— Кто скажет, что я видел и чего не видел, капитан? — пожал плечами Гейл. — Мои воспоминания приходят и уходят в последнее время. — Тут его лицо посуровело, и он обернулся к Певереллу. — Но будьте уверены в одном. Если этот червь выдвинет какие–либо обвинения против мальчика, — казначей съёжился под его пристальным взглядом, — мои показания на трибунале будут ясны, как божий день.
— Беззаконие… — Певерелл едва мог говорить. — Ты служишь дьяволу, а не Богу. У меня есть друзья, и я отомщу тебе, грязный пропойца.
— Никому и ничему вы не отомстите, Стаффорд Певерелл, — свирепо проговорил Гейл. — В старые времена церковь давала убежище тем, кто нуждался в нём, священный гнев Господень защищал их от преследователей. Так же поступаю и я. С согласия лейтенанта Вивиана я принимаю мальчишку к себе на службу. — Вивиан кивнул. — По всем законам теперь он служит мне, а значит, и милорду архиепископу, и Господу Всемогущему. Запомните, Певерелл. Моя шпага двенадцать лет не пробовала крови, но если вы окажетесь рядом с этим парнишкой, находящимся отныне под моей защитой, чтобы обратить его в католичество или с любой другой целью, я насажу вас на неё, как и подобает поступать с таким перезрелым боровом, как вы.
Лицо казначея исказилось так, что на шее и лбу запульсировали вены. Секунду он стоял, разрываясь между страхом и гневом. Затем резко развернулся и скрылся в своей каюте. Андреварта растерянно поглядывал то на Джеймса Вивиана, то на преподобного Гейла. Капеллан кивнул в сторону лейтенанта, и мальчик подошёл к привычному для него хозяину, который прикоснулся рукой к шляпе и вернулся к своим обязанностям на шканцах. Боцман Ап, убедившись, что убийство и подобные беспорядки на корабле остановлены, в свою очередь притронулся костяшками пальцев ко лбу и покинул рулевой пост.
Я начал было благодарить Фрэнсиса Гейла, но тот вскинул руку.
— Простите меня, капитан. Я должен вернуться к прерванной беседе, а эта бутылка оказалась особенно красноречивой.
Он направился к своей каюте, и я воззвал ему вслед:
— Мы ещё поговорим, пастор! Вы не сможете избегать меня в течение всего плавания!
— Ох, мой дорогой капитан, — сказал он, — вы будете удивлены тем, как долго я способен уклоняться.
Глава 11
Кит Фаррел скрёб пером по бумаге, разбрызгивая чернила во все стороны. Он медленно провёл неуверенную линию вниз, затем повернул перо направо и нарисовал что–то вроде кольца, как его и учили. Подняв перо, перенёс его чуть правее, где нацарапал фигуру, отдалённо напоминающую арку. Ещё правее появились наброски молнии и столба с перекладиной. Кит остановился, посмотрел на бумагу и нахмурился. С выражением глубокой концентрации на лице он нарисовал вставший на бок гребень, прочертив по очереди три его зуба. И наконец, вывел ещё одно кольцо с линией, идущей вниз слева от него.
Он посмотрел на результат своих трудов и с каплей гордости произнёс:
— ЮПИТЕР.
— Действительно, Юпитер, — сказал я. — Вы умеете писать название своего корабля, Кит Фаррел. Благодарите Бога, что не служите на «Констант реформейшн».
Это случилось на следующий день после стычки со Стаффордом Певереллом. «Юпитер» пересекал Ирландское море в северном направлении под чистым приветливым небом. Настроение на борту улучшилось вместе с погодой, и от Малахии Лэндона не было слышно ни слова о мрачных предзнаменованиях гибели.
Этим утром я сидел в своей каюте с дедовой шкатулкой в руках и изучал надпись на передней стенке: «МКБК 1585». Мэтью Квинтон, барон Колдекот. Мой дед. За год до того, как он унаследовал графский титул. Я открыл шкатулку и посмотрел на ряд инструментов. Когда я играл с ними в детстве, они казались бессмысленными, и так же, мне казалось, будет и сейчас — десять лет я не удостаивал содержимое шкатулки внимания. Но как ни удивительно, теперь оно обрело определённое значение. Вот это, очевидно, календарь, а вот… что ж, это миниатюрные солнечные часы, не иначе. Один прибор — явно компас для пеленгования — у Лэндона и Кита Фаррела были увеличенные версии того же инструмента, который они называли буссолью. Я подошёл к кормовому окну, направил прибор на далёкий ирландский паром и определил направление. Другой диск напоминал компас, но имел шкалу с названиями месяцев и другую с часами и минутами. Значит, это ноктурлабиум — инструмент, используемый штурманом и его помощниками, чтобы ориентироваться по Большой Медведице! Ещё там была таблица, которая позволяла определить время прилива в любом месте на земле. Выходит, не так уж всё и загадочно! Мой дед сумел освоить это устройство, сумею и я: МК 1662.
