Дарник всем этим был немало смущен, порывался даже делать ответные подарки, но Калчу охладила его пыл, сказав, что так у них принято передавать для кагана налоги:
– У нас, в отличие от вас, словен, никто не ездит и подымные подати не собирает. Каган просто созывает тот или иной улус к себе на пир, и все являются с подарками согласно их достатку. И кагану польза и никто себя подневольным не чувствует.
Когда позже Дарнику принесли опись полученных даров и их оценочную стоимость, он был сражен полученной суммой, что превышала дань от Хемода и хазарскую оплату вместе взятые. Теперь он хоть частично мог этими подношениями выплатить жалованье в княжеских мастерских, да и кое-что подкинуть хорунжим и сотским. Как же все-таки быть богатым правителем приятней, чем правителем бедным!
Все происходящее совершалось столь стремительно и необычно, что даже самые большие умники и с той и с другой стороны не могли до конца представить, к чему это все может привести: будет ли Дарник оставаться князем, лишь называясь Князьтарханом, или превратится в полновесного степного правителя, которому важны будут только мастерские и будущие пашни Дарполя.
По договоренности сразу после посвящения Князьтархан должен был отправиться в свою новую Ставку, которую, как он и хотел, кутигуры разбили ему в трех верстах выше по течению реки. Милида узнала об этом уже на самом пиршестве, сильно испугалась и попросила ее пока оставить в дарпольских хоромах.
– Как хочешь, – сказал он ей. – Только, боюсь, кутигуры не позволят своему кагану спать одному в холодной постели.
В ответ она сердито ущипнула его за руку – пока что все семейные сцены между ними ограничивались только этим. Альдарика Дарник все же распорядился оставить в Дарполе у кормилицы – ведь всегда есть вероятность, что славные степные подданные могут проявить воинскую смекалку и просто перережут горло новоиспеченному кагану и каганше. Если уж свои ратники захотели его как следует поджарить, то недавним врагам само их Вечное Небо велит. Из тех же соображений не позволил он провожать себя в Ставку и Корнею с Ратаем. Чудо-мастер по-детски обиделся, а воевода-помощник все тотчас же понял – хорошо помнил слова Дарника брошенные когда-то, что самая лучшая смерть для великого воителя – это смерть от яда или предательского кинжала, ведь тогда у него навсегда остается слава непобедимого полководца на ратном поле. Вместе с князем и княгиней в Ставку последовала лишь Малая княжеская ватага из двадцати гридей.
Кутигуры для своего кагана постарались на славу. Золотая юрта, названная так за желтую вышивку наружной стены, имела больше трех саженей в поперечнике. Два очага для обогрева, широкое ложе на деревянном настиле, резные сундуки, множество ковров, причудливые козлы для развешивания одежды и оружия, масленые светильники и сальные свечи, приготовленное питье и даже лохань с крышкой для ночных нужд.
– Тут еще просторней, чем в наших хоромах! – совсем успокоившись, воскликнула Милида. – А Квино ко мне приезжать сможет?
– Думаю, да. Только чуть попозже, – пообещал он, прислушиваясь к звукам за стенами юрты. Там слышен был лишь голос Калчу, приказывающей кутигурским караульным соблюдать тишину.
Зато долго не могла угомониться княгиня-каганша, снова и снова ласкаясь к своему столь вознесшемуся мужу. В коротких перерывах резво соскакивала с ложа, дабы подбросить дров в огонь, попить воды или принести ему и себе гроздь хемодского винограда. В хоромах, где каждый шаг и движение хорошо были слышны на нижнем ярусе, она себе таких вольностей не позволяла. Спали они лишь короткими урывками, тем не менее утром проснулись вполне свежими и бодрыми.
Возле двери на козлах висела новая каганская одежда, а княжеская была убрана. Когда только успели – Дарник готов был поклясться, что вечером на козлах ничего не висело. С любопытством натянул шелковую рубашку, а поверх шелковый халат с теплой войлочной подкладкой. Пошевелил плечами и руками, было чуть непривычно, но вполне сносно. На голову он нацепил свою шерстяную облегающую шапку с закрепленной на ней княжеской короной – прежний головной убор ему перед тарханами отстоять удалось. Слегка насторожило, что для Милиды новой одежды не было: либо просто не успели, либо принимают ее за не совсем законную каганшу.
