У меня всегда с собой тонкий ахеявский кинжал. Он мгновенно оказался в руке. Арнуванда мучился недолго. Даже ничего не успел понять. Клинок проткнул сердце. На мой крик сбежалась стража. Я же притворилась, будто падаю в обморок. Все осталось бы тайной. Тогда я растерялась, и мой кинжал остался торчать в груди Арнуванды. Вскоре приехал ты с Иссихассой. Хитрый Иссихасса вынул клинок из тела лабарны и спрятал. Он прекрасно знал, кому принадлежит кинжал.
– Иссихасса знал? – удивился Суппилулиума.
–Да. Но ты не думай, в заговоре с ним я не участвовала. Он даже не пискнул ни разу про кинжал. Хитрец принялся строить тайные планы, и так умело скрывал все, что даже я не могла ничего прознать о заговоре. Возможно, если бы до меня каким-то образом дошли бы слухи о предательстве Иссихассы, он попытался бы меня шантажировать, напомнив о злополучном кинжале.
– Где же теперь нож? – поинтересовался Суппилулиума.
– Его носит одна из твоих жен – дочь Иссихассы. Он подарил кинжал ей, надеясь, что я затрепещу, увидев проклятое оружие, и соглашусь на все, лишь бы тайна смерти Арнуванды не была раскрыта. Он ошибся.
Наступило гнетущее молчание. Фыракдыне стояла и бессмысленно глядела на оранжевое пламя светильника. Ее тело приняло гордую и независимую позу. Суппилулиума уставился в пол, переваривая услышанное. Нисколько не легче стало на душе. Лабарна поднял голову и спокойно сказал:
– Прости. Я был груб. Ты очень много сделала для меня и для страны.
– Пустяки, – устало ответила Фыракдыне. – Надо же было кому-то это сделать. Боги выбрали меня.
– Никто не узнает о настоящей смерти лабарны Арнуванды. Я возьму твой грех на себя.
– Зачем? Правитель не должен быть грешен, иначе гнев Богов падет на всю страну. – Таваннанна глубоко вздохнула. – Ты узнал, что хотел, теперь можешь идти и спать спокойно. Твоя совесть чиста. Мне же надо остаться одной и поговорить с Богами.
Суппилулиума тяжело поднялся, собираясь направиться к выходу. Но тут таваннанна бросилась к нему, упала на колени и, обхватив его ноги, судорожно зарыдала. Суппилулиума нагнулся и поднял ее легкое тело. Фыракдыне всхлипывала. Ее лицо было мокрое от слез. При всем самообладании и воинственности, она оставалась слабой женщиной, которую нужно защищать. Ее припухшие губы, как у обиженного ребенка, сквозь всхлипывания шептали:
– Не уходи. Мне страшно. Я не смогу уснуть. Я боюсь его мести. Он придет во сне, и будет мучить меня. Мать Сауска не сможет защитить меня.
Суппилулиума растерялся. Он совершенно не умел утешать детей, а тем более женщину, которая вдруг из грозной львицы превратилась в пугливую лань. Он, как можно мягче произнес:
– Я не уйду. Останусь с тобой. Ярри не посмеет приблизиться к твоему ложу.
***
Большое Собрание началось поздно вечером. Сановники, пришедшие в халентуву, разделились на две группы. Одна, более многочисленная состояла из верных слуг Суппилулиумы. Они гордо держали головы, словно победители. Другая часть панкуса состояла из слуг Иссихассы. Приспешники опального жезлоносца напоминали затравленных лисиц. В душе они проклинали Иссихассу, и готовы были упасть к ногам Суппилулиумы и молить о пощаде. Их можно было понять: сановники понятия не имели о подлом заговоре. Но кому теперь докажешь? Иссихасса удрал и оставил их в глупом положении. Теперь они искали любой путь к спасению. Пусть, даже, их выгонят из халентувы, отнимут все земли с полями, садами и лесами, лишь бы только кара не коснулась их жизни и жизни их детей. Воздух в зале накалился, словно перед грозой. Косые взгляды сверкали, словно искры из-под кресала, готовые разжечь огонь.
Вошел лабарна в сопровождении мешедей и горцев. Члены Великого Рода склонили головы. Верные слуги лабарны сделали это уверенно и с достоинством; бывшие приспешники Иссихассы – медленно и боязливо. Следом за лабарной вошла таваннанна. Суппилулиума сел на трон. Следом на свой трон грациозно опустилась таваннанна.
