Кирилла Чаяк представил, публике как «друга» и как «сильного человека». В подтверждение характеристики гость продемонстрировал своё знание языка. Оно оказалось довольно слабеньким, однако после этого взрослые вроде бы перестали смотреть на него как на чудо-юдо, чего нельзя было сказать о детях. Для них, похоже, правил вежливости не существовало. Больше всего Кирилла обрадовало то, что в его адрес ни разу не прозвучало слово «менгит» — местные, кажется, русским его не сочли. Да и с чего бы?
Когда мальчик Кирюша всерьёз заинтересовался вопросом собственного происхождения, бабушка объяснила, что в нём намешано «всего понемногу». Зеркало это подтвердило: в целом вроде бы европеец-славянин (а может, и норманн?!), но проступают азиатские черты. Кроме того, даже лёгкое воздействие на открытую кожу солнца, мороза или ветра придаёт ей бурый оттенок — этакий загар, который быстро сходит. За это в младших классах его дразнили «чучмеком», а в средних перестали, поскольку данное развлечение стало слишком опасным. А таучины все оказались такими — коричневые или бурые (до кирпично-красных!) лица и руки, а под одеждой кожа абсолютно белая, если не считать грязи, конечно.
Пока женщины готовили мясо, Чаяк стал раздавать мужчинам какую-то мелочь в качестве подарков. Кирилл, на правах «друга», поинтересовался, не должен ли он поступить так же. Таучин ответил в том смысле, что это, мол, дело хозяйское, но... От многодневной усталости и недоедания учёный соображал плохо и не придумал ничего лучше, чем подарить хозяину «переднего» шатра стограммовую пачку индийского чая. Картинка на упаковке вызвала у народа живейший интерес — пачка пошла по рукам. А когда выяснилось, что содержимое представляет собой не что-нибудь, а ЧАЙ, то началось такое... В общем, репутация Кирилла взлетела до небес, а с запасом чая пришлось расстаться — чтобы «не потерять лицо».
О деликатесах таучинской кухни — типа сырых носовых хрящей свежеубитого оленя — некоторое представление Кирилл имел и морально был готов к испытаниям. Самым страшным, однако, оказалось вовсе не это. Чаепитие и приём пищи происходили в зимнем пологе — маленьком внутреннем помещении шатра, устроенном из оленьих шкур мехом внутрь. Народу туда набилось «под завязку», причём в голом виде. В честь гостей мужчины лишь прикрывали свои чресла замшевыми «натазниками». От рождения и до смерти таучины не моются — не имеют такой традиции — а никакой вентиляции в пологе, конечно, не предусмотрено. В помещении почти сразу стало тепло, потом жарко, а затем... очень жарко. И душно.
Кирилл и Чаяк, как почётные гости, находились в центре внимания и должны были есть, пить и вести оживлённую беседу. Чаяк чувствовал себя как рыба в воде и прямо-таки наслаждался жизнью, а вот Кирилл... Со всей своей усталостью и недосыпом он впервые за много дней оказался в тепле да ещё и с набитым желудком. Конечно же, он захотел спать: сначала сильно, потом очень сильно, потом просто смертельно. Заваренный (и подваренный!) до черноты чай никакого действия на него не оказывал, кусание губы и щипание себя за ляжку не помогало. Это была настоящая пытка, и конца ей не было видно.
Во время одного из просветлений в затуманенный мозг учёного пробился смысл того, о чём не без бахвальства рассказывал Чаяк. Кирилл начал вслушиваться, и сонливость постепенно отступила. Оказалось, что таучин закончил повествование о жизни своих бесчисленных родственников, друзей и знакомых, пересказал все новости, которые узнал за последние полгода, и приступил к описанию своей нынешней поездки.
Как понял Кирилл, Чаяк родом из береговых таучинов, живущих морским промыслом (оттого и путешествует на собаках!). Настоящая заготовка мяса морского зверя продолжается не долго — от силы два-три месяца в году. В остальное время охота, конечно, продолжается, но она сравнительно малоэффективна. Из года в год Чаяк, вместо того чтобы зимой караулить нерпу на льду, собирает небольшой караван и отправляется в тундру. Оленеводам он везёт жир и кожи морского зверя, взамен получает оленьи шкуры и мясные деликатесы. Это только основные «товары», а есть ещё масса мелочей, которыми целесообразно меняться — от сухожильных ниток до санных полозьев. В последние годы он стал забираться совсем уж далеко — до Айдара и Коймы, где живут менгиты. Он — Чаяк — настолько умён и хитёр, что смог подружиться с ними, ведь эти существа владеют такими удивительными и ценными предметами!
