Гуру выслушал эту притчу и сказал:
– Вы, книжные люди, говорите, что вы больше всех общались с Богом, который назвал вас избранным народом. Как вы можете видеть невидимое, слышать неизреченное, понимать несказанное? Как вы отличаете истину ото лжи в этих своих беседах с Господом?
Вздохнул раввин и ответил:
– Ты слышал, что сказали праведники. У каждого свой язык общения с Богом и свое понимание истины. Одни слышат, другие видят, третьи осязают. Но каков бы ни был этот язык и как бы ни испытывалась истинность услышанного, увиденного или почувствованного, лишь на оселке своей души, своей жизни и своего пути среди людей по нелегким дорогам каждый человек должен испытывать вновь и вновь те истины, которые он провозглашает от имени Бога. И вновь и вновь он должен испытывать свою собственную душу, потому как велик соблазн надеть одежды пророка и провозглашать истины или то, что тебе кажется истиной, от имени Всевышнего.
Ведьмы.
Филипп Одноглазый, один из отцов-настоятелей ордена иезуитов, прославился своей жестокостью в искоренении еретиков и особенно ведьм. Злые языки утверждали, что до вступления в орден Филипп был очень охоч до женского пола. Но после принятия монашеского сана он свою любовь обратил в лютую ненависть.
В душную летнюю ночь он спал в своей опочивальне и во сне вновь и вновь переживал последнее святое судилище, на котором он произнес блестящую обвинительную речь и добился костра для молодой и прекрасной ведьмы, погрязшей, по его мнению, во всех пороках.
В какой-то момент в его сон вторглось видение погибшей на костре женщины. В своих развевающихся покаянных одеяниях она звала его за собой то ли на небо вместе с поднимающимся дымом, то ли на шабаш ведьм. Филипп встал с кровати, взял иконку и отправился на покаянную молитву очищения в часовню Святого Валентина.
Всю оставшуюся ночь он провел в молитве, а наутро объявил, что с этого дня он начинает великий пост и подвиг отшельничества для борьбы с дьявольским отродьем и с наваждением.
Несколько месяцев он провел в скиту, не принимая участия ни в общих молитвенных собраниях братьев, ни в судах святой инквизиции. По истечении этого времени он отпросился у великого магистра ордена на паломничество в Иерусалим. И еще почти через полгода, в середине апреля, загорелый дочерна, поседевший и исхудавший пожилой мужчина с повязкой на одном глазу попросил у привратника ключи от опочивальни и скита Филиппа Одноглазого.
Прибежавшие монахи с трудом узнали в путнике бывшего дородного отца-настоятеля. В тот же день устроили торжественную вечернюю молитву и трапезу, после которой усталый путник отправился в свою опочивальню, нежно поглаживая серебряный крест, приобретенный в святая святых христианского мира. «Теперь-то ко мне никто не подступится», – шептал он.
Как только за ним закрылась дверь опочивальни и он опустился на ложе, ему почудилось, что его подняли и несут куда-то прямо на одеяле прочь от монастыря и от города лохматые ведьмы. Что-то сковало ему руки и ноги. Грудь его не могла вдохнуть воздуха, а глаза с ужасом наблюдали за стремительно проносившимися над головой клочьями облаков.
Через некоторое время он увидел себя на берегу глубокого озера. Холм около берега был покрыт майскими цветами. На широкой поляне девочки и молодые женщины кружились в танцах и хороводах. Их тела сияли молодостью, силой и красотой при свете луны. И за ними наблюдали сидевшие на склонах холма и под деревьями группки моложавых, но пожилых женщин, одетых в скромные, но богатые одежды. Одни из них вязали одежду, другие трепали корпию.
Горели костры. На огне в котелках варились какие-то травяные настои, а около костров старухи перебирали травы.
Ведьмы опустили одеяло с Филиппом у подножия холма, там, где под группой деревьев на роскошных коврах сидело несколько древних старух.
– Почему ты преследуешь женщин и ведьм? – строго спросила одна из старух.
– Все они дьявольское отродье, – ответил Филипп.
– Но разве не женщина тебя выносила и родила? – спросила другая.
– Моя мать замолила свои грехи и получила прощение, – ответил Филипп.
– Но она так же грешила, как и другие, как те девочки, что кружатся, одетые только в гирлянды цветов под лунным светом.
– Вы не можете их защищать. Их породил дьявол, и прокляла святая Матерь Церковь.