Звон колокола обозначил смену вахты, Кит Фаррел спустился вниз, и в мгновение ока я из ученика превратился в учителя и начал посвящать Кита в словесные таинства, выписав на грифельной доске алфавит и предложив ему повторять звучание букв по памяти. Затем я показал ему, как правильно держать перо, и научил писать собственное имя — вернее, выводить слово «Кит», поскольку неучёного человека и «Кристофер», и «Фаррел» могли обескуражить не хуже, чем стихотворение Мильтона. Вторым его словом было «корабль», хотя потребовалось время, чтобы заставить «р» и «б» маршировать по бумаге в нужном направлении. Третьим словом стал «Юпитер». Финеас Маск, который для бродяги с таким сомнительным происхождением был подозрительно образованным, наблюдал за моими стараниями с улыбкой, пока не заскучал, и тогда отправился на палубу выкрикивать оскорбления в адрес отдалённых берегов Уэльса. Я надеялся, что направление его желчных излияний не будет превратно понято командой «Ройал мартира», идущего параллельным с нами курсом в нескольких сотнях ярдов по правому борту.
— Ох, капитан, — произнес Кит Фаррел, возвращая меня назад из мира грёз, — если морская наука также сложна для вас, как грамота для меня, то я думаю, нам нужно… — он замер, глядя через моё плечо в окно боковой галереи.
— Мистер Фаррел?
— «Ройал мартир»… — начал он, но не произнёс больше ни слова из–за внезапной яркой вспышки и мощного грома, разнёсшегося в тот же миг и оглушившего нас обоих. Я обернулся и увидел, как весь корабль Джаджа окутался дымом. Он дал полный бортовой залп. Он стрелял в нас.
Матросы бросались прочь с нашего пути, когда мы бежали на шканцы. Заметно было, что они удивлены, но никто не проявлял паники, которой я ожидал бы от людей под обстрелом. «Почему Вивиан не приказал очистить палубу? И почему Джадж стрелял в нас?».
Второй бортовой залп проревел из батареи левого борта «Ройал мартира». Мы достигли шканцев и нашли Джеймса Вивиана, ухватившегося за поручень и с каменным лицом глядящего на корабль Джаджа. Маск прижался к поручню левого борта с белым как саван лицом и с подозрительно влажными панталонами. Только в этот момент я осознал, что в нас ни разу не попали. Мачты стояли, паруса целы, корпус не получил ни царапины.
Пушки «Ройал мартира» не были заряжены ядрами!
— Лейтенант Вивиан, — сказал я, присоединяясь к нему у поручня. — Что, во имя Христа…
Первая пушка батареи левого борта «Ройал мартира» закончила фразу за меня. И если бы этого было недостаточно, с задачей бы справилась следующая за ней пушка, выстрелившая на считанные секунды позднее. Потом следующая, и другая, и ещё одна после неё. И тогда я понял.
— Это салют, — тут же объяснил Кит Фаррел. — Они даже вывесили все свои вымпелы и сигнальные флаги. Королевский салют, капитан.
— Сегодня нет никакой годовщины, нет повода для всего этого, — возразил Вивиан.
— Может быть, он хотел впечатлить нас своей стрельбой, сэр? — предположил Кит. — Я насчитал два полных бортовых залпа меньше, чем за пятую часть склянки, затем эти последовательные выстрелы. Вряд ли найдётся много кораблей в нашем флоте, способных повторить такую скорость стрельбы. В любом флоте, если подумать.
Я дал себе слово провести боевые учения с большими пушками при первой же возможности — то есть, когда «Ройал мартир» окажется вне поля зрения и не сможет злорадствовать над нашей неполноценностью, ведь если Джадж замыслил произвести впечатление, он всецело преуспел. Он говорил мне, что почти все его матросы были ветеранами, плававшими с ним раньше и отточившими свои навыки в великой войне с голландцами. Их мастерство наглядно объясняло, почему даже знаменитые моряки на «маслёнках», мой шурин в их числе, не смогли устоять против этих «железнобоких» на воде.
