– Благодарю, Антон Алексеевич, взаимно, – улыбнулась в ответ хозяйка магазина.
Владимир снова вежливо кивнул ей.
Выйдя из магазина, продолжили путь вдоль набережной канала. Дождь кончился. Опорожнившееся высокое небо сияло чистейшей синевой, теперь ещё более свежей, выстиранной, и даже не верилось, что всего несколько минут назад это же самое небо так обильно изливало воду, словно там, наверху, прорвало какую-то запруду. Остатки облаков, теперь жидкие, побелевшие, медленно уползали к краям небосвода, чтобы там раствориться, исчезнуть совсем. Асфальт лоснился на солнце, будто смазанный маслом, слепил глаза.
Антон, сунув руки в карманы, шёл, насвистывая мелодию из какой-то оперетки. Владимир молчал, думал о чём-то своём и уже у самого дома, несколько помявшись, спросил:
– А ты что, знаком с той девушкой?
Антон удивлённо взглянул на него.
– Я ведь с тобой вместе вошёл в магазин и при тебе познакомился, – сказал он, подразумевая хозяйку.
– Я о другой… о покупательнице…
– А-а-а, – весело протянул Антон. – Знаком. Я тебе больше скажу: ты с ней тоже знаком, – Антон открыл дверь подъезда, пропуская Владимира вперёд.
Владимир непонимающе смотрел на брата, и тот не смог удержаться – рассмеялся:
– Что же, вкус у тебя, надо сказать, недурен…
Владимир, хоть и старался не подавать виду, понимал, что Антон видит его насквозь и ломать комедию про безразличие глупо. Смех брата злил его, а Антон, нарочно не пояснял своей фразы, растягивал удовольствие. И Владимир сдался первым:
– В каком смысле знаком?
– В самом прямом, – улыбался Антон, неспешно ступая по лестнице. – Помнишь ли ты моего старого товарища, Николая Листатникова?
– Твой однокурсник по училищу?
– Не просто однокурсник, – заметил Антон, – мы в одном взводе учились, и очень крепко дружили, вот только потом служба разбросала нас в разные концы. Я теперь и вовсе не служу, а Колька, как выяснилось двадцать минут назад в магазине, продолжает. Так я к чему, собственно: та девушка из магазина – его родная сестра, Ольга. – Перед дверью квартиры Антон задержался. – И если ты хорошенько напряжёшь свою память, то вспомнишь, что когда я, будучи юнкером, брал тебя с собой в гости к Листатниковым, и не один раз, кстати, то вспомнишь, что ты и с Ольгой знаком, и с отцом их, Петром Сергеевичем, и с Николаем тоже. Надо сказать, я и сам Ольгу не узнал бы – совсем невестой стала, а тогда ведь в куклы ещё игралась. Как же время летит, чёрт возьми! Это она меня в магазине первая узнала. – Нашарив в кармане ключ, Антон открыл дверь, снова пропуская Владимира вперёд.
Владимиру смутно припомнилось то, о чём говорил брат. Правда, было ему на тот момент, когда Антон брал его с собой в гости к другу, лет одиннадцать-двенадцать, а Ольге, видимо, и того меньше. А теперь ему двадцать два – неудивительно, что он не узнал её.
– Алевтина! – с порога позвал служанку Антон и начал тут же снимать мокрую одежду.
Вместе с Алевтиной на его зов вышел и Дмитрий Евсеевич, старик, начавший служить в доме Препятиных ещё задолго до появления на свет Антона и Владимира. Сколько себя помнили братья, столько же они помнили и Дмитрия Евсеевича, которого с детства звали просто Евсеич. Он был им и воспитателем и нянькой, и как-то само собой разумеющимся сделалось его постоянное присутствие в жизни семьи Препятиных. Официально же он был начальником над Алевтиной, совмещавшей в своих обязанностях функции и кухарки, и прачки, и разнорабочей.
В дни приёма гостей Дмитрий Евсеевич исполнял обязанности лакея и, надев свой парадный «мундирь» – бережно хранимый, древний чёрный фрак, густо отдававший нафталином, – он с важным лицом встречал и провожал гостей у входной двери, принимал и подавал одежду, после помогал Алевтине выносить блюда в столовую и иногда на кухне выговаривал ей замечания. «Ишь ты, вырядился, павлин старый», – обижаясь, обычно отвечала она ему в спину на это.