Суппилулиума обратил в зал усталое лицо с синими кругами у глаз. Его тяжелый испытывающий взгляд прощупывал строй вельмож, заставляя краснеть и бледнеть каждого. Твердым спокойным голосом лабарна обратился к присутствующим:
– Великие мужи Хатти. Вы являетесь опорой государства. От вас зависит состояние торговли, армии, политики и вообще жизни и благополучия страны. Но если опору начинает точить червь зависти и жадности, то здание неминуемо рухнет, придавив обломками всех, не разбирая на правых и виноватых. Я не хочу в чем-то обвинять вас или оправдывать себя. Да, я слишком горд и самонадеян. Но разве я пекусь о собственном благе? Для меня важнейшая цель в жизни – возродить Великую Хатти, какова она была при божественном Лабарне или при победоносном Мурсили. Объясните мне: неужели я поступаю неправильно?
– Ты всегда поступаешь правильно! – единогласно ответил панкус.
– Может, что-то делал не так, совершал грубые ошибки, кому-то из вас нанес смертельную обиду? Или мое правление тяжким бременем легло на плечи народа, и я не достоин после смерти стать Богом? Припомните все хорошенько.
– Мы довольны тобой! – единодушно возвещал панкус.
– Может быть, кто-нибудь обвинит меня в смерти лабарны Арнуванды? – холодно сверкнул глазами Суппилулиума.
– Никто не посмеет! – единодушно отвечали сановники.
– Почему же тогда меня предал человек, которому я доверял больше всего? – взорвался Суппилулиума, вновь обводя всех тяжелым взглядом. – У него было все: серебро, земли, невольники, огромные поместья. Может быть, еще кто-нибудь жаждет власти? Мало кому-то золота и серебра достается? Кто-то из вас голодает? Ходит в рванье? Или мечтает стать Богом?
– Солнце наше, – воскликнул один из сановников, – не вини всех. Предатели – это сторонники Иссихассы. Вон они в углу жмутся. Их всех надо схватить и отправить в темницу!
– Кто это сторонник? – закричал один из вельмож в углу. – Хочешь сказать, что мы предали лабарну? Чтоб у тебя язык отсох! Ты сам брал у Иссихассы серебро на постройку своего дома. Я видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
– Ложь! – завопил первый, густо покраснев. – Ты хочешь очиститься от грязи, вытирая руки о другого.
– Их надо судить по древнему закону! – вскрикнул еще один вельможа из сторонников лабарны. – Пусть предателей бросят в воды Марассантии. Боги решат их судьбу. Если они выплывут, то судить их и казнить; если потонут, то снять с них вину.
– Тебя самого надо бросить с башни, – раздался возглас с другого конца зала. – Если не разобьешься, то казнить. Может напомнить, как ты помог Иссихассе купить подешевле аппантес для строительства крепостных стен? После этой сделки ты стал носить в ассирийские одежды.
В зале поднялся дикий шум. Все разделились на две кучи и кричали, надрывая глотки. Обвиняли друг друга в страшных изменах. Пламя факелов бешено плясало. Телохранители напряглись и внимательно следили за беснующимися ораторами, в случаи чего, могли и остудить палками по хребту. Горцы схватились за кинжалы. А все вельможи продолжали кричать, размахивая руками и брызгая слюной.
– Тихо! – перекрыл гвалт громкий властный голос лабарны. Все тут же смолкли. Наступила, непривычная для уха, тишина. Даже было слышно потрескивание пламени, да учащенное дыхание самых ярых крикунов.
– Что вы разорались, словно грязные торговцы из-за сикеля меди, – укорил их лабарна. – Вы же панкус, Великий Род Хатти. Что подумают о вас души предков? Что скажут потомки? Вы, как голодные шакалы, готовы перегрызть друг другу горло, лишь бы самим выжить. Где ваше единство Великого Рода? С меня одного Иссихассы довольно.
Все пристыжено опустили глаза.
Суппилулиума приказал позвать кантикини Танри. Вошел младший брат Хемиши в желтой жреческой одежде со стопкой глиняных табличек в руках.
– Что изволит услышать великий правитель? – спросил Танри, склонив голову.
– Прочти-ка нам, что написал великий лабарна Хатусили более двухсот лет назад, – попросил Суппилулиума жреца. – Пусть разум вновь вернется в наши головы, сердца успокоятся, а души забудут обиды. А вы внимательно слушайте! – крикнул он панкусу, – и поразмыслите, о чем писал великий муж в своем завещании.
