– А Цвиллинг – революционный герой соседнего Челябинска?.. В этом городе он не успел наследить кровью, зато в полной мере развернулся в Оренбурге. Этот красавчик имел разнообразные увлечения: он любил хорошо поесть, со вкусом одеться, а для плотских радостей завел себе настоящий гарем из семи женщин, с которыми не расставался даже во время карательных экспедиций. И эти излишества его и сгубили.
Обычно, подойдя к станице, которую собирался ограбить, он обстреливал ее из пушки. Этого хватало, чтобы нагнать страху. Все разбегались. Но однажды мужики, среди которых было много фронтовиков, подготовили ему встречу. Заранее спрятав детей да баб, они засели в засаду. Когда красногвардейцы зашли в станицу, от ярости людей, защищавших свои дома, их уже ничто не могло спасти. Цвиллинга же взяли живым35. Когда его пленили, он начал уверять всех, что к карателям не имеет никакого отношения, что в их обозе оказался случайно, что он вообще доктор, готовый оказать помощь любому, кто в ней нуждается. Выдали его свои же женщины из гарема, не сумевшие в этот момент преодолеть отвращения к своему бывшему любовнику. И на таких людей большевики старались равняться во всем36!..
Вино, доставленное Румшей, быстро закончилось. Но к тому времени Маргарите Павловне удалось добыть кое-что из своих закромов. Вкус этого напитка заметно уступал изделию довоенного разлива, но для нынешнего времени был совсем не дурен. Тем временем разговор мужчин уже перекинулся на другие темы:
– Большевистские лидеры беспрестанно твердят о революции, противопоставляя ее эволюции. А ведь у этих слов имеется много схожего: стоит только к основе «ре-». Значение слова «эволюция», полагаю, всем понятно. А вот подлая добавка имеет два значения. Во-первых: повторное, возобновляемое действие. А во-вторых: противоположное, обратное действие, противодействие. И то, и другое в применении к обществу и государство очень плохо. В любом случае это разрушение, обнуление, деградация: «Сегодня хуже, чем вчера, но лучше, чем будет завтра».
– Большевистский вождь и их идейный вдохновитель не раз говорил, что эволюция – это превращение обезьяны в человека посредством труда. То что нам предлагают ре-эволюционеры – это превращение человека в скотину, когда любой труд становится бессмысленным.
– Удивительно, но большевики даже не обманывают никого. О своих целях они говорят открыто, свято веря в непроходимую тупость толпы, внемлющей им с восторгом. Выходит, что те, кто идет за ними, уже утратили разум и человеческий облик!..
Ольга не пыталась вслушиваться в разговоры мужчин, продолжая негромко наигрывать разнообразные этюды. Делая вид, что всецело поглощена музыкой, она замечала, как Войцеховский время от времени бросал в ее сторону короткие взгляды…
Из воспоминаний красного героя Л. Резнова37:
25 июля стал чуть свет, из В-Исетска пошел в Екатеринбург к ближайшему булочнику захватить хлеба на дорогу… Иду через площадь, где стоит цирк, вдруг слышу: «Стой! Руки вверх!» Оказывается, раскинута цепь местных белогвардейских повстанцев. Бежать некуда: кругом открытое место, пришлось подчиниться.
Подходит ко мне вроде офицера, формы не было, но по выходки можно определить, спрашивает так вежливо: «Вы знаете, с кем дело имеете?!». Я отвечаю: «Нет».Тот: «С белой армией, ваши документы»…
Я немного помялся и, боясь, чтобы меня не обыскали, достаю один из документов, в котором было указано, что я член Нязепетровскаго совета, подаю ему. Он говорит: «Очень приятно, вас и нужно». Обыску я боялся потому, что у меня ещё было ряд документов, если бы они попали им в руки, то возможно, что они немедленно бы меня отправили в лоно отца Авраама-Исаака… Толкают в подвал, а там уже трое сидят. Знакомимся: тов. Лобанов, Скарпе и Шилов, а вслед за мной привели еще несколько человек. В общем, за несколько часов натолкали полно…
А пока мы сидели в подвале, город занимался чехами и казаками.