Антон протянул Алевтине свой пиджак и брюки:
– Просуши, будь добра. Под дождь попали…
Владимир прошёл в свою комнату, разделся, надел халат и тоже вынес мокрую форму Алевтине.
В гостиную, услышав голоса сыновей, вышла Мария Александровна.
– Когда прикажете подавать ужин, Мария Александровна? – обратился к ней Дмитрий Евсеевич. – Как обычно, или Алексея Алексеевича дождёмся?
– Дождёмся, непременно дождёмся.
Дмитрий Евсеевич и Алевтина ушли.
– А где отец? – спросил Владимир мать.
– В конторе. Где ж ему ещё быть, – сказал Антон, плюхаясь в кресло, и Мария Александровна в подтверждение кивнула, подошла к Владимиру, провела рукой по его волосам.
– Надо высушить, – сказала она и направилась в ванную за полотенцем.
– А то простынешь – июль ведь на дворе, – усмехнулся Антон постоянной чрезмерной заботливости матери в сторону младшего сына, ставшей ещё более обострённой с момента его назначения на корабль.
Мария Александровна, вернувшись с полотенцем, набросила его на голову Владимира, начала сушить ему волосы, и Антон совсем развеселился.
– Спасибо, мама, я сам, – Владимир забрал полотенце и, повернувшись к брату, спокойно сказал: – Прекрати, пожалуйста.
Антон примирительно развёл руками:
– Желание боевого офицера для меня – закон.
– Оденься, будь любезен, – взглянула на него Мария Александровна, – нечего своими подштанниками щеголять.
– А кого мне стесняться, – недоумённо пожал плечами Антон, но, всё же, пошёл к себе, исполняя просьбу матери.
Через час домой вернулся и Алексей Алексеевич. Рассеянно поздоровавшись с сыновьями, также рассеянно поцеловав супругу в щёку, он отправился к себе, чтобы переодеться в домашнее. Алевтина тем временем начала накрывать на стол.
Алексей Алексеевич был задумчив и хмур за ужином, больше молчал, что было на него совсем не похоже. Он не задавал тем для разговора, и остальные тоже ели в тишине, только Мария Александровна произнесла короткое: «Достаточно», когда Дмитрий Евсеевич вновь подошёл к столу с бутылкой вина, подливая его в бокалы, и повторно наполнял бокал Владимира.
Неожиданно прозвучавший в тишине голос супруги отвлёк Алексея Алексеевича от мыслей, он быстро взглянул на неё, снова направил взгляд в тарелку. Антон слегка пнул брата ногой под столом, с издевательской улыбкой глядя на него, с показным удовольствием отпил вина из своего бокала и сделал жест Дмитрию Евсеевичу: «наполни». Но Мария Александровна и в его адрес сказала:
– Антон, тебе тоже достаточно. У нас ужин, а не пирушка.
Тут уже посмеялся отмщённый Владимир.
– Что с тобой, Алёша? – спросила Мария Александровна, с самого возвращения мужа заметившая перемену в нём.
– Так… служебные заботы. Пустяки… Не обращай внимания.
От десерта Алексей Алексеевич отказался, сразу после ужина ушёл к себе в кабинет, попросил только Алевтину подать туда кофе.
Мария Александровна с тревогой посмотрела на закрывшуюся за ним дверь.
– Мама, действительно, не обращай внимания, – проследил Антон за её взглядом, – видимо, побывал на очередном своём партийном заседании (Алексей Алексеевич принадлежал к конституционно-демократической партии), вот и подпортили кровь, как водится.
Тон Антона сквозил усмешкой: он никогда всерьёз не воспринимал околополитические интриги, считал, что все представители интеллигенции, добившиеся хотя бы какой-нибудь значимости в обществе, участвуют в этих интригах лишь по долгу своего положения. Мол, неприлично уважающему себя человеку не включиться в общие прения во время курения сигары или не ответить внятно, к какой политической партии он себя относит, и по какой причине, а также изложить свои взгляды на текущее положение государственных дел (в основном, конечно, критику) и предложить собственную теорию решения проблемных вопросов. Антона это всегда умиляло: что может быть приятней, чем пространное умствование о том, за что сам ты ответственности не несёшь.
Перед сном Владимир вошёл в комнату Антона. Тот, лёжа на кровати, читал газету, не обращая внимания на брата. Владимир присел на стул у письменного стола, взял стоявшую на нём статуэтку, изображавшую африканского аборигена, занёсшего копьё для броска, и, задумчиво вращая её в руках, сказал:
– Я подумал… Мне кажется… это нехорошо, что вы с Николаем совсем не поддерживаете связь.