Танри низко поклонился лабарне, затем поклонился панкусу, поднес к глазам первую табличку и стал громко читать:
«Так сказал великий правитель Собранию, войску и сановникам:
Я заболел. И тогда позвал я юношу лабарной и сказал всем: – «Пусть он сядет на трон». Я, правитель, объявил его своим сыном. Я обнял его и возвысил. Я постоянно окружал его заботами. Он же оказался недостойным того, чтобы на него смотрели. Он слезы не уронил, не выказал сочувствие. Он был холоден и невнимателен!
Тогда я приказал его схватить и доставить к своему ложу. И что же? Пусть впредь никто не возвеличивает сына своей сестры. Слову правителя он не внял, зато слушал свою мать, эту змею. Он слушал братьев и сестер своих, которые шептали ему враждебные слова. Я, правитель узнал об этом. На вражду я отвечаю враждой.
Довольно! Он мне больше не сын! Мать его завыла подобно корове: – «У меня, живой еще, сильной коровы, вырвали чрево. Его погубили, и ты его хочешь убить!» Но разве я, правитель, причинил ему какое-нибудь зло? Разве я не сделал его жрецом?
Я всегда отличал его на благо ему же. Он воле правителя не отнесся сочувственно. Разве после этого он сможет в глубине своей души питать доброжелательность по отношению к городу Хаттуса.
Мать его змея. Он вновь будет слушать слова матери, братьев и сестер. Чтобы добиться возмездия, приблизится и скажет сановникам и подданным, поставленных на свои должности правителем: «Смотрите! Из-за правителя они умрут!» После придет он к ним и будет их убивать. Начнет творить кровавое дело. И не будет знать он страха.
Он приблизился к сыновьям города Хаттусы, чтобы увести быков и овец, кому бы они ни принадлежали. Внешних врагов своих я поразил молотом, и страну свою я держал в спокойствии. Так пусть не приходит и не нарушает мир в моей стране.
Но отныне, да не спускается он беспрепятственно вниз. Куда ему вздумается! Смотрите! Сыну своему, Лабарне, я дал дом, много полей, много быков, много овец. Пусть он ест и пьет вдоволь. Если он будет себя хорошо вести, то разрешаю ему подниматься вверх и остаться в моем доме.
Смотрите же! Мурсили – мой сын. Признайте его правителем! Посадите его на трон!
Ему многое Богами вложено в сердце. Только настоящего льва Боги могут поставить на львиное место. Подданные и сановники, когда начнется война или восстание, будьте опорой сыну моему!
Только во истечении трех лет разрешите ему идти в поход. Я хочу уже теперь сделать его властителем-героем. Вам он правитель – отпрыск моей солнцеликости. Если же поведете его в поход несовершеннолетним, приведите его обратно невредимым. Ваш род да будет единым, как волчий. Да не будет в нем больше вражды. Его подданные рождены от одной матери. У вас одно сердце, одна грудь и один и тот же дух в вас. Среди вас не должно быть вражды. Никто не должен нарушать заповедь. То, что сделали города Синахува и Убария, вы не должны повторить! Злонамеренность да не будет в вас. Иначе сын мой сделает вам то, что я сделал с теми.
Никто не должен говорить: «Правитель делает тайком то, что его сердцу мило, но я ему прощаю». Так будет или не так, но злонамеренности не должно быть. Вы же, кто знает мои слова и мою мудрость, сделайте моего сына мудрым.
Один другого не должен сталкивать, один другого не должен продвигать вперед. Старейшины не должны говорить с моим сыном для собственного благополучия. С тобой, сын мой, не должны говорить старейшины Хатти, люди города Куссары, Хеммуваса, Тамалкияса, Цалпаса – никто из местного населения.
Посмотрите на сына моего Хуццияса. Я сделал его телепурием города Таннасанды. Жители этого города схватили его. Они со мной враждовали, говоря ему: «Восстань против власти своего отца! Халентувы города Таннасанды, которые не очищены им, ты должен очистить».
Я сместил Хуццияса. Тогда в Хаттусе затеяли вражду сами сыны Хатти. Они схватили мою дочь, потому что у нее были сыновья, и говорили ей: «Для трона твоего отца нет наследника! Простой подданный сядет на трон. Простой поданный будет властвовать!» И она посеяла мятеж в городе Хаттусе и в самой халентуве. Сыновья дворца и сановники стали со мной враждовать. Моя дочь восстановила против меня всю страну. Сыны Хатти умирали.