– Мы существуем намного дольше, чем твоя церковь и дьявол, которого придумали мужчины. Наша сила много больше, чем ты предполагаешь. И твой Бог не давал тебе права суда над твоими близкими. Сейчас ты отправишься в чистилище и узнаешь, сколько невинных душ отправил ты раньше времени на тот свет и какая кара тебя ожидает.
Женщина махнула платком или просто рукой, и через мгновение Филипп оказался на вершине горы, на краю пропасти среди облаков, обступающих узенькую тропинку, бегущую по гребню к воротам в высокой стене. Стена, похоже, висела в воздухе, а к воротам вел узенький мостик.
Перед воротами стоял Петр-ключник. Такой, каким он был нарисован в алтаре церкви святого Франциска, и сурово глядел на идущего к нему Филиппа.
Ни слова не говоря, он отворил калитку, и Филипп оказался перед тремя судьями, которые разбирали судьбу и грехи когда-то казненных им ведьм.
Он попытался что-то сказать, но невидимая сила бросила его на грубую скамейку подсудимого и сковала губы.
– Что ты делала во время эпидемии? – спрашивал судья.
– Я варила травы для заболевших. Раздавала им еду и помогала сменить одежду. Мы сжигали старые одежды, чтоб болезнь не перешла на здоровых, и готовили отвары для скота и свиней прежде всего.
– В чем вас обвинили во время суда инквизиции?
– В заговоре и распространении болезни.
– Почему?
– Потому что только мы не боялись войти в дом к заболевшим.
– Сколько детей вы спасли?
– Все, кто спаслись в нашей деревне, это дети, которых мы увезли на летние пастбища.
– Как ты смел вынести обвинительный приговор этим женщинам? – обратился судья к Филиппу.
– Они сжигали имущество христиан, соблазняли монахов к сожительству и связались с дьяволом.
– Почему ты думаешь, что они связались с дьяволом?
– Только он мог им дать защиту от болезни.
Прошло несколько часов. Бесконечной чередой проходили перед судом и перед Филиппом женщины и ведьмы. Самой большой из доказанных вин которых было сластолюбие, которое выражалось в склонности к плотскому греху с мужчинами и еще, хуже того, с монахами.
Одна из подсудимых спросила судей, что если их единственная вина – сластолюбие, то где же мужчины, которые должны отвечать наравне с ними за этот грех?
В этот момент у Филиппа прорезался голос, и он с негодованием обрушился на женщину, вспоминая все те проклятия, которые он слышал в их адрес от обманутых мужей, любовников, отцов и братьев.
– Тебе ли проклинать нас? – спросила женщина. – Разве ты без греха, что можешь бросить в нас камень?
И вдруг на стене перед глазами судей поплыла галерея портретов женщин, которых обманул, купил или изнасиловал Филипп в то время, когда он еще имел оба глаза и продавал свой меч и свои руки за скромное жалование наемника в феодальных войнах.
– Твои грехи тоже не закрыты, магистр, – сурово обратился к нему судья. – Ты виновен поболе их, и тебе не придется долго находиться в чистилище. Ад давно плачет о тебе.
– Но я всю жизнь воевал за святую Матерь Церковь, а ведьмы…
– Замолчи. Ты был на шабаше ведьм. Ты видел, что большинство из них заняты полезными ремеслами, это ведуньи, берегиньи, которые лечат людей и помогают женщинам при родах. Которые умеют предсказывать погоду и выращивать целебные растения. Которые учат женщин, как вести дом и приворожить к себе мужчину – защитника и кормильца.
Ты видел женщин-ведуний, которые учат ткать и пеленать детей, вязать корзины и застилать крыши травой, копать коренья и делать ловушки, ухаживать за домашним скотом и варить пищу. Если бы они даже при всем при этом утратили бы способность любить и быть любимыми, как продолжался бы род человеческий? Кто сохранил бы стадо верующих, паству Матери Церкви, кто поклонялся бы Христу или Богоматери?
Ты видел женщин либо в своей постели, когда они были жертвами твоей похоти, либо во время судилищ, когда они были жертвами твоей жестокости. Ты никогда не видел в них человека, и только пламя ада может очистить от этого страшного греха твою черную душу.
***
В дом вождя племени пришел юноша и попросил выдать за него его среднюю дочь.
– Я не распоряжаюсь рукой своей дочери без ее согласия, – сказал вождь и предложил юноше прежде всего заручиться согласием девушки.
Они были хорошо знакомы, и поэтому юноша, не дожидаясь сопровождающих или специального приглашения, прошел через сад и нашел девушку на ее любимом месте у берега реки.
Она сидела у промоины, одетая в праздничную зимнюю одежду, и наблюдала за рыбками, которые толпились в бегущей воде.