— «Мартирцы» поднимают сигнал «всем капитанам прибыть на борт», сэр, — доложил Кит.
— Ну что ж, — кивнул я. — Возможно, капитан Джадж будет достаточно любезен, чтобы объяснить, для чего именно он решил израсходовать столько королевского пороха.
Боцман Ап и его команда подвели баркас — при таком лёгком волнении мы тянули его за собой — и Мартин Ланхерн собрал гребцов. Они доставили меня на «Ройал мартир», где я был встречен почётным караулом, свистком боцманской дудки и угрюмым лейтенантом Уоррендером. Позади меня стояли Ланхерн, Леблан и Ползит, щеголяя поспешно созданными Лебланом нарядами — вполне достойный эскорт для наследника Рейвенсдена. Я приветственно приподнял шляпу в сторону кормы и развевающегося на ветру королевского вымпела. Делая это, я был потрясён видом человека, которого не встречал со своей первой ночи в Портсмуте. Мой прежний жестокий противник — бритоголовый Лайнус Брент — оглядел меня с ног до головы, затем повернулся спиной и склонился над моряком, лежавшим на палубе без сознания в луже собственной крови.
— Попал под отскочившую пушку, сэр, — объяснил Уоррендер, пока мы шли к шканцам в сопровождении его свиты, не отстающей ни на шаг. — Должен был сообразить, что нельзя там стоять — пятнадцать лет на службе. Он теперь только в коки годится, если сумеет получить назначение, а иначе — работный дом. Да смилостивится Бог над теми, чьи дни сочтены. Вроде бедного капитана Харкера.
Уоррендер произнёс эти слова тихим отстранённым голосом, озадачившим меня. Однако мне некогда было размышлять о его странном поведении — мы уже поднимались на шканцы. Годсгифт Джадж выглядел почти по–военному, по крайней мере, согласно его собственным совершенно уникальным стандартам. На нём был красный камзол в персидском стиле, который издалека можно было принять за гвардейский мундир. У бедра висела шпага, огромный парик нелепо покрыт чёрным тюрбаном, а в руке он держал объемистый кубок с вином.
— Капитан Квинтон, — почти пропел он. — Отличный день, дорогой сэр. Надеюсь, наш небольшой салют вас не потревожил? — С хитроватой улыбкой он похлопал меня по плечу. — Наверное, следовало бы предупредить вас, но мне так не терпелось отметить радостные вести.
— Вести, капитан?
— Принцесса, сэр! Новорожденная дочь герцога и герцогини Йоркских! Шлюпка из залива Кардиган привезла новость всего полчаса назад. Вы ведь присоединитесь ко мне, чтобы выпить за это славное событие?
Моя любовь к стране и королю была отнюдь не слабее, чем у любого другого, но я испытывал немалое смущение, снова стоя в наполненной ароматами главной каюте Джаджа и провозглашая тост за юную малышку в далёком Уайтхолле. Навряд ли, думал я, ребёнок стоит такого внимания. Девочка или умрёт в младенчестве, или её оттеснят все будущие сыновья герцога, и более того, многочисленные отпрыски короля Карла и его новой королевы–португалки. Похоже, изысканный Джадж в который раз пытается показать, какой истинный он кавалер — преданнейший роялист. Мне тошно было смотреть на него. Несомненно, отчасти мои чувства объясняли избранный им способ отметить прибавление в королевской семье и продемонстрированное при этом явное превосходство его корабля и команды над моими.
Таковы были мои мысли, поскольку видеть будущее нам не дано. Ни Годсгифт Джадж, ни я не знали, что в тот апрельский день 1662 года мы пили за рождение её христианнейшего величества Марии Второй, которая однажды по воле Господа и в результате нескольких неожиданных поворотов судьбы окажется правящей королевой Англии и женой Вильгельма Оранского, почившего и неоплаканного голландского короля. Королевой, что была на двадцать два года младше меня, однако много–много времени прошло с тех пор, как я наблюдал её похороны.
После того, как мы выпили достаточно верноподданное, по мнению Джаджа, количество вина, и он опять, не стесняясь, потребовал поддержки дома Квинтонов, я был усажен за стол перед расстеленной картой западного побережья Шотландии. Подобно нашему верховному властителю королю, когда речь заходила о жизни и смерти, Годсгифт Джадж отбрасывал заботу о своей внешности и бессмысленную манерность, и становился совсем другим человеком, решительным и прямым. Собственно говоря, именно таким, какому Оливер Кромвель и доверил бы командование мощным боевым кораблём.