Антон с любопытством взглянул на брата поверх газеты.
– Это неправильно, в конце концов! – заключил Владимир. – Вы же друзья!
– Сложно что-либо противопоставить предложенной сентенции. И что из этого следует?
– Как что?! – Владимир повернулся к Антону. – Следует, что нужно эту самую связь восстановить. Как минимум, мы можем, то есть ты можешь… – поспешно поправил себя Владимир, но Антон перебил его:
– Погоди-ка, кажется, я понимаю… – произнёс он с деланной серьёзностью, растягивая слова, – как минимум, мы можем разузнать кое-какие достоверные сведения о Николае у Ольги, такие, как, например, его нынешний адрес или подробности службы… Верно, я говорю?
– В целом, верно… Но не обязательно – у Ольги. Можно ведь и у Петра Сергеевича узнать.
– Можно, – согласился Антон, – но желательнее всё-таки у Ольги, мне кажется, – он уже с трудом сдерживал смех.
– Это тебе лучше знать, – сказал Владимир, хмурясь, поставил статуэтку на прежнее место и встал.
Антон, беззвучно хохотнув, сказал ему вслед:
– А знаешь, ты прав, почему бы нам действительно не навестить завтра Петра Сергеевича. Думаю, он будет рад.
2
Вечером следующего дня, сразу по возвращении Антона с завода, братья направились к Листатниковым. Они жили неподалёку, на Садовой улице, но Антон предложил идти Невским проспектом, чтобы по пути зайти в модный «Торговый дом купцов Елисеевых» и не являться в гости с пустыми руками, да и время ещё немного можно оттянуть – всё-таки только ранний вечер: Пётр Сергеевич, если и дома уже, то, скорее всего, вернулся недавно.
– А как супругу Петра Сергеевича зовут? – спросил Владимир дорогой. – Её я что-то совсем не помню.
– Когда мы у них бывали, её уже не было в живых. Кольке четырнадцать было, когда она умерла. А Пётр Сергеевич больше не женился, по крайней мере, в нашу юнкерскую бытность, а что теперь – не знаю, увидим…
В «Елисеевском» купили мармелад.
– Нехорошо, конечно, без предупреждения вваливаться, – заметил Антон, поправляя ленту на коробке с конфетами, когда они подошли к дому, – но будем надеяться, не застанем врасплох.
По влажной лестнице, видимо, недавно вымытой, поднялись на третий этаж. Антон подошёл к двери, два раза дёрнул цепочку колокольчика, тоненько пропевшего внутри квартиры.
Дверь открыла Ольга. Она удивленно смотрела на гостей.
– Здравствуйте, Оленька, – улыбнулся Антон.
– Здравствуйте, – оправившись от первого замешательства, девушка гостеприимно посторонилась, – проходите, пожалуйста.
– Спасибо, – Антон первым вошёл в квартиру.
– Здравствуйте, – кивнул, проходя следом, Владимир.
– Понимаю ваше удивление, Оля, – сказал Антон, – но вот, представьте, застыдил меня братец вчера после встречи с вами. Как же это ты, говорит, негодяй этакий, совсем судьбой своего друга не интересуешься. – Оля метнула на Владимира взгляд со знакомым ему уже, лукавым прищуром. – Вот я и решил исправить упущение. Надеюсь, мы вам не очень помешали своим вторжением?
– Нет-нет, – Оля уже радушно улыбалась. – Располагайтесь, – она указала рукой на диван гостиной.
– А Пётр Сергеевич дома?
Оля не успела ответить: профессор сам вышел из своего кабинета на звуки голосов.
– Здравствуйте, – вежливо сказал он, подходя, близоруко глядя на гостей, явно не понимая, кто они. Он поспешил вынуть из нагрудного кармана пенсне.
Антон, улыбаясь, пошёл навстречу.
– Не узнаёте, Пётр Сергеевич? Я – Антон Препятин. Помните? Друг Николая…
– Антон! – всплеснул руками профессор и хлопнул ими себя по бёдрам. – А мне вчера Оленька рассказала, что встретила вас. Сколько лет! А вы изменились, да-а-а, дорогой мой, изменились, совсем мужчина – ни за что бы не узнал! – он энергично тряс руку Антона, зажав её в своих ладонях.