Перед выходом Рыбья Кровь чуть отодвинул край войлока над деревянной дверью и выглянул наружу. Увидел плечо стоявшего у двери кутигурского караульного, а поодаль Калчу с тремя тарханами, четвертый, приболев, уехал к себе в улус еще во время пиршества, а также собственных гридей во что-то веселое играющие с кутигурскими парнями, судя по одежде и оружию его новой каганской охраны. Смех воинов – это то, что надо, и толкнув дверь, Князьтархан вышел наружу. Его преображенный одеждой вид приветствовали не меньше двух сотен кутигур стоящих между ближайшими юртами.
Калчу с тарханами приблизилась к Дарнику.
– Готов ли ты, Князьтархан сказать нам свое первое слово? – в ее голосе слышалось сомнение, не нужно ли ему еще время и ее советы, чтобы лучше подготовиться к столь важному первому выступлению.
Но князю дополнительная подготовка не требовалась, и когда чуть погодя в Золотую юрту явились двадцать главных воевод и старейшин, он обратился к ним с заготовленной еще ночью речью:
– Я знаю, как вам всем нелегко было сделать выбор в мою пользу. Такие же сомнения есть и у Дарполя. Дабы победить это недоверие, нужно сделать так, чтобы все сразу увидели пользу от нашего союза. Во-первых, все железо кутигурам будет продаваться в четыре раза дешевле, чем было у вас с хемодцами, не четыре овцы за наконечник стрелы, а только один. Во-вторых, кутигурские воины будут обучаться ромейскому ратному делу, которое сделает их непобедимыми при встрече с любым войском. В-третьих, дарпольцы обучатся тому, что кутигуры умеют лучше, чем словене, ромеи и хазары. Только помогая друг другу, мы сделаемся в десять раз сильнее и богаче.
Если с наконечниками и ромейским строем все было понятно, то насчет собственных военных достижений тарханы потребовали разъяснения.
– Полтора года назад я был весьма поражен, как быстро могут передвигаться ваши гонцы с подменными лошадьми, – признался Рыбья Кровь. – С вашего согласия хочу чуть расширить эту вашу ямную гоньбу, чтобы быстро перемещаться могли не один-два гонца, а пятьдесят или сто конников. Пять дней и тысячное войско уже за пятьсот верст.
Недоуменно переглянувшись между собой, кутигурские воеводы тотчас же принялись дружно возражать Князьтархану:
– Весьма тяжело будет в скудной степи содержать постоянно каждых пятьдесят верст по сто коней, а при них десять-двадцать пастухов и сторожей.
– Каждый воин привыкает к своему коню, и на незнакомой лошади будет терять половину своей силы.
– Одной тысячи всегда будет мало, а пять тысяч гоньбой все равно быстро не перекинуть.
– Совсем скрыть ямную линию не получится, и враг легко отобьет малый передовой полк.
– Даже десять ямов это тысяча самых лучших лошадей, если их забрать из кочевий, это сильно уменьшит мощь кутигурского войска.
Столь дружный и доказательный отпор сильно смутил Дарника, пришлось на ходу выкручиваться из затруднительного положения.
– Всегда рад услышать мудрые слова. Заодно вы облегчили мне выбор ближних советников. Пока что это будут те пять воевод, что помогли исправить мне мое ошибочное намерение. С ними я буду встречаться два-три раза в неделю для быстрого решения текущих дел, и раз в месяц я собираюсь созывать большой Тарханский Совет, в который вы сами выберете по пять уважаемых человек от каждого тарханства.
Встретив одобрительный взгляд Калчу, он понял, что сделал все как надо.
Уже вечером, после того, как основная часть кутигурских воевод разъехалась по своим улусам, был собран Малый Совет, куда кроме пятерых спорщиков вошли еще Калчу и два предложенных ею седовласых старейшины. Решали дела мелкие, но очень важные: обустройство Ставки ристалищем и торжищем, строительство Длинных домов и бань для княжеских гридей, порядок принятия дарпольцев в Ставке и посещения Дарполя кутигурами и даже отличительные знаки гонцов между обеими столицами, дабы ничто и никто их не задерживало. Но главным, конечно, было сватовское дело. Двум с половиной тысячам парней из Дарполя срочно требовались жены.