— Итак, капитан Квинтон, — сказал он, — вот что я предлагаю. Достигнув оконечности Кинтайра, мы пошлём сообщение в Дамбартон с приказом королевскому полку начинать движение к берегу. Вы возьмёте себе лоцмана для плавания по шотландским водам — я, конечно же, не нуждаюсь в подобном. Затем мы двинемся к Саунд–оф–Джура — вот здесь — пройдём в Ферт–оф–Лорн — здесь — и пробудем на виду возле Малла, Лисмора и у других берегов вплоть до самого Ская. — Он указывал на проливы и островки у побережья, которые даже на карте выглядели чужими и враждебными. Я разглядывал, как море простирает свои пальцы глубоко в гористые земли, и замечал множество рифов и отмелей, рассыпанных вдоль нашего маршрута. — Это привлечёт к нам внимание Гленранноха и, возможно, изменит его настроение до прихода солдат в Обан. Мы нанесём ему визит, безусловно, и кое–кому из других лидеров в этих землях. Маклейну, конечно, и Макдугалу из Данолли, и нескольким кланам Макдональдов: Кланраналду, Гленгарри, Лохиелу… — Он умолк и задумался на минуту, рассеянно барабаня по карте ухоженными пальцами. — И ещё Ардверрану, наверное. Да, и Ардверрану. Им всем не помешает мягкое напоминание о том, что королевские законы имеют вес даже в их мрачных твердынях.
Я был сдержан и испытывал немалую досаду на Джаджа в тот день. Не обращая на это внимания, он откинулся в кресле, которое не посрамило бы и светский салон, и медленно покачал головой.
— Кровная вражда, капитан Квинтон. Бесконечная кровная вражда — вот чем развлекаются эти кланы. Поколение за поколением, век за веком. Бог свидетель, когда я был здесь в последний раз, у меня сложилось впечатление, что многие из них смотрят на нашу крупнейшую гражданскую войну как на пустую и скучную забаву, отвлекающую их от серьёзного дела мщения друг другу за вековечные обиды.
— Так что же мне следует узнать об этих землях и этих людях, капитан, — спросил я, — прежде чем мы достигнем места нашего назначения?
— Больше, чем я успел бы вам рассказать, Мэтью, — улыбнулся он, — и больше, чем вы хотели бы услышать. Поверьте мне. Я провёл в этих водах целый год и узнал лишь малую толику. Эти люди отстали от нас на столетие или больше как в своих манерах, так и в военном деле, а по сравнению с их усобицами итальянцы покажутся святыми. Но это сыграет нам на руку. Например, если мы хотя бы намекнём Макдональдам, что Кэмпбеллы поднимаются под предводительством Гленранноха, они скорее всего сделают за нас всю работу, без всяких затрат для короля. Кэмпбелл против Макдональда, капитан Квинтон. Забудьте остальные более мелкие имена и распри. Когда–то Макдональды правили этими землями — Королевством Островов, как они их называли, но потом короли Шотландии вместе с Кэмпбеллами свергли их. Вот почему, когда в минувшей войне Кэмпбеллы встали на сторону Парламента, то Макдональды поддержали короля. Они сильно пострадали тогда, конечно, но теперь, когда король снова на троне, а Кэмпбеллы, графы Аргайл, впали в немилость, Макдональды снова поднялись высоко. Они не захотят увидеть Гленранноха во главе армии, капитан Квинтон, ведь пусть его цель — завоевание Шотландии, вы можете быть уверены, что где–то по пути он воспользуется случаем покончить с каждым Макдональдом до последнего.
— Вы встречали Гленранноха, когда были здесь прежде? — спросил я.
— Нет, он тогда ещё путешествовал. Но я имел дело с остальными Кэмпбеллами — и со старым Аргайлом, разумеется, тоже — кузеном Гленранноха и его предводителем — на словах, по крайней мере. Он засел тогда в Инверари, предав каждого, кого когда–либо поддерживал. Имя Гленранноха, однако, было у всех на устах, от Галлоуэя до Шетланда. «Когда Гленраннох вернётся домой», — твердили они, будто бы он — Артур на пути из Авалона. Его считали величайшим генералом на свете — чем–то средним между Густавом Адольфом[16] и Оливером Кромвелем. «Клан Кэмпбеллов не пал бы так низко, — сказал мне кто–то, — если бы Гленраннох был здесь вместо Аргайла». Хвастливая болтовня шотландцев, конечно же. Мы и его поставим на колени в своё время, капитан Квинтон.