Давай!
Пареннефер хотел было сказать, что ему нечем рисовать, но вдруг заметил, что всё это время он держал в руках деревянный поднос с красками и кисточками.
– Пусть я буду изображён, как все фараоны, пусть! Но сделай так, чтобы моё лицо не было похоже на остальные лица царей и богов. Оставь мне черты лица, но как-нибудь подгони под канон. Ну, ты же рисовальщик, ты справишься. В моё картуше напиши «соправитель Небмаатра, его сын Аменхотеп». И пусть сверху ко мне спускаются руки-лучи Атона. Пусть подносят одна из рук подносит к моим губам священный символ анкх. Лучи пусть исходят из простого круга с надписью… Нет, даже без надписи! Простота не может быть чрезмерной. Чем проще, ем лучше люд поймут. Начинай!
Пареннефер рисовал быстро, благо инструкции ему дали чётче, чем в прошлый раз. Сначала угольной палочкой он наметил силуэт наследника с поднятыми головой и руками. Потом в правом верхнем углу стены начертил простой круг, а от него лучами исполосовал всё оставшееся место. На конце каждого луча он добавил руку, а в ту, что была ближе всех к лицу Аменхотепа, вложил анкх.
– Все подумают, что это просто дань безумию отца, – говорил наследник, пока Пареннефер работал, – И пусть думают. Мой отец объявил себя богом, так не делали фараоны даже во времена пирамид, так что все подумают, что я просто возношу молитвы отцу в образе Атона. За что-то же он провозгласил себя именно Атоном. Я бы объявил себя как минимум Осирисом, повелителем подземного царства. По-моему, получилось бы мощнее. Но после таких действий отца выбирать не приходится…
Пареннефер почти смирился с мыслью, что наследник – не бог, а человек. Но каждый раз, когда тот начинал так неуважительно говорить о фараоне, в Пареннефер понималась волна протеста. Ведь фараон – воплощение Гора. И, видимо, Атона. Словом, не важно, кого именно он так воплощает, но он бог и точка.
– Какого цвета делать круг? – уточнил Пареннефер, когда приступил к окрашиванию.
– А какого цвета солнце? Жёлтого, разумеется!
На этот раз рисовальщику не пришлось ничего додумывать самому. Наследник дал точные инструкции и относительно цвета одежд и даже цвета ногтей.
– А каким делать его? – спросил Пареннефер, показывая на глаз нарисованного Аменхотепа. Так как портрет был в профиль, то глаз, разумеется, вошёл только один.
– Как этот, – ответил наследник и показал на карий глаз. – Всегда делает мой глаз таким. Даже если будешь рисовать меня анфас, рисуй оба глаза такими, понял?
– Понял. А могу ли я, как рисовальщик, спросить почему?
– Другой урод, – отвернулся наследник.
– Но вы ведь просили изображать вас таким, какой вы есть.
– Только не глаза, – отвернувшись, тихо сказал Аменхотеп. – Глаза всегда рисуй одинаковыми. В детстве мать сказала, что такие глаза – проклятье. Все, у кого разные глаза, умирают молодыми.
– А я думал, вы не верите предсказаниям…
Аменхотеп резко обернулся и странно посмотрел на Пареннефера. В это мгновение наследник выглядел напуганным и совсем не по-божественному беззащитным.
– Да… Но есть вещи за гранью понимания даже мудрейших из людей. Так что всегда рисуй их такими.
Пареннефер закончил к вечеру, и за всё время работы Аменхотеп ни разу не отошёл от него. Сначала Пареннефера это ужасно напрягало, но потом он расслабился и полностью сосредоточился на рисунке. Всё-таки наследник сказал, что этот рисунок станет образцом для рабочих в гробнице! Пареннефер нарисует ещё раз этот же сюжет на маленькой табличке, разделённой на квадраты, и отдаст её рабочим. Те на такие же квадраты разделят нужную стену гробницы и перенесут рисунок Пареннефера на известняк.
– Хорошо, – сказал Аменхотеп, когда Пареннефер закончил, – Далеко от реальности, но то, что нужно, чтобы заявить чиновникам о том, кто я есть и как я буду править. Спасибо, мастер Пареннефер. Скоро мне снова понадобятся твои услуги.
VIII
Потихоньку Пареннефер стал обживаться во дворце. Каждый день в его скромную комнату приходили рабы наследника престола и приносили материалы, чтобы Пареннефер мог работать. Раньше он думал, что человек носящий звание «главный рисовальщик» должен лишь появляться во время торжеств и проверь работы других рисовальщиков. Но у Аменхотепа других рисовальщиков не было, и все мелкие поручения выполнял Пареннефер. Нужно ли было украсить стелу к новому празднеству Опет или отправить портрет соправителя вождю хеттов – звали Пареннефера.
Теперь он стал частью свиты наследника и пару раз даже участвовал в пирах. На одном из них присутствовал даже фараон Небмаатра! Хоть Пареннефер и сидел за самым дальним столом, ему всё равно досталось столько кушаний, сколько раньше, работая в мастерской Туту, он едва ли мог съесть за неделю. На пиру всё время играла музыка, танцевали и пели полуобнажённые девушки, иногда приходили послы из далёких земель и рассказывали, что они видели, пока шли в Египет, а иногда показывали диковинных животных.