Дочь моя обесчестила мою голову и имя мое. Я схватил ее в городе Хаттусе и приказал привести к себе. Она не слушала слова отца и пила кровь сыновей Хатти. Я выслал ее из города. Но если вновь она появится в моем доме, то вновь поднимет мятеж. Ей постройте дом вне города. Пусть она ест там и пьет вдоволь. Но вы ей зла не делайте. Она делала мне зло. Но я злом на зло не отвечаю. Она меня не называет отцом, и я ее не называю дочерью своей.
До сих пор никто из моего рода не следовал моей воле. Ты же, Мурсили, сын мой, внемли моим словам. Храни в себе слова отца. Если последуешь моему слову, ты будешь есть только хлеб и пить только воду. Когда же достигнешь зрелого возраста, то ешь по три раза в день и насыщайся вдоволь! Когда же придет старость, пей вволю! И только тогда ты сможешь пренебречь словами отца.
Вы – мои первые подданные! Храните слова мои. Ешьте хлеб и пейте воду. И город Хаттуса будет возвышаться, как моя страна в мире и спокойствии. Если же слова мои хранить не будете, то в будущем вам не жить – вы погибнете! Кто нарушит слово отца, тот тотчас должен умереть. Он не может быть моим посланником, он не может быть моим первым подданным. Пусть ему отрежут член, и не будет у того наследников! И род его прекратится! Так было со словами моего деда. Разве его сыновья не отложились от него? Мой дед своего сына Лабарну в город Санухуритта отметил, как своего наследника. Но потом его подданные нарушили слово и посадили на трон Пакахулиму. Сколько лет с тех пор прошло, и сколько из них уцелело? Дома сановников – где они? Разве они не исчезли?
Вы должны хранить слова великого лабарны и правителя. Если вы их будете хранить, тогда город Хаттуса будет возвышаться, и страну свою вы будете умиротворять. Так ешьте хлеб и пейте воду. Если вы слова правителя не сохраните, то страна ваша попадет под чужеземное владычество! Будьте осторожны в делах, касающихся Богов: в их доле хлебов и возлияний. Их блюда из хлеба и их крупа должна быть поставлена на стол. И ты, Мурсили не должен быть нерадивым ни медлить. Иначе зло вновь придет. Да будет так!
Великий правитель, лабарна, говорил сыну своему Мурсили: Я дал тебе свои слова. Пусть эти таблицы тебе читают из месяца в месяц. Запечатлей в сердце своем мои слова и мою мудрость и милостиво управляй моими подданными и моими сановниками. Если ты увидишь чей-либо поступок, или кто-нибудь какое-нибудь слово скажет, то в каждом случае спрашивай панкус. И каждый раз речь обращай к панкусу. Что в сердце твоем, то и делай.
Великий правитель сказал Хаспаяр: Ты же обо мне не забудь. Да не скажут о тебе правитель и сыновья дворца: «Смотрите! Она все время спрашивает жриц». Правитель пусть о тебе не говорит: «Спрашивает она жриц, я о том не знаю». Ты обо мне потом не забудь! Спрашивай меня, и я тебе поведаю слова свои. Обоими меня, как положено. Прижми меня к своей груди и похорони меня в земле.
Таблица лабарны, великого правителя: как великий правитель лабарна в городе Куссара заболел и призвал к себе юного Мурсили».
Чтец смолк. В зале царила тишина. Отчетливо и ясно прозвучал голос лабарны:
– Великий правитель Хатусили был очень мудр, если сумел в те смутные времена, полные раздоров, удержать власть и защитить границы Хатти от вторжения. Ведь тогда еще не продиктовали Боги лабарне Телепину мудрые законы. Хатусили оставил потомкам свое завещание. Через все строки его бесценных слов прослеживается одна мысль: не допустить любыми силами в стране внутренней войны, ибо от этого Хатти погибнет. Великий лабарна Мурсили внял словам отца, и вот результат: он дошел с непобедимой армией до самого Вавилона. Его преданные смелые воины даже ни разу не встретили достойного сопротивления. А к чему привели времена заговоров и переворотов правителей Алувамны, Хантили, Циданты, Хуции? Вспомните! Хатти была обессилена междоусобицами, и, в конце концов, поставлена на колени перед врагами. Сколько лабарне Тудхалии пришлось платить золота и серебра правителю Та-Кемет Тутмосу, чтобы его воины не вторгались в наши земли и не опустошили их, как это произошло с землями Кадеша, Керкемиша и Митанни? А вспомните, к чему привела вражда между мной и моим братом Арнувандой? Боги разгневались и наслали на нашу страну чуму. Нам еле удалось вымолить у них прощения.