Выстрелила вечерняя пушка, обозначая начало ночной вахты и время гасить все фонари и свечи. Когда Кит вернулся к беседе, его тон был серьёзным, но осторожным.
— Сэр, могу ли я говорить начистоту?
— Мне казалось, вы это и делали, мистер Фаррел, — сказал я, смеясь и одновременно тревожась от того, что может последовать. — Конечно же. Услышать искренние слова от того, кому можешь доверять — это большая редкость.
Он замолчал на минуту, взвешивая слова так тщательно, как было под силу человеку с его образованием.
— Сэр, — вымолвил он задумчиво. — Много спорят, кто лучше подходит для командования флотом короля: джентльмены–капитаны или морские волки. Я уже заметил, что мистер Лэндон только о том и говорит в ваше отсутствие и завидует вашему положению. — Я кивнул, поскольку угрюмо–враждебный штурман не делал из этого тайны. — Вот как мне это представляется. Сторонники морских волков скажут, что джентльмен не знает моря и не сможет повести людей за собой, поэтому должен предоставить навигацию штурману. Они будут настаивать, что джентльмен–капитан слишком строг к своей команде. Заметят, что джентльмен не в силах рекомендовать хороших офицеров, потому что не понимает их работу, а значит, офицеры могут ввести его в заблуждение и таким образом обмануть короля. — Это было слишком похоже на правду, чтобы оставить меня безмятежным, но мне хотелось узнать выводы Кита Фаррела, поэтому я ограничился кивком. — С другой стороны, морской волк выявит мошенника и сохранит счета в порядке, как утверждают его сторонники. Он будет заботиться о корабле и знать своих людей…
— Но, — воскликнул я, не сдержав тяжести грехов, возложенных на мои плечи, — несомненно, мистер Фаррел, кое–кто заметит, что ваш морской волк слишком уж близок с командой. Не говоря об отсутствии у него родословной и понятия о чести. Как может он уяснить, что честь военного корабля отличается от таковой простого «торговца»? К тому же, он не умеет вести себя в светском обществе. Представьте мистера Лэндона в роли капитана, обедающего вместе с великим магистром Мальтийского ордена или с королём Португалии, мистер Фаррел. Да он опозорится в первую же перемену блюд. Капитан королевского корабля должен быть благородным человеком, ведь это больше чем корабль — это воплощение самой Англии.
— Да, сэр, — кивнул Кит Фаррел. — Я слышал доводы обеих сторон. Но мне кажется, один из недостатков английского характера в том, что нам всегда нужно занять ту или иную позицию, просто чтобы принадлежать к какой–то стороне.
Я вдруг вспомнил, как Корнелия часто заявляла нечто подобное, но с одной небольшой разницей: по её словам, если англичане предрасположены разделяться на две партии, то голландцы не успокоятся, пока не придумают пять или шесть.
— К чему вы клоните? — спросил я Кита.
— Что ж, сэр. Я необразованный человек, как вам известно, ни читать, ни писать не умею — пока вы не окончите моё обучение, во всяком случае, — произнес он с мимолетной улыбкой. — Но мне кажется, что в обеих точках зрения есть зёрна истины, как о хорошем, так и о плохом. Так зачем же одним восхвалять джентльменов и требовать, чтобы все командные посты во флоте были отданы им? И зачем другим проклинать джентльменов и ставить на эти посты только неотёсанных морских волков вроде меня и мистера Лэндона?
— Мистер Фаррел, я слышал, как король с герцогом Йорком много раз говорили об этом, и всем сердцем согласен с ними. По их мнению, командовать должны джентльмены и морские волки вперемешку, соответственно с их достоинствами. Возьмите хоть наше задание. Я, джентльмен, получил один корабль, а капитан Джадж, морской волк — второй…
— Да, сэр, — сказал Кит, — но я хочу, чтобы настал тот день, когда мы больше не будем различать джентльменов и морских волков! Когда джентльмены будут знать море и свой корабль так хорошо, что смогут потягаться в умении управлять кораблём с любым заправским моряком. А морские волки, в свою очередь, станут джентльменами и обзаведутся всеми качествами, потребными, чтобы прилично себя вести за обедом у Мальтийского короля и рыцарей Португалии, сэр.
Огромное красное солнце погружалось в воду позади «Ройал мартира». Я смотрел, как оно окрашивает паруса золотом.
