Через несколько дней он достиг монастыря и вечером вошел в помещение, которое занимал Учитель. Тот встал, подал гостю кружку с рисом и пиалу с чаем, жестом пригласил его к столу и сел перед очагом в медитацию. Через пять-семь минут, закусивши и попивши чаю, Раджуб, ни слова ни говоря, опустился перед тем же огнем, но по другую сторону стола. Через полтора часа Гуру встал, хлопнул в ладоши и, жестами показывая дорогу, проводил Раджуба в комнату для отдыха. Утром на восходе солнца, после того как Раджуб закончил разминку, побыл в медитации и перед трапезой подошел к источнику с замечательной чистой водой, Гуру сказал ему:
– Ты обрел некоторое терпение на своем пути. В ближайшие дни мы посмотрим, какие еще богатства ты подготовил для дальней дороги.
Вечером Гуру предложил Раджубу сопровождать его и участвовать в приеме придворных и членов семьи его отца. Первыми на прием пришли подруги и служанки его сестер, и Раджуб принял участие в осмотре и оказании помощи молодым женщинам и девушкам, которые пострадали во время озорных игр, сопровождающих весенние праздники. Сразу после этих девушек на прием пришли двое садовников, руки которых не гнулись от старости и перенесенных болезней, и несколько старух, ослепших от вязания шерстяных накидок. Прием длился больше шести часов. Раджуп перевязывал, вскрывал нарывы, раздавал отвары и травы для них, выслушивал жалобы. К ночи они отправились домой. Гуру, который во время приема произносил только самое необходимое, хлопнул в ладоши и сказал:
– Ты нашел в своей дороге взгляд врача и доброту целителя, меру между соучастием, сопереживанием и отстраненностью, ибо твои руки так же нежно касались стариков и старух, как и молодых девушек, а твой скальпель ни разу не задрожал в твоих руках, какая бы тяжелая и жестокая работа ему ни угрожала. Спасибо тебе за науку, потому что я в твоем возрасте еще не мог перейти от стола, на котором лежит умирающий человек, к столу, на который положили только что раненого, и хладнокровно приступить к операции по его спасению. Расскажи нам, мне и моим другим ученикам, что дает тебе силы в эти минуты и как ты этому научился?
– О, Гуру, ты сам послал меня в Кашмир. Мне очень стыдно, но я не могу не признаться, что в начале моей работы несколько человек погибли, не успев получить помощи из-за того, что я позволил себе потратить время на переживания и релаксацию после смерти предыдущего пациента.
– Как ты думаешь, какое из трех направлений медицины, которые ты учил, наиболее важно для тебя и моих других учеников?
– О, Учитель, каждое знание неоценимо, и какое из них окажется наиболее важным, в данный момент зависит только от состояния больного. Невозможно лечить раненых без перевязочных материалов и скальпеля. Но нельзя их выходить без настоек трав и специй, возвращающих им здоровье. Только сочетая искусство травника и учителя йоги, можно помочь людям, страдающим от сенной болезни и малярии, от работы на рисовых полях и на рыбацких лодках, приводящей к ревматизму. Каждое средство имеет свой адрес и свое лучшее время применения, и я тебе благодарен, что ты позволил мне в должном порядке ознакомиться с каждым из них.
– Завтра, – сказал Гуру, – мы попросим тебя сказать несколько слов о твоем пути для моих новых учеников, а сегодня я хотел бы, чтоб вы все вместе с нами встретили первые звезды и приняли участие в медитации перед стенами храма.
Наутро после трапезы, поблагодаривши за еду Богов, Гуру попросил учеников разместиться в его комнате перед камином и подозвал к камину Раджуба.
– Помнишь ли ты, какие вопросы ты так хотел задать мне после того, как побыл в обучении у йогов?
– Конечно, Учитель.
– Ты хочешь задать их сейчас?