Местной буржуазией и интеллигенцией было устроено шествие с иконами с пением «Боже, царя храни». В ограде интеллигентная молодежь, гимназисты и т.п. вооружались, кто чем мог. Разные дамочки, кисейные барышни в этой же ограде накрывали столы – встречать и угощать дорогих избавителей от нашествия большевиков.
Продержав нас в подвале до 3-4 часов дня, начинают выводить… Когда всех построили, команда: «Поворот налево, левое плечо вперед, шагом марш!» Выходим за ворота, и что же? Почти от самых ворот по площади до тюрьмы №1 построен конвой коридором в две шеренги на каждой стороне, а за ними кавалерия – шашки на голо, а дальше уже толпы народа. Пока нас вели до тюрьмы, можно было слышать лестные выкрики: «Расстрелять надо, куда их повели!», «Отдайте нам их, мы сами с ними разделаемся».
Счастливое возвращение
Екатеринбург, июль 1918 г.
Екатеринбург был освобожден тихо, без единого выстрела. Еще накануне газеты сообщали:
Из сообщений местных газет38:
Рабочие заводов Верх-Исетского и расположенных в черте города – Ято, Макаров и других, а также железнодорожники отказались от явки по мобилизации в защиту советской власти. Рабочие эти заявили, что не намерены пролить ни одной капли крови для поддержания власти комиссародержавцев
В Екатеринбургский Совет явились фронтовики, потребовавшие вооружить их, но Совет, опасаясь, что фронтовики могут обратить свои штыки против членов Совета и комиссаров, оружия фронтовикам не выдал.
В пределах города не наблюдается больших военных сил. По улицам можно лишь заметить разгуливающих латышей, которых насчитывается в Екатеринбурге до 1400 человек. На Верх-Нейвинском и Невьянском заводах вспыхнуло восстание рабочих, причем Советская власть свергнута; часть комиссаров арестована, часть перебита.
21 июля из Екатеринбурга уехали многие комиссары и их помощники, занятия во всех учреждениях почти прекратились. По городу носились нелепые слухи, и создавалось крайне тревожное настроение. С 22 июля город совершенно вымер, на улицах бродили только красноармейцы и патрули.
Приближались чехословаки. Паника среди красноармейцев стояла невообразимая. Грузовики переполненные вооруженными людьми мчались по направлению к вокзалу… Начался обстрел горнозаводской линии с целью пресечь продвижение поездов с эвакуируемым имуществом и красной армией. Благодаря обстрелу линия была разрушена и движение поездов остановилось. Чехам удалось захватить 19 эшелонов с имуществом и красной армией.
Александр Дмитриевич решил без промедлений вернуться в городскую квартиру, покинутую Аксеновыми еще в конце весны. Опасность миновала. В такое время нельзя оставаться в сельской глуши – надо обязательно быть в центре событий. Необходимо принимать самое деятельное участие в восстановлении нормальной жизни.
Выехали вместе с армейскими эшелонами – так было проще и безопасней…
Железнодорожный вокзал Екатеринбурга встретил их абсолютным безмолвием. На перроне валялись разбитые сундуки и чемоданы, из которых торчала дорогая одежда, разворошенные коробки, перевитые обрывками кумача, корзины, заполненные какими-то бумагами. Легкий ветерок подхватывал их по одной, и кружил, кружил, собирая в ворох и смешивая с остальным уличным мусором. Все свидетельствовало о большой спешке, с которой покидали город его прежние хозяева.
На привокзальной площади стояли брошенные грузовики. Они оказались как нельзя более кстати – найти извозчиков в нынешней ситуации было совершенно нереально. Дом же Аксеновых находился достаточно далеко – на Большой Съезжей. Идти пешком, да еще с поклажей пришлось бы очень долго.
Сергей Николаевич, заметив затруднения своих новых знакомых, распорядился выделить им один автомобиль. На остальные же быстро погрузились его бойцы, выделенные в головной отряд. Вскоре раздалась команда:
– По машинам!..