— Мне кажется, в ваших словах что–то есть, мистер Фаррел. Король с герцогом уже начали монаршим указом посылать юных джентльменов в море, некоторых в возрасте тринадцати–четырнадцати лет. Пройдёт немного времени, и у нас появится целое поколение морских офицеров, джентльменов по роду и воспитанию, однако пробывших в море почти столько же, сколько любой морской волк, и познавших своё дело не хуже. — Тут мне в голову пришла неожиданная мысль. — Людей вроде лейтенанта Вивиана, по сути.
— Я не стал упоминать его, сэр, — улыбнулся Кит, — но это правда. Отличный моряк и из хорошей семьи.
Кит Фаррел всегда говорил с редкой откровенностью. Тем не менее, его слова рассердили меня, и я на какое–то время замолчал, чтобы успокоиться, прежде чем обратился к нему снова.
— Очень жаль, что столь чудесный офицер так испорчен подозрениями и своенравием, — сказал я злорадно, тут же устыдившись своих слов. — Его навязчивая одержимость смертью дяди… — Я затих, осознав неподвижность и молчание собеседника. — Но возможно, мне следует больше стараться поладить с ним, мистер Фаррел, если вы говорите, что он — хороший пример для подражания.
Фаррел пожал плечами и улыбнулся, одним этим добродушным жестом рассеяв мою мелочность. Мы углубились в живое обсуждение направлений ветра и в хорошем настроении закончили трапезу.
Когда он собрался уходить, я ненадолго задержал его.
— Вы действительно говорите прямо, мистер Фаррел, — сказал я. — Я ценю это. Я нуждаюсь в этом здесь, на корабле, чьи офицеры верны Харкеру, а не мне. Я разрешаю вам говорить со мной прямо в любое время, Кит Фаррел. Не льстите мне, когда объясняете морскую науку. Если я тупица, так и скажите. Если я совершаю ошибки как капитан этого корабля, скажите мне и об этом. В одном я твёрдо уверен: я не приведу ещё один «Хэппи ресторейшн» и всю его команду в могилу и не предстану за это перед новым трибуналом.
— Я говорю прямо только с людьми, которым доверяю, капитан, — кивнул Кит Фаррел. Он с мальчишеским смущением почесал затылок. — Что ж, сэр, если вы хотите поразмыслить о том, куда ведёт нас дорога жизни и что нас ждёт после смерти, давайте займёмся счислением пути и небесной навигацией. Начнём в дополуденную вахту, капитан?
— А как же названия канатов, парусов и всех кусков дерева? Мне казалось, эти сведения лежат в основе мореходных тайн.
— Верные названия канатов и парусов не уведут вас от подветренного берега, капитан, — улыбнулся он, — и не помогут встать борт о борт с противником. В голландской войне мой отец служил под командованием генералов Блейка и Монка — последний стал теперь лордом герцогом Альбемарлем, — и они так мало знали о море, что кричали: «Поворачивай направо!», «Тяни вон за ту штуковину!» и тому подобное. Это не помешало им победить голландцев со всеми их великими моряками–адмиралами, не так ли? Море — не тайна, капитан, хотя моряки похожи на законников: те и другие делают из своей работы загадку, носят необычный наряд и дурачат прочий люд странным языком. Но идти по морю — это то же самое, что путешествовать по земле, сэр. Главное знать, где вы находитесь, куда собираетесь, как туда попадёте и чем займётесь, оказавшись на месте. Вам не нужно помнить имя коня, чтобы пустить его в галоп или чтоб добраться до следующего города, капитан. И не обязательно заучивать названия всех парусов и вант этого корабля, чтобы выиграть на нём сражение.
Рам–Хэд давно остался позади, и далёкий корабль пропал из виду на просторах Пролива. Я всё ещё оставался на шканцах. Из–за продолжающегося отсутствия Фрэнсиса Гейла с его новой книгой молитв этим утром я подверг команду формальному чтению ежедневной молитвы из старого молитвенника — прекрасно сохранившегося экземпляра, подаренного мне дядей Тристрамом на восьмой день рождения. Лэндон, Кит Фаррел и Маск спустились вниз, так же поступила и бо́льшая часть команды, прихватив деревянные миски для получения последнего приношения Дженкса в качестве полуденной трапезы. На вахте стоял угрюмый помощник штурмана из Ротерхита, выкрикивая иногда команды рулевому у колдерштока на нижней палубе (то были времена до новой моды на управление кораблём с помощью штурвала, как это делается теперь: ещё одно дурацкое новшество, воспетое и принятое по той лишь причине, что его предпочитают европейцы, а значит, оно лучше старых английских обычаев).