– Да уж, сколько воды утекло – не молодеем, к сожалению, – усмехнулся Антон. – А это брат мой, Владимир. Вы с ним, кстати, тоже знакомы: он ведь со мной к вам в гости хаживал, мальчиком ещё. А теперь вот – гордость российского флота!
– Ну, будет тебе, – буркнул Владимир, осаживая брата.
Профессор с той же доброй улыбкой пожал и руку Владимира.
– Как же! Помню, помню. Очень приятно, господин офицер, очень приятно.
– И мне… – смущённо ответил Владимир.
– Оленька, займись-ка чаем, милая, – будем гостей потчевать, – распорядился отец, одновременно направляя гостей к столу в гостиной.
– Не нужно, Пётр Сергеевич, – сказал Антон, – мне и без того ужасно неудобно, что без приглашения ввалились, ей-богу. Я ведь только хотел о Николае справиться.
– Даже слышать не хочу никаких отговорок, – заявил профессор возмущенно, насупив брови, что совершенно не меняло его добродушного облика: Пётр Сергеевич был из тех людей, к которым с первых же минут знакомства тянутся и животные, и дети – существа, чувства которых обмануть невозможно. – Отказы не принимаются. Присядем и поговорим за чашкой чая. Не чужие люди, в конце концов.
– Ну, что ж, если вы настаиваете – с удовольствием, – сдался Антон.
Мужчины сели за стол, Оля вынесла чайную посуду.
– Где же Николай служит сейчас? – спросил Антон, между тем помогая Оле расставлять чашки и розетки.
– Всё там же, в пехоте, командует полуротой. С самого начала войны стоят на Западном фронте.
– Ясно. Пишет?
– Редко, но пишет. Он ведь у нас немногословен, – улыбнулся уголками губ профессор. – «Всё в порядке, жив, здоров», – вот и всё его письмо.
– Ну, это военная привычка – всё по делу, без воды, – усмехнулся Антон. – Я и сам, признаться, не любитель письма писать – скучное это занятие.
– Вам, молодым, писать скучно, а родители места себе не находят, – со вздохом заметил Пётр Сергеевич. Оля сочувственно положила свою ладонь на руку отца.
– Отпуска у него бывают?
– В прошлом году приезжал ненадолго. И к вам заходил, кстати. Да только почему-то не застал никого.
– Странно… – задумался Антон. Впрочем, такая редкая ситуация, когда дома не оказалось даже прислуги, могла, конечно, случиться.
Оля снова ушла на кухню, вернулась с подносом, на котором стоял большой заварочный чайник, вазочка с вареньем, печенье и блюдце с принесённым мармеладом.
Профессор, наполняя чаем чашки, спросил:
– А вы, Владимир, тоже воюете?
Оля посмотрела на Владимира.
– Да, – ответил он, чувствуя, что начинает краснеть.
– Где же?
– Стоим в Ревеле.
– И как там дела обстоят?
– Нормально…
Профессор улыбнулся.
– Вот! – воскликнул Антон, – я же говорю – у всех военных эта черта: лишнего слова клещами не вытащишь. Скромничает он, Пётр Сергеевич: это в Гельсингфорсе – нормально, там и усом не ведут. А у них, в Рижском заливе, – Антон кивнул в сторону брата, – дела серьёзные происходят.
Владимир ничего не сказал на это.
– Оля сказала, вы ушли из армии, Антон. Не жалеете? – спросил профессор, ложкой бесшумно чертя круги в своей чашке.
– Не в моих правилах жалеть о чём-либо, Пётр Сергеевич. Сомневаешься – не делай; делая, – не сомневайся! Я и теперь армии пользу приношу: значительная часть поставок моего завода на строительство военных укреплений идёт. В том числе в строительстве Кронштадтских фортов Ино и Николаевского, что год назад закончены были, поучаствовал. А в этих делах качество работ и продукции – дело тоже государственно важное.
Профессор согласно кивнул.
– Вы-то как поживаете, Пётр Сергеевич? – спросил Антон. – Всё также – лечите?
– Всё также. И надеюсь, что род деятельности менять не придётся.
– Да уж, более богоугодной профессии не существует, наверное. Но, насчёт смены деятельности, это как знать… – заметил Антон. – Сейчас такое время, что сегодня вы в медицине, а завтра – в политике, например.
– Вот уж от чего Боже упаси – так это от политики, – проговорил профессор брезгливо.