Колонна, между тем, тронулась в путь. Аксеновы могли ехать напрямик, через Макаровский мост, но предпочли остаться вместе со всеми и двигаться через центр города по Арсеньвскому, Вознесенскому проспектам, мимо мрачного Ипатьевского дома. Румша уже рассказал, что последний земной приют императора Николая II теперь опустел – там нет обитателей, его никто не охраняет. Но все равно угрюмое приплюснутое здание, едва видимое над уродливым дощатым забором, воздвигнутым большевистскими тюремщиками, по-прежнему вселяло ужас.
Молва о прибытии освободителей быстро разлетелась по городу. На Главном проспекте их уже ожидала многолюдная толпа. Все кричали, размахивали букетами, бросали цветы… Только флагов не было: притрагиваться к мерзкому красному полотнищу противно, а российского триколора ни у кого не имелось – за его хранение большевики расстреливали на месте.
Военный отряд во главе с Войцеховским проехал прямо – к зданию женской гимназии, где предполагалось организовать штаб и комендатуру. А автомобиль Аксеновых повернул направо, к Кафедральному собору.
Через Плотинку их машина ехала в гордом одиночестве. Александр Дмитриевич больше не хотел сидеть в кузове. Он поднялся и, опершись руками о кабину, встал в полный рост. Встречный ветер обнимал его лицо. Жаркое солнце ласкало своими лучами. В небесах пели птицы. Прохожие улыбались, поднимая в приветствии руки… Внезапно громыхнул оркестр, двигавшийся навстречу. Заголосили трубы. Ударили литавры. Раздался ликующий марш «Прощание славянки». И уже вся улица вторила ритмичным ударам барабана:
– Ура!
– Ура!
– Ура!!!
Тайная жизнь большевиков
Белоярская волость,
32 версты к востоку от Екатеринбурга, июль 1918 г.
На железной дороге уже третий день тишина – ни одного поезда. Да и куда ехать – под Екатеринбургом белые стоят, все движение перекрыли. Со стороны Баженово показался, было, красный бронепоезд. Он попыхтел, попыхтел перед стрелками, да и восвояси убрался. Тихо!
В предутреннем мареве застучала дрезина. Перед станционным перроном она возникла внезапно, как будто сама собой материализовалась из густого тумана. Разминая затекшие ноги, из нее спрыгнули пятеро вооруженных мужчин. Трое не представляли собой ничего интересного: холщевые штаны, косоворотки на выпуск. А вот двое других оказались весьма примечательными. Они были одеты в давно позабытые офицерские мундиры – неужели белые?
Один из них был покрупнее, хотя и невысок. Китель сидел на нем просто великолепно, прямо, как на картинке. Смущало только то, что в лице его не чувствовалась порода. Но таких, кто выбился в «господа» из простонародья, за годы войны, набралось немало. Его напарник был щупленьким и худым, совсем молоденьким. Похоже, что из юнкеров: усики едва пробивались, кучерявый, черноглазенький. Но при всей его немугочей комплекции кителек был ему маловат – рукава коротки, да и пуговицы на груди едва застегнулись.
Все пятеро неспешно спустились с насыпи, постучали в первые же ворота. В этот ранний час там уже не спали – хозяйка с дочкой стряпали пирожки. Незнакомцам они долго не открывали. Затаились, как будто дома никого нет. Но предательский дымок, вившийся из печной трубы, выдавал их присутствие.
Стук в ворота все усиливался, становился настойчивым. Собака во дворе залилась неистовым лаем. Надо открывать, добром не уйдут!..
В горницу гости ввалились всей гурьбой, разом и, не дожидаясь приглашения, расселись за столом:
– Принимай, мать спасителей. Кончилось у вас большевистское иго. Праздник этот сейчас и отметим. Мечи на стол!
– Спасать нас, вроде, не от кого, – женщина нехотя протянула тарелку с уже готовыми пирожками. Дочка поставила крынку с молоком.
– А большевики, комиссары у вас есть? – непрошеные гости с аппетитом уплетали немудреное угощение. Они были очевидно голодны, видимо, добирались откуда-то из далека.