Как у любого воинственного племени в то время, количество женщин в степных кочевьях намного превосходило число женщин. Поэтому воспрепятствовать бракам между кутигурками и дарпольцами могла лишь робость самих невест и опасения их родичей. Поэтому первое время Князьтархану самолично пришлось объезжать с «женихами» ближние и дальние кочевья, выступая в качестве свахи, которой невозможно было отказать. Но уже после двадцатой свадьбы, робость и опасения кутигур ослабли и можно было посылать из города одних холостых ратников и таким образом до конца зимы было сыграно не менее двухсот свадеб, а к лету еще столько же. Причем замуж порой выскакивали такие неказистые и страшненькие, что приходилось только диву даваться. Мало кого из «женихов» смущало и наличие у «невест» выводка детей. И возле Дарполя по соседству с ипподромом стал вырастать Кутигурский посад из юрт и загонов для скота. В самом городе места уже не хватало, а Петлю задумано было отвести под садовые и виноградные огороды – не вечно же отдавать Хемоду дирхемы за вино и фрукты.
Обнаружив, что в Дарполе раз в неделю по ромейскому обычаю бывает целый день отдыха от обычных работ, кутигуры быстро приноровились по воскресеньям приезжать целыми семьями либо в Кутигурский посад, либо в Ставку, что сильно оживило и там, и там торговую и развлекательную жизнь. Одна за другой возникали платные поварни и гостевые юрты. Второе дыхание обрел и сам ипподром, где по воскресеньям, кроме скачек и стрельб, сходились в поединках с лучшими ратниками кутигурские батыры.
Увидев, что в сам город толпы степняков вовсе не стремятся ворваться, дарпольцы заметно успокоились, и уже сами все смелее выбирались в Ставку или на совместную с кутигурами загонную охоту. Единственно, чем были недовольны в городе, что князь Дарник подгреб под себя все выданные ему кутигурские подарки, словно содержать свой новый каганский двор он мог на прежнюю княжескую десятину. Ну тут уж ничего не поделаешь – шкурная зависть она всегда и есть шкурная зависть.
Многих также интересовало, как князь распорядится своими женами. Тут для Дарника особого затруднения не возникло: Милида с Альдариком и словенкой-кормилицей прочно обосновались в Ставке, лишь иногда навещая своих товарок-тервижек в Дарполе. Лидия же с Евлой остались там, где были, чаще обычного получая от князя подарки в качестве извинения за свое участившееся отсутствие.
Словом, то, что недавно всем кутигурам и дарпольцам казалось сложным и не преодолимым постепенно входило в свои определенные рамки.
4.
При выборе оружия заспорили.
– Я согласен только на два двухвершковых (80 см) меча против одного одновершкового (75,5 см), – решительно заявил Гладила.
– Против одного меча и локтевого щита, – высказал свое условие князь.
– Не, не пойдет, ты своим щитом прошлый раз мне все пальцы отбил.
– Он тебе и сейчас одним мечом пальцы отобьет, – уверенно бросил Корней. Вчера, слезая с коня, он подвернул ногу и сегодня был вне воеводского состязания.
– Ну что ж, одновершковый, так одновершковый. – Князь вместо щита надел два стальных наруча, взял более короткий меч и встал в круг.
Оруженосцев отослали прочь и на поляне в окружении голых тугаев остались лишь князь и четверо ближних советников. После воссоединения с кутигурами Рыбья Кровь восстановил старый порядок, по которому старшие воеводы должны были отдельно от воинов шесть дней в неделю обучаться с лучшим поединщиком своей хоругви, а на седьмой день сдавать усвоенное умение лично князю.