Один раз Пареннефер сходил в город к мастеру Туту. Увидев племянника в новой одежде, дядя сердечно обнял его и заметил, что Пареннефер стал ещё выше и шире в плечах от царской еды. Остальные мастера с плохо скрываемой завистью поздравили его, но когда он подарил каждому по добротной кисти из меха, поблагодарили искренне.
Навестил он и стариков-родителей. Отец его был простым гончаром, который делал самую простую посуду для крестьян и ремесленников. Ему Пареннефер отдал всё жалование, полученное за первый месяц службы, сказав, что кормят его и так во дворце, а больше ему ничего не нужно.
Больше он не выходил в Фивы, живя о дворце Малькатта – городе в городе. Только этот божественный город был намного богаче остальных Фив.
Пареннефера часто вызывал к себе наследник Аменхотеп, чтобы рассказать о том, какие ещё идеи пришли ему в голову. Обычно на таких встречах присутствовали ещё главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу и главный писей Яхмес. Они на два голоса отговаривали наследника от очередных нововведений вроде изображения соправителя ростом выше, чем Амон, но заканчивалось это всегда тем, что наследник прогонял обоих советников, а Пареннефер послушно рисовал, что было сказано. Он потихоньку стал разбираться и в том, почему наследник хочет одного, а его советники – другого, но лезть в их дела опасался. Пареннефер всё никак не мог поверить, что соправитель Аменхотеп правда человек, а не бог.
За всё время пребывания во дворце он лишь один раз видел жену Аменхотепа Нефертити, и то издалека. Она выходила из женского павильона в окружении служанок и рабынь, обмахивающих её опахалами, что-то рассказывающими и смеющимися. Пареннефер успел разглядеть только высокую прическу Нефертити, из-под которой выглядывала синяя шапочка, какие обычно использовали пожилые знатные дамы, когда у них выпадали все волосы, и нужна была подставка для парика. В домике прислуги судачили, что Нефертити – первая красавица Египта, но издалека Пареннефер бы не отличил её от её рабынь.
Ещё слуги шептались, что соправитель Аменхотеп никогда не ходит в женский павильон, и видимо фараон Небмаатра, да будет он жив, невредим, здрав, не увидит внука-наследника.
Пареннефер не знал, чем занимается Нефертити, но вот соправитель Аменхотеп был занят всегда. Он уверенно вышагивал по своему павильону и раздавал приказания всем, кто попадался под руку. Он вникал во все дела, от хода строительства заупокойного храма своего отца до стирки одежды. Он мог пройти мимо канала, в котором прачки стирают бельё, сказать, что они всё делаю неправильно и самому показать, как нужно, хоть раньше никогда и не стирал. Обычно в таких случаях он давал из рук вон плохие советы, но все им охотно подчинялись до тех пор, пока сам фараон не замечал, что он ходит в грязной и мятой одежде и не приказывал отменить распоряжения сына.
Однажды под волну активности Аменхотепа попал и Пареннефер. Наследник поймал его в коридоре и спросил, нет ли у него военных, которым можно доверять. Мол, ничего общего с семьёй Иуйи он иметь не хочет, и ему нужны собственные стражи. Помня о шуточной просьбе старого друга Майи сделать его военачальником фараона, Пареннефер назвал его имя, и того в этот же день доставили во дворец. Майя краснел, бледнел и падал ниц. Словом, вёл себя так же, как Пареннефер в свой первый день. Соправитель задал Майе несколько странных вопросов о богах, о Подземном царстве и о том, давно ли они с Пареннефером знакомы. Удовлетворившись ответами Майи, Аменхотеп сказал, что раз Пареннефер ему доверяет, то и он сам будет доверять. Майю оставили во дворце на должности личного стража соправителя и выделили ему комнату по соседству с Пареннефером.
Но иногда соправитель менялся до неузнаваемости. Он не бегал по коридорам, а сидел у окна или в саду и тихо смотрел, как колышутся листья, и течёт вода. Его глаза были полузакрыты, как будто он вот-вот уснёт, а голос становился тихим, как дуновение ветра. Удивительно, но голос наследника всегда был тихим, но почему-то его приказания слышали и с другого конца дворца.
В минуты такой сонливости наследник разговаривал только с архитектором, которого называл «учитель». Пареннефер не знал, о чём они говорят, но после бесед архитектор выглядел таким же задумчивым, как и его благородный ученик.
А потом умер фараон…
IX
Пареннефер зашёл в комнату Майи, откинув висящую ткань, преграждающую вход со двора прислуги. Его друг лежал на животе на кровати, наполовину свесившись и чуть не падая на пол. Раздавалось урчащее храпение, а в воздухе стоял запах кислого пива. На полу валялось несколько пустых кувшинов.
– Подъём! – громко крикнул Пареннефер.
Майя вскочил, привыкший к подобной побудке во времена службы городским стражем. Сейчас, будучи одним из личных охранников фараона Аменхотепа, он работал меньше и мог позволить себе иногда проваляться в кровати до обеда.