– Да какие у нас комиссары? Из власти – один Ванька-сельсоветчик. Мы – люди мирные, в политику не лезем.
– А где этого Ваньку найти?
– В сельсовете, где же еще. В конце деревни изба с красным флагом. Он из нее почти не выходит – хромой и немощный. На империалистической войне все здоровье оставил. Он у нас тихий, спокойный. Никакого вреда от него нет.
– Мы сами разберемся: есть от него вред, или нет.
– Шуруйте, бойцы в сельсовет, найдите этого Ваньку, – закончив есть, приказал обладатель кителя, тот, что был постарше. – А мы с юнкером пока здесь задержимся, за хлеб-соль рассчитаемся.
Как только солдатики ушли, в комнате повисло напряженное молчание. Пока оставшиеся гости допивали молоко, дочь хозяйки скрылась за шторой в соседней спальне.
– Ну что, хозяйка. Иди сюда, – офицер поднялся из-за стола, отряхивая крошки с мундира. – Давно мужской ласки не видела?
– Какой там давно. Муж у меня на покосе сейчас. Завтра обещал вернуться.
– Завтра будет завтра. А мы с тобой здесь, сейчас, сегодня.
– Отойди, – женщина попятилась к печи, пытаясь дотянуться до ухвата. Но ее рука скользнула в пустоту.
Мужик резко дернул ее за руку, развернув спиной к себе. Другой рукой он крепко сжал горло своей жертве. Затем он швырнул ее на стол, раздавив тарелку, в которой совсем недавно лежали пирожки. Больно сдавив позвоночник, он задрал ей подол…
Из соседней комнаты раздался пронзительный крик! – пока в горнице продолжалась короткая схватка, юнкер успел заскочить за ширму и там накинулся на свою жертву…
Тем временем у сельсовета собралась жиденькая толпа. Собравшиеся увидели, как трое уже знакомых нам бойцов выволокли окровавленного мужика и бросили на землю отлеживаться.
– Вот этот кровопийца тянул из вас соки. Но сейчас мы за все с ним рассчитаемся.
– Оставьте убогого калеку. Что он вам сделал?..
– Господин офицер, – крикнул один из самозваных мстителей, увидев приближающуюся к ним парочку в кителях с ухмыляющимися рожами, – мы Ваньку-сельсоветчика нашли. Вот он лежит.
– Отлично! Я сейчас с ним займусь. А вы пока народ посторожите.
Солдатики разошлись широкой дугой, скинули с плеч винтовки и передернули затворы. К ним присоединился и юнкер с пистолетиком. Офицер же достал из-за голенища сапога нагайку с короткой рукояткой и тонким сыромятным ремешком и принялся стегать лежащего перед ним человека:
– Получи, краснопузая свинья, получи,.. получи!
Избиваемый катался по земле, нечленораздельно крича. Наконец он перевалился на живот и замер. Руки его оказались распластанными по сторонам. А на спину, исполосованную багровыми рубцами, сыпались и сыпались удары. У него уже не осталось сил для крика. А пальцы судорожно сжимали вырванную с корнем траву.
Толпа, сдерживаемая видом вооруженных людей, не пыталась прийти на помощь своему односельчанину. В этот момент к месту расправы прибежал какой-то доброхот:
– Господин офицер, у меня в бане скрывается беглый красногвардеец. Уже два дня, как там притаился. У него ноги стерты, идти не может. Но я его давно приметил, вида только не подавал. Но кто-то из деревенских ему еду носит. Пойдемте, покажу!
– Вот это будет отличная добыча, – самозваные мстители двинулись за своим новым провожатым, посчитав, видимо, что сельсоветчику будет уже довольно.
Баня оказалась едва ли не в центре села, в том месте, где крохотная речушка делала крутой поворот. Именно там она и прижалась к пологому берегу. Если красноармеец и заметил приближение людей, то бежать, да еще с больными ногами ему было некуда. Он забился за печку, в самый темный угол – теперь разглядеть его было непросто.
Дверь скрипнула. Офицер, еще не успевший привыкнуть к полумраку, сделал несколько шагов вперед и оказался в полоске света, падавшего из крохотного оконца.