На этом повествование прервалось, поскольку присутствующие принялись обсуждать этих самых менгитов. В целом народ склонялся к тому, что русские ведут себя совершенно неправильно, что они глубоко порочны. Даже детям понятно, что Творец Всей Жизни создал их с единственной целью — давать таучинам чай, табак и железо. Они же вместо этого всё время хотят чего-то для себя, воюют и убивают настоящих людей. В общем, совсем не факт, что уважаемый Чаяк поступает правильно, вступая с ними в контакт. Гость же хитро подмигнул публике и попросил внимания для дальнейшего рассказа.
Добравшись до бассейна реки Коймы, Чаяк заехал к знакомым мавчувенам, которые живут на одном месте, ловят рыбу и в конце каждой зимы люто голодают. В обмен на небольшой мешочек жира он получил от них несколько плохоньких лисьих шкурок и крепкого паренька лет пятнадцати. Со всем этим он отправился в деревянное стойбище менгитов. Охраннику у ворот острога он представился как главный (самый сильный!) таучин Полуострова, привёзший подарки для главного менгита — хозяина двухголовой птицы.
Дальнейшее повествование через каждые две-три фразы прерывалось смехом слушателей или уточняющими вопросами. Тундровикам было интересно буквально всё: устройство деревянных жилищ менгитов, как они едят, спят и справляют нужду, чем они угощали гостя, о чём спрашивали через переводчика-мавчувена, какие подарки дарили. Раздувшийся от гордости Чаяк не скупился на подробности. У Кирилла, правда, сложилось впечатление, что в деталях он привирает, причём неслабо. Фактура же под этим вырисовывалась следующая.
Острожное начальство приняло заезжего «купца» за влиятельного старейшину или таучинского «князца», который «со всем родом своим» готов добровольно платить ясак, а привезённых облезлых лисиц сочло первым ручейком грядущего обильного потока пушнины. Чаяка заставили принести клятву верности русскому царю, в которой он обещал быть пожизненным рабом (холопом) далёкого владыки. Затем переписали всех будущих ясакоплательщиков, которых гость представляет. Надо полагать, таучин веселился от души, называя первые попавшиеся имена и, в первую очередь, клички своих злейших врагов. Затем от туземного авторитета потребовали заложника-аманата, дабы тот оставался твёрд в своих благих намерениях: изменишь — убьём, будешь платить — дорогой родственник станет жить припеваючи. Для него уже и дом приготовлен — аманатская изба (тюрьма) называется. Чаяк сказал, что для новых друзей ему даже родного сына не жалко, и отдал купленного у мавчувенов паренька. Тут уж начальство совсем растаяло и решило распечатать наконец фонд «государевых подарков» для инородцев (да-да, были и такие — вполне официальные и подотчётные!). Кирилл заподозрил, что «царских подарков» в острожной казне числилось много, но их, как водится на Руси, разворовали, а недостачу списали как отданную таучинскому «князцу». Тем не менее Чаяку, кроме «туфты», перепало кое-что реальное и очень ценное. В частности, три «полицы» — толстых железных пластины. Судя по реакции слушателей, и одна такая «полица» с лихвой окупила бы отчаянную авантюру Чаяка.
Кирилл был неплохо знаком с опубликованными и хранящимися в архивах документами, так что, в целом, представлял себе размер ясака для различных категорий плательщиков. То, что русские, по словам Чаяка, запросили с каждого таучинского мужчины старше восемнадцати лет как минимум втрое, превышало официальную норму. И это притом, что ясачным товаром являлся мех лисы, песца и, главное, соболя. Последний, как известно, в тундре не водится, а специально добывать лису и песца никому из кочевников никогда и в голову не приходило — зачем?! В общем, русские вместе с их царём в глазах таучина выглядели изрядными идиотами. К тому же, как оказалось, они в своём деревянном стойбище вечно голодали и почти ничего не имели для обмена. Один тощий менгит затащил Чаяка к себе в дом и уговаривал взять красивую девочку за двух оленей. Оленей у таучина не было, но он дал русскому немного рубленого моржового мяса (собачьего корма) и успешно развлекался с девочкой всю ночь.
Покинув острог, довольный Чаяк отправился вниз по течению замёрзшей Коймы. Он проехал вымершее от голода в позапрошлом году стойбище мавчувенов (за недоимки по ясаку русские реквизировали у них все съестные припасы) и стал приближаться к месту, где раньше жила семья оленного таучина Мгынука. Его самого и его людей русские долго пытали, а потом убили. За что и почему, никто так и не узнал. Выехав из-за очередного поворота русла, Чаяк увидел четырёх менгитов, которые ловили сетью рыбу подо льдом. Один из них был с «огненным громом» — вероятно, на случай нападения «немирных иноземцев». Самозваного таучинского «князя», естественно, охватила жажда наживы, и он решил предпринять атаку.