Помимо помощника штурмана, мавра Али–Рейса и двух юнг, на шканцах было пусто. Имея так мало свидетелей в пределах видимости, я украдкой вернулся к хилым попыткам освоить искусство мореплавания. На большой пушке правого борта я расположил пустой корабельный журнал, обёрнутый парусиной. Маск скрепя сердце расчертил колонки на каждой странице, и по настоянию Кита Фаррела я старался вносить туда данные о нашем путешествии. Уже тогда каждый капитан должен был вести собственный судовой журнал, но на обречённом «Хэппи ресторейшн» я, подобно большей части моих коллег–джентльменов, просто копировал записи из вахтенного журнала штурмана. Ныне бумаги Лэндона для меня находились под запретом Кита Фаррела. Я обежал взглядом море, такелаж наверху и изучил берег. Потом опустил взгляд и в замешательстве уставился в колонки на странице передо мной.
День недели. Вообще–то вторник, но этого мало для Тринити–хауса, мистера Пипса и Кита Фаррела. В тайном знании моряка каждый день обладал своим собственным символом, уходящим корнями в тёмные миры астрологов и алхимиков, эти символы, как оказалось, особо почитаемы моим штурманом Лэндоном. И хотя я нарисовал все обозначения дней, страница с ними находилась внизу в главной каюте. Фаррел и Финеас Маск сошлись в одном — в решимости не допускать меня к ней. Я решил, что оставлю пока эту колонку пустой.
Месяц и день. Это просто, несмотря на упрямое настояние моряков, что каждый день начинается в полдень, а не в полночь или на рассвете, как принято во всём остальном мире.
Пройденный путь. Я знал это число и записал его: семьдесят шесть. Однако одному Богу известно, что оно означает, поскольку моряки утверждают, будто бы их миля отличается от таковой на суше. Возможно, она больше, а может, и меньше. Фаррел рассказал мне о ней и сообщил точное значение разницы. И это лишь один из многих элементов загадочной новой науки, которую когда–то освоил мой дед; один из многих, проявивших нежелание размещаться в моей голове.
Я услышал внезапный взрыв смеха, посмотрел наверх и увидел двух матросов на канатах бизани. Пройдохи–мартышки глядели на меня, как школьники с большой высоты смотрят на пауков, которых собираются мучить. Их лица пытались изобразить невинность, но безошибочно несли на себе выражение людей, лишь могучим усилием воли сдерживающих веселье. Наверное, я мог бы наказать их за насмешку над капитаном, но вряд ли это улучшило бы моё положение. «Великий Боже, — подумал я, — зачем я это делаю?» Освоение моря — безнадёжная задача, превращающая меня в объект издёвок и унижения. Почему бы мне не прогуливаться по шканцам в надменном блеске, подобно Харрису и остальным? «Твоя судьба в гвардии, — напомнил я себе, — а не в море». Но тут перед моими глазами предстал «Хэппи ресторейшн» в предсмертных муках. Я оглядел свой аккуратный маленький корабль, что с такой живостью скакал по морской дороге, вспомнил терпеливое открытое лицо Кита, когда он учил меня, его суровую решимость, когда я показывал ему буквы. Вот и мой ответ. Я обратил к матросам на бизани хмурое лицо, как бы говорящее: занимайтесь, мол, своим делом, и продолжил потуги с журналом.
Курс. Что ж, мы явно плыли на запад — даже человеку из Бедфордшира знакомо движение солнца по небосводу — поэтому я с уверенностью вывел букву «W». Но теперь мне нужно было записать число, для чего требовался компас, который Лэндон берёг как зеницу ока. И хотя я уже с большой достоверностью ориентировался по неподвижной точке, пустой горизонт — совсем другое дело. Пока не буду больше ничего писать в этой колонке, решил я.
Широта по данным счисления пути. Это, конечно, и есть суть мистического ритуала, проводимого Лэндоном и его помощниками каждый полдень. Я смутно представлял себе значение слова «широта»: речь шла об огромных кольцах вокруг земного шара, или вернее, кольцах не реальных, а выводимых моряками после таинственных наблюдений солнца или звёзд в ночное время, за которыми следовало продолжительное бормотание над книгами, полными необъяснимых чисел. Касательно же «счисления пути», то как же нам вычислить путь по воде? Не шагами же? Фаррел, безусловно, упоминал об этом, но он рассказал мне так много и в такой короткий срок! Я сильно прижал перо к бумаге, сделав кляксу, будто бы случайно залил чернилами верное число.