– И да и нет. Мне кажется, я знаю некоторые ответы, но вы, Гуру, наверняка можете увидеть и объяснить то, чего я еще не понял по своей молодости.
– Скромность украшает молодость, но давайте послушаем вопросы и предложенные ответы, чтобы лучше понять путь, о котором мы говорили вчера.
– Гуру, мой первый вопрос был, почему Вы направили меня прежде всего учить йогу, а потом я понял, что Вы хотели научить меня внутренней дисциплине и уходу за собой и своим телом и только потом научить передавать это умение другим. Прав ли я, Учитель?
– Почти. Воспитывая тело, ты готовил к воспитанию разум. Йога закалила твою душу подобно тому, как кровь жертвенного животного закаляет дамасскую сталь. Но кроме всего этого, я хотел, чтобы ты увидел не только достоинство, но и известные ограничения, которые имеет йога в руках любого целителя. Ты сам увидел их в том, что касается трав, настоек и других лекарств, но не рассмотрел, как должна изменяться йога, когда ее применяют к больным, беременным и раненым людям. Я вижу по твоей работе сейчас, что это знание ты получил, хотя и не совсем полностью. Но чтоб это было возможно, ты должен был пройти искус преданного адепта и разглядеть ограниченность абсолюта, который тебе пытались дать как единственное средство решения всех проблем. Непрерывное сравнение цели, средств и результатов, внимание к пациенту – человеку и твоему учителю – непременное условие совершенствования и успеха настоящего целителя.
– Мой второй вопрос, почему деревня йогов живет беднее, чем обычно. Я понял, что йоги тратят гораздо меньше времени, чем обычные крестьяне на производительный труд. Но я до сих пор не знаю, правильно это или нет.
– Согласно древним книгам, – сказал Гуру, – высшие знания, как и высший уровень тренировки в йоге, необходимы лишь очень малому числу избранных. И йога, и вера – инструменты для познания и совершенствования жизни, и они не могут и не должны заменять жизнь для массы своих адептов. В нашем монастыре люди готовятся стать целителями, и лишь небольшое количество монахов ведет хозяйство и осуществляет службу, необходимую для такой подготовки. Время занятий йогой, как и время изучения святых книг, не должно быть больше, чем минимально необходимо, и не должно мешать выполнению долга каждого человека перед самим собой и его семьей. Для меня, как и для любого целителя, просветление и нирвана возможны только, как лунный свет над той узкой горной тропинкой, по которой мы должны идти, помогая людям. Пропастью на этом пути является честолюбие и потеря сострадания. А отвесными скалами – трусость при принятии решений, которые могут решить и судьбу человека, и твою собственную судьбу. Что ты хотел спросить меня после возвращения от травников?
– Я хотел спросить, почему некоторые книги и рецепты травников противоречат друг другу, но я понял, что при одной и той же болезни разным людям в разное время могут быть полезны совершенно разные средства.
– И это только часть правды, сын мой. Человек, пропотевший после физического упражнения, и человек, распаренный в бане, и человек, охлажденный в водяной купели святой воды, и человек, прошедший масляный массаж – это четыре разных человека, даже если все они живут в одном теле и имеют одну и ту же болезнь. А еще они разные на восходе и на закате, днем и ночью, в разные времена года и в разных фазах их циклов. Наше лечение должно быть гибким, как змея, точным, как ее укус, и острым, как лезвие клинка, чтобы убить только болезнь и сохранить все хорошее. Для этого необходимо помнить, что действие всех лекарств и процедур изменяется вместе с изменением человека, его энергии и его состояния. Ну, хорошо. А появились ли у тебя какие-нибудь вопросы или сомнения после Кашмира?