Подробности «ледового побоища» (двое против четверых!) таучин пересказывал не меньше часа. В результате вооружённый казак и один из рыбаков погибли, а двое других смогли убежать, добраться до своих собачьих упряжек и уехать в сторону острога. Гнаться за ними Чаяк счёл ниже своего достоинства. Ему достался бесценный трофей, из которого он позднее и пытался застрелить Кирилла. В ходе боевых действий воин сумел подсмотреть (и запомнить!) манипуляции, которые казак проделывал с ружьём перед выстрелом. Тогда, судя по всему, заряд был уже в стволе, так что самой главной операции таучин не увидел и, соответственно, остался в уверенности, что для выстрела достаточно чего-то там насыпать на полку. Кстати, пороховницу с вынутой пробкой он выловил из проруби и аккуратно вылил из неё воду. Поскольку всё было сделано правильно, отказ оружия работать в чужих руках, безусловно, был связан с колдовством.
Вооружённый менгитской фузеей и исполненный гордости за себя любимого, Чаяк не удосужился даже изменить обычный маршрут, которым его караван уходил в открытую тундру. По пути к Уюнкару путники наткнулись на небольшое стадо мавчувенских оленей, за которым присматривали двое незнакомых подростков. Чаяк с племянником, конечно же, взялись за арканы. Они отловили и зарезали пять оленей, остальных разогнали. Люди они были добрые, поэтому убивать пастухов не стали, а дали им возможность спокойно убежать. После чего вдоволь наелись свежатины — кое-какие части оленя (но не мясо!) традиция позволяет употреблять «сырьём», — что-то погрузили на нарты для собак, остальное (большую часть) бросили и двинулись дальше.
Теперь Кириллу стали понятны причины столь массированной погони за безобидным «торговым» караваном. Он, неплохо зная историю этого края, мог бы даже кое-что добавить. Атаковать таучинский караван мавчувенов, конечно, заставили, русские — сами они на такое вряд ли решились бы при всём своём численном превосходстве. Активность же русских, скорее всего, была вызвана не гибелью «своих», а захватом «иноземцами» казённой фузеи, за которую придётся отчитываться.
Перевальная долина — место, как всем известно, чрезвычайно волшебное. Так что Чаяк даже не очень удивился, увидев здесь нечто весьма необычное — яркую сине-жёлтую палатку Кирилла. Рядом с ней лежали другие интересные и соблазнительные вещи. Всё это, несомненно, предназначалось ему — Чаяку. Вот только следы однозначно указывали, что у этого богатства какой-то хозяин уже (точнее, пока ещё) имеется. Надо отдать должное таучину: воровать он не стал, а решил дождаться владельца, чтобы честно его убить и с чистой совестью присвоить имущество. Последующие события разворачивались на глазах и при участии Кирилла.
Рассказ и пояснения были закончены глубокой ночью, однако расходиться никто не собирался. В пологе вновь появились блюда с дымящимся мясом и очередная чуть подваренная оленья голова. Сонливость Кирилла сменилась этаким мерцающим нервным возбуждением — пальцы подрагивали, в голове звенело, от переизбытка кофеина в крови слегка подташнивало. При всём при том было ясно, что теперь его очередь развлекать хозяев. Несчастный аспирант оказался решительно не в состоянии сочинить правдоподобную историю своего появления здесь. И он решил говорить правду — будь что будет!
— Раньше я жил в большом стойбище, где все жилища сделаны из камня.
— О-о! — сказали слушатели. — Из камня! Как же вы перевозите их во время кочёвок?!
— Мы не перевозим их, а-всегда живём на одном месте!
— А-а, — сказали слушатели, — так вы береговые, как Чаяк?
— Ну, считайте так, если хотите, — согласился рассказчик. — Наше стойбище так далеко отсюда, что вокруг на целый год пути не живёт ни одного таучина!
— О-о, неужели вокруг вас лишь одни мавчувены?! — дружно изумились туземцы.