Гладила вышел в круг чуть набычась. Развернувшись боком и выставив вперед левый меч, он отвел и напружинил правую руку, готовый мгновенно уколоть вторым мечом. Дарник сделал пробный выпад: ударил по левому мечу. Правая рука Гладилы слегка дернулась, но большого замаха не последовало. Еще выпад и три шага в обход и снова тысячский экономил силы: поворачивался по оси, но правый меч в дело не пускал. Тогда князь переложил свой меч в левую руку и пошел вокруг противника с левой стороны и на его новый выпад Гладила поневоле вынужден был выбросить навстречу правый меч. Дальше рубка пошла почти без предосторожности. Два меча против одного все же были большим преимуществом, и князя спасали лишь наручи, которые он подставлял под ответные удары в качестве щита. Занятия с лучшими мечниками сделали свое дело – вместо деревенского увальня перед Дарником был уже вполне искусный боец. Однако навыки, быстрота и коварство князя были чуть выше, и когда Гладила совсем поверил, что непрерывное размахивание мечами ему поможет, Дарник дождался, когда оба двухвершковых меча взметнулись вверх, стремительно бросился под них и сделал ногой тысячскому подсечку. К чести Гладилы он, опрокинувшись на спину, не выпустил мечей из рук и продолжал ими, уже лежа, размахивать, не подпуская к себе князя. Это его, впрочем, не слишком спасло. И получив тупым лезвием по болезненному удару по обеим лодыжкам, он вынужден был признать себя побежденным.
Далее настала очередь Сигиберда. Старый воин был еще более сдержан в ударах, чем Гладила, только умело защищался, но при этом как-то ухитрился своим левым мечом коснуться голени Дарника. Удар получился достаточно чувствительным даже через сапог и дополнительную войлочную накладку.
– Без ноги уже! Без ноги! – радостно завопили «ближние». Победа над князем была для них всегда самым великим праздником.
Дарник не возражал: без ноги так без ноги. Почему бы дядю Милиды немного не порадовать?
Третьим выступил Ратай, получивший недавно за свои оружейные придумки прозвище Второй После Князя. В силу молодости и слабосильности он не мог выдержать долгие упражнения с тяжелыми мечами, поэтому атаковал сразу и не останавливаясь. За мельканием стали трудно было уследить. Князьтархану потребовалась вся его изворотливость, чтобы ловить удары на наручи и улучить момент для победного касания. Два выпада случились одновременно: меч Дарника коснулся шлема противника, а меч Ратая чиркнул по княжескому плечу.
Мнения судей разделились:
– Победил Ратай! – крикнул Корней.
– Дарник был первым! – не согласился Гладила.
– А по-моему, ничья! – возвысил свой голос Сигиберд.
– Я выиграл! – поддразнил советников князь.
– Нет, я! – обиженно заорал оружейник.
– Если ничья, то победил Ратай, – определил Корней.
– Это почему же? – удивился Дарник.
– Потому что ты должен побеждать ни на полвершка, а с явным преимуществом.
Против этого трудно было возразить. Советников распирало приподнятое настроение – когда еще им удавалось так достойно постоять за себя.
Позвали оруженосцев и прямо на поляне сели, постелив кошму на снег, перекусывать холодным мясом, сыром и ячменным вином.
Месяц прошедший со дня «Венчания на царство», как это называла Лидия, постепенно все расставил должным порядком: два-три дня в неделю Князьтархан проводил в Ставке, наблюдая за совместным ратным обучением дарпольской и кутигурской хоругвей, два-три дня находился в Дарполе по городским делам, и день-два разъезжал по дальним вежам и кочевьям, где главным образом устраивая брачные игрища между холостыми ратниками и кутигурскими вдовами и молодицами. Самое удивительное, что даже в этой постоянной круговерти всегда находилось время и для такой приятной отдушины, как скрытые в тугаях поединки «ближних».
После хорошего мужского развлечения можно было и о делах поговорить.
– Десять молодых женатых абориков хотят перебраться к нам в Дарполь, – сообщил Сигиберд. – Просят княжеского слова, что их никто обижать не будет.
«Вот они, мои первые подданные!» – замер от удовольствия Рыбья Кровь.
– Здорово! – обрадовался Ратай. – Раз перебираются, значит, уверенны в своих силах и хотят достичь чего-то большого. Каким ремеслом владеют? Ведь не в ратники они к нам с женами собрались?
– Видно тесно им на своем острове стало, – усмехнулся Корней. – Только пусть платят за свое защиту.
– А куда их селить? В юртах точно не захотят. В Петлю, что ли? Так не знаем, каким там еще половодье весной будет, – принялся вслух размышлять тысячский.