– Выходи за меня замуж, – сказал юноша. Твой отец, в принципе согласен.
– А чем ты лучше других юношей нашего племени? – спросила девушка. – Да, ты довольно красив, умен и нравишься мне. Но почему ты думаешь, что именно ты можешь стать моим мужем?
– Я не хочу напоминать, – сказал юноша, – сколько времени и сколько раз мы с тобой вместе охотились и путешествовали и как я о тебе заботился и помогал тебе. Но я хочу сказать, что никто лучше меня не умеет обращаться с ездовыми и домашними животными, делать для них упряжь, сани и повозки. Так что из всех молодых мужчин и юношей племени, по крайней мере, в этом мне нет равных, и потому я думаю, что достоин дочери вождя.
– Хоп, – ответила девушка, – хорошо. Если в течение трех месяцев я не найду человека, который будет во всех отношениях лучше тебя и достойнее моей руки, мы вернемся к этому разговору. Ты ведь знаешь, что все равно свадьба празднуется только весной на исходе этой зимы, а мы в ее самом начале.
И девушка повернулась и пошла в дом.
А наутро она взяла лучшую оленью упряжку и поехала в большое селение, расположенное на берегу Великого Океана. В этом селении жил великий бард, который пел и играл на больших праздниках и свадьбах самых знаменитых людей народа. Он слыл великим мудрецом и, будучи младшим любимым сыном одного из великих вождей, с раннего детства прослыл необыкновенно одаренным сказителем и музыкантом, составляющим славу народа и своего племени.
Поставив свою упряжку около дома одного из достаточно знатных людей, который приходился родственником ее отцу, девушка пошла в дом барда.
Он сидел за столом с несколькими из своих почитателей.
– Чего ты хочешь? – спросил бард.
– Я бы не хотела говорить при всех, – ответила девушка.
– Трусливые девушки не заслуживают моего внимания, – ответил бард. – Все знают и по моим делам и по моим песням о моей смелости и о том, что я могу ничего не скрывать от своих поклонников и соплеменников.
– Хорошо, – сказала девушка, – пусть будет так. Я подумала, что тебе уже немало лет, и тебе пора найти подходящую жену.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что годишься мне в жены! – рассмеялся бард.
– А почему бы и нет?
– Я не знаю, чего в тебе больше, наглости или смелости. Прийти в дом великого с таким предложением. Давай подождем до завтра, а завтра я, может быть, придумаю, как можно проверить, можешь ли ты быть женой такого человека, как я.
– Хоп, – ответила девушка. Повернулась и пошла.
Вечером после прогулки, идя домой вдоль берега океана, она услышала крики и увидела группу людей, стоящих на берегу и размахивающих руками. Когда она подошла поближе, она увидела, что в прибрежной полынье плывет кусок отколовшейся льдины, на котором находятся десятка полтора подростков, мальчиков и девочек, которые увлеклись рыбной ловлей и не заметили смены ветра, сломавшего лед.
В толпе людей на берегу был и великий бард.
Не раздумывая ни минуты, девушка скинула верхнюю одежду. Пробегая мимо рыболовных снастей, схватила сплетенный длинный ремень и, закрепив один конец его на берегу, бросилась в воду, зажав зубами другой конец.
Несколько десятков взмахов в ледяной воде позволили ей приблизиться к льдине с детьми и ухватиться руками за ее край. После чего она передала детям кончик ремня, за который льдину начали осторожно подтягивать к берегу. Еще через несколько минут и дети, и девушка, которую уже поджидали с приготовленными сухими одеждами, оказались на берегу.
Вечером она с трудом отогнала от себя образ барда, стоящего в толпе и размахивающего в растерянности руками и наутро, несмотря на какое-то внутреннее сопротивление, пришла к нему в дом.
– Ну, ты подумал, как ты можешь проверить меня, – спросила она.
Бард прищурился.
– У моего соседа, – сказал он, – в доме пятеро детей. Жена его приболела, а сам он не в состоянии навести порядок дома, поэтому и дети приболели тоже. Покажи, как ты справляешься с домом и детьми, и я подумаю.
Девушка чуть улыбнулась и вошла в дом соседа. За полчаса она слегка убрала дом, поставила вариться еду и приготовила детям лечебный настой из кореньев, сухих трав и мха, которые она нашла в запасах хозяйки на чердаке.
Через каких-то два – два с половиной часа обед был сварен, хозяйка дома умыта и переодета, дети напоены отваром, накормлены и уложены, а девушка напевала им песни, сочиненные бардом, и рассказывала им сказки, слышанные ею от своей матери.