— Вокруг нас совсем нет «настоящих» людей, — печально подтвердил гость. — Причём уже давно. «Сильные люди» нашего стойбища сказали мне: «Скучно так жить, Кирилл. Отправляйся в путь и найди стойбища таучинов. Узнай у них, не болеют ли их олени, хорошо ли плодятся. Если встретишь береговых, спроси, в каком посёлке убили больше китов, чья байдара самая удачливая. Узнай все новости, Кирилл, — сказали мне „сильные люди“, — и возвращайся домой, чтобы нам было о чём говорить зимними вечерами в пологе».
— Да-а, — отреагировали слушатели, — это очень трудная и важная задача. — Неужели ты был в пути целый год?! А как ты кочевал летом?
— Очень просто, — пожал плечами аспирант. — Я летел сюда на железной птице.
— О-о, на железной птице!
— Только она устала и села на землю далеко отсюда.
— Далеко отсюда?!
— Да, далеко! Тогда мой «друг» Иван Петрович запряг для меня железного оленя, который громко рычит на бегу и никогда не устаёт.
— О-о, Питровись! — очень оживились слушатели. — Питровись — хороший человек! Как поживает его сын Серь-га? Здоровы ли его внуки? Родились ли новые?
Звон в Кирилловой голове усилился, окружающая реальность начала расслаиваться и как бы троиться. Учёный глубоко вдохнул и выдохнул спёртый воздух, пребольно ущипнул себя за ногу. Это не помогло, и он придумал другой способ:
— О, да! Недавно у него родился шестой внук. Чтобы вы разделили его радость, Петрович передал вам подарок — сейчас я принесу его!
Вещи были сложены в холодной части шатра, где возле костерка женщины готовили очередную порцию еды для мужчин. Кириллу этого показалось мало, и он, как был в трусах, выбрался наружу. Немного постоял на морозе, вдыхая чистый воздух полной грудью. Потом отошёл чуть в сторонку, помочился, нагнулся и сунул два пальца в рот — к основанию языка. Его обильно стошнило, и в голове вроде бы прояснилось. Кирилл пожевал снег, чтобы очистить рот, и вернулся в шатёр. Из груды барахла под стенкой он вытянул мешочек с колотым сахаром. Хотел было отложить себе хоть пару кусков, но мысленно махнул рукой: «...Потерявши черепушку, плакать, что ль, по волосам?!»
Если чай для этих тундровиков был чрезвычайной редкостью, то сахар — продуктом легендарным. В том смысле, что о белых камушках удивительного вкуса рассказывались легенды, но никто их в глаза не видел и не пробовал. Пока шла дегустация и обсуждение, у Кирилла оказалось достаточно времени для размышлений. Он запретил себе строить версии и гипотезы, а попытался составить план извлечения из присутствующих необходимой информации. Реализовать его удалось лишь отчасти, но информации было получено немало — и какой!
Родов, кланов и племён у кочевых таучинов нет, и никогда не было, что бы ни говорила об этом марксистская догма. Основной хозяйственной единицей является семья. Семьи же образуют неустойчивые объединения, группируясь вокруг «сильных». Такое объединение — стойбище — обычно скреплено лишь слабыми узами родства, дружбы, необходимостью совместного выпаса оленей или угрозой нападения врагов. Так вот: в пределах ближайших тысяч километров люди всех стойбищ знают, что в горах Уюнкара имеется волшебное место. Когда-то давно оттуда пришло много незнакомых таучинов вместе со своими оленями. Некоторое время пришельцы сражались с местными, но постепенно подружились, породнились и рассосались, утратив память о том, где они были до того, как оказались здесь.
Данное же место как было волшебным, так и осталось. Через два года на третий те, кто кочует поблизости, собираются в определённое время возле жилища Тгелета и устраивают праздник с песнями, плясками и жертвоприношениями. Помимо обычных жертв — оленей — туда принято приносить зимние шкурки разных животных: лис, песцов, горностаев. Годятся также шкуры медведей, волков и росомах. Их добывают по случаю — когда подвернётся, иногда получают от соседей, которые не хотят или не могут сами участвовать в мероприятии. Если всё будет сделано правильно, если праздник (или массовое камлание) получится, то через перевал Уюнкара к жилищу Тгелета на железном олене приедет «хороший человек». Он всегда приносит людям очень ценные подарки — большие ножи. При этом он радуется, если ему самому дарят те самые шкуры — для него-то их и собирают. Старики рассказывают, что раньше приходил отец Питровися, которого звали Сипаныч. Железного оленя у него не было, и он ездил на собаках, словно береговой таучин. А ещё раньше появлялся отец Сипаныча, но никто уже не помнит, как его звали. Почему именно ножи, причём не хозяйственные, а боевые? Потому что так было всегда! Никому и в голову не приходит желать от пришельца чего-то другого.