– О, да, Учитель. Каждый день и каждый час я должен был выбирать, кого спасать, а кого оставить в надежде, что он сумеет дождаться моей помощи и не умереть. И многих и многих я таким образом выбирал для смерти. Учитель, это очень трудно: день за днем, час за часом выбирать, продолжить ли операцию иногда в тщетной попытке спасти жизнь человеку, который уже лежит на столе, обрекая тем самым кого-то, кому не повезло. Скажи, Учитель, почему мы, словно Боги, должны решать, что лучше для человека: умереть, не приходя в сознание и не поняв, что случилось, или долго мучиться, пытаясь вернуться к жизни, а иногда и не к жизни, а только к ее жалкому подобию. А может, и умереть, не вернувшись ни к дому, ни к детям, ни к жене после всех мучений. Как можно решать, как сохранить спокойствие, как быть справедливым перед лицом смерти?
– Вопросы смерти и страх смерти, выбор между жизнью и смертью – это самая трудная ноша, самая тяжкое право и обязанность любого целителя. Последний искус ошибки и неудачи, о которых ты рассказал, на всю жизнь останутся в тебе, чтобы снова и снова напоминать о том, что мы не Боги и не всемогущи. Мы люди, стоящие рядом с другими людьми у края пропасти. И снова и снова ищущие путь наверх, под ударами ветра, камней и непогоды. Мы можем спасти тех, до кого дотягивается наша рука и кто протягивает навстречу нам свои руки. Мы помогаем тем, кто пытается подняться или хотя бы карабкается, ползет, но ползет вперед. Но у нас нет ни права, ни силы, ни времени поднимать тех, кто отказался от борьбы и от жизни, кто в отчаянии перестал цепляться за жизнь, используя каждую шероховатость поверхности скалы. Ты думаешь, что ты не Бог, и ты прав. Твои возможности выбора ограничены. Ты обязан бороться за жизнь каждого, кто оказался у тебя на руках до тех пор, пока есть хоть какая-то надежда на его спасение и сам человек не отказывается ее использовать. Подчиняясь интуиции, а может, и воле Божьей, ты иногда выбираешь тех, кому нужно оказать помощь в первую очередь. Но это не только твой выбор. Судьба каждого человека стоит за его спиной и подсказывает тебе, что, как и когда ты должен делать. Я знаю, очень нелегко идти через смерть и бывать на могилах тех, кто плакал и молил о жизни на твоих руках. Но ты должен идти с поднятой головой и не позволить при этом смерти сделать тебя бесчувственным, потому что самый строгий наставник целителя – смерть – может учить тебя только до тех пор, пока сердце не зачерствело. Сегодня у тебя первая и последняя возможность оглянуться на свой путь и понять, готов ли ты идти дальше, чтоб снова и снова стоять глаза в глаза с больными людьми перед лицом смерти, сохраняя при этом человеческую душу, сердце и разум. И это главное решение твоей жизни.
Три сестры (фацетия)
В семье простого крестьянина случилось несчастье. Молодую жену во время сенокоса случайно задавило упавшим деревом. Через некоторое время крестьянин, оставшийся один с дочкой на руках, женился второй раз на женщине, у которой была дочка примерно такого же возраста. Девочки росли вместе, крестьянин, который, благодаря удачной женитьбе, приобрел новый земельный надел и усадьбу, сменил дом и увез свою дочку от первой жены от всей ее родни со стороны матери.
Прошло пятнадцать лет. Семнадцатилетние девушки стали ходить на вечеринки и танцы в поисках возможного супруга. Мачеха и ее дочка сказали крестьянину, что его дочка должна уступить очередь на свадьбу своей сводной сестре. Дело в том, что по обычаю крестьянская семья играет в год не более одной свадьбы, чтобы сохранить деньги и порядок.
Дочка крестьянина отличалась от своих подруг не столько красотой, сколько тихой приветливостью, умом и каким-то изяществом движений даже во время самой трудной работы. Это то и изящество во время вязки снопов и привлекло внимание к ней сына одного из самых уважаемых хозяев в этой провинции, и он предложил ей руку и сердце.