Ветер. Несколько с кормы, и немного с берега, лежащего к северу. Но я знал, что просто «север» будет недостаточно хорош для Кита Фаррела. Нет, моряки установили существование множества видов севера: «норд–тень–ост», «ост–тень–норд–ост» и так далее. Может быть, всё ещё дует ост–тень–норд, как раньше? Похоже, реи слегка повернулись, но мы сменили курс, что ещё больше запутало дело. Я написал «N», сочтя это достаточной информацией.
Погода. Я взглянул на небо…
Раздался крик дозорного, Тренинника, угнездившегося невероятно высоко на грот–мачте, и, хотя кто–то обвинил бы меня в папизме, я всё же возблагодарил Бога, тень моего деда и старого семейного святого–покровителя Квентина за спасение от истязания судовым журналом. Мне не под силу было разобрать гортанные корнуольские возгласы Тренинника, даже если бы он и не болтался на мачте от восторга, однако Али–Рейс, очевидно, освоивший каждое наречие от Каликута до Каролины, не имел с ними никаких сложностей.
— Порт Лоо, капитан, — сказал темнокожий разбойник. — Первая гавань Корнуолла. К нам плывут лодки.
И действительно, пять или шесть небольших судёнышек выходили из бухты Лоо, быстро лавируя, чтобы перехватить нас, и собрав хороводы морских птиц позади себя. Через несколько минут почти вся команда оказалась на палубе: вахту правого борта, чьей обязанностью было находиться здесь, теснили матросы отдыхающей вахты, пришедшие снизу. Впервые я видел так много людей не на общем построении, позабывшими об осторожности, и Господи всемогущий, что это была за команда! Почти все покрыты бронзовым загаром от стольких лет, проведённых под открытым небом при любой погоде. По крайней мере каждый второй мог похвастать каким–нибудь шрамом, несомненно полученным в одной из многих битв Джеймса Харкера. Я уже знал несколько имён, в большинстве своём начинающихся на «Тре-», «Пол-», или «Пен-» — непривычные фамилии этого корнуольского племени. А вот что они думали обо мне, знает только Бог.
Один смельчак крикнул и помахал приближающимся лодкам. Боцман Ап, стоявший на палубе с выражением тревоги на угловатом валлийском лице, взглянул на меня, ожидая указаний, но я покачал головой. Увидев это, второй человек закричал, а за ним третий. В считанные секунды вдоль всего борта корабля скакали, вопили и смеялись «юпитерцы».
Встревоженные суматохой, Маск и Кит Фаррел вернулись на шканцы.
— Полагаю, это и есть так называемый мятеж, — проворчал Маск. Он потёр белые руки и уставился безутешным взором на буйную команду.
— Думаю, нет, — улыбнулся я. — Это их родина, Маск, так близко, что они почти способны её коснуться…
— Или бросить нас с вами рыбам и повернуть к ней, если это придёт им в головы, — ответил он.
— Все они много месяцев, если не лет, пробыли вдали от дома. Раз уж мы должны ползти вдоль берега, пусть порадуются этому, пока могут.
— Похоже, наши занятия заинтересовали капитана Джаджа, сэр, — сообщил Кит.
Подняв подзорную трубу, я увидел Джаджа на шканцах, изучающего «Юпитер» через подзорную трубу. Он отказался от парика и белил, обнажив бритую голову с седой щетиной и строгое лицо воина, так несочетающееся с изящным турецким халатом из жёлтого шёлка.
— Я сомневаюсь, что капитан Джадж одобряет такие излишества со стороны команды, мистер Фаррел, — сказал я. — Но если он желает вести нас вдоль Корнуолла так быстро, как только позволит ветер, я хотя бы дам моим людям утешение в возможности связаться с близкими.
Первая лодка из Лоо достигла пределов слышимости, и с неё раздался выкрик:
— Джон Крейз из Мачларника! — Молодой бородач из вахты левого борта помахал в ответ. — Джон Крейз, твоя мать три недели как умерла! — Крейз отвернулся, утешаемый приятелями.