Когда девушка рассказала о предложении отцу и попросила его принять сватов и не отказать им, отец испугался. Он помнил о требовании своей жены и ее дочери и боялся лишить падчерицу всякой надежды на замужество в этом году. Он думал всю ночь, а наутро отослал дочку с письмом в старую деревню к ее дяде и к своим братьям. В письме он поручал им согласиться на брак дочери и сыграть свадьбу как бы “вопреки” его согласию.
Все произошло, как и было задумано, и через год с небольшим у дочери крестьянина родилась тройня. Три очаровательных девчушки кричали, сопели и улыбались в доме счастливых родителей.
А в это время дочка мачехи с большим трудом с помощью местной колдуньи нашла себе богатого, но отвратительного и старого мужа, и перешла жить в его дом. Шли годы, росли девочки, но бог не дал дочке мачехи утешения в виде младенца. Она потеряла красоту, потучнела, озлобилась и тихо старилась в окружении богатства, раболепства и ненависти.
Через еще какое-то время кто-то из проезжих рассказал о своей встрече со счастливой красивой молодой женщиной, которая выглядит не старше 22-25 лет, хотя ее трем дочерям исполнилось уже по двенадцать. Трудно себе представить ярость женщины, когда она поняла, что речь идет о ее сводной сестре. Она нашла самую сильную в той стране колдунью, заплатила ей очень большие деньги и пообещала подарить кроме этого семейные драгоценности, если она наведет порчу на тройняшек или сумеет их заколдовать.
Ведьма согласилась и наложила страшное проклятие на трех сестер, вследствие которого одна из них превратилась в лягушку, другая в лебедя, а третяя в зайца. Так как девушки и их мать не были виновны перед Б-гом, это заклятие не могло быть постоянным и должно было кончиться в тот миг, когда хоть в одну из девушек влюбится юноша и предложит ей разделить с ним ложе.
Девушка, превращенная в лягушку унаследовала тихую приветливость своей матери, и благодаря этой приветливости и Божьей милости, ее заметил и оценил молодой принц. Как же он был счастлив, когда лягушка в его постели превратилась в прекрасную девушку, но еще счастливее была девушка, которая не только нашла себе мужа, но и вернула красоту себе и своим сестрам.
Вторая сестра спустя короткое время после обратного превращения из лебедя в девушку встретила пожилого, но очень красивого и умного рыцаря. Она вышла за него замуж и только после этого поняла, насколько ревнив и подозрителен ее супруг. Непрерывные упреки и подозрения сделали ее жизнь тяжелой и превратили юные чистые черты лица в подобие статуи. Они были такими же жесткими и неподвижными, как лица каменных и деревянных фигур, украшающих коридоры и залы замка, в котором она жила. На этом лице было невозможно заметить следы эмоций и чувств, с кем бы ни танцевала юная леди на придворных балах. И вслед за лицом незаметно шажок за шажком стало черстветь и окаменевать ее любящее сердце. Постепенно юная девушка превратилась в каменную статую столь же верную сколь и холодную.
Третяя сестра встретила молодого красивого студента, который кончал обучение и собирался приступить к работе в королевской артиллерийской академиии. Недолгое время спустя после свадьбы во время каких-то учений или стрельб он был тяжело ранен разорвавшейся пушкой и девушка оказалась на руках с совершенно больным мужем и маленьким ребенком. День и ночь она ухаживала за ними и так старалась не думать ни минуты о себе и не привлекать к себе и к своим проблемам ничьего внимания, что в течении нескольких месяцев лицо ее сморщилось от забот, волосы поседели и молодая женщина превратилась в бодрую добрую старушку, на лице которой всегда светилась добрая всепонимающая улыбка. Эта “старушка” воспитывала маленькую дочку, ухаживала за больным мужем и давала советы и оказывала помощь всем соседям и родственникам. Она пользовалась всеобщим уважением и к ней прислушивались как к старейшине, потому что ее возраст и мудрость увеличились многократно за счет страданий, выпавших на ее долю.