Это сильно смахивало на дешёвый кураж, на мальчишество, но Кирилл решение принял и начал действовать. Парни помогли ему спихнуть деревянную лодку на воду, он разобрал вёсла и принялся грести. Попутно он прикидывал, где окажется, если поднимется ветер или если он попадёт в течение. Получалось, что унесёт лодку не очень далеко — за каких-нибудь полдня можно будет вернуться обратно пешком.
Вёслами Кирилл махал, наверное, не меньше получаса. Периодически он устраивал перекур и рассматривал приближающуюся цель. Одно судно учёный про себя обозвал «фрегатом», а другое — «баржей», поскольку названия «Юнона» и «Авось» к ним как-то не подходили. На обоих было довольно много народа, и он — этот народ — толпился у бортов, рассматривая одинокого гребца. «Баржа» выглядела вполне мирным грузовым судном, а «фрегат» имел вооружение — две маленькие пушки. Причём их жерла торчали не из окон в бортах, а просто высовывались из-за ограждения палубы.
Никакого конкретного плана у Кирилла не было — он прежде всего, хотел посмотреть на суда поближе. Мысль подняться на борт учёный отбросил сразу: «Чуть что не так, на волю будет не вырваться — здесь не тропики, вплавь до берега не добраться. Правда, разговаривать с воды тоже опасно — если подплыть ближе, окажешься в зоне поражения стрелкового оружия. Однако корабли покачивает волной, так что целиться трудно — пожалуй, метров на 70 можно подойти без особого риска».
— Эгей! — закричали с «фрегата». — Кто таков будешь?
«А ещё что вас интересует? — усмехнулся Кирилл, налегая на вёсла. — Прописка и место работы? Щас скажу!»
Учёный развернул лодку на 180 градусов, сложил вёсла и грозно закричал:
— Я — Акакавервутэгын! — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Ты кто такой есть? Зачем здесь плыть? Я — великий тойон восточный море! Я вас знать нет! Уходи обратно!
На «барже» послышался смех, а с борта «фрегата» ответили вполне серьёзно:
— Слышь, ты, Акака, с пищали картечью не хочешь? Что у вас тут — ярмарка, что ли?!
— Я — Акакавервутэгын! — заорал в ответ Кирилл. — Русский, уходи обратно!
— Ща мы те уйдём, чурка долбаная! Где наши? Говори, а то стрельнём!
— Я — великий тойон восточный море! Русский бояться нет совсем! Ты хотеть тойон говорить, да? Лодка садись! Один садись! Вода плыви сюда!
— Плыви лучше к нам, Акака, — ответили с «фрегата». — Мы те одекую дадим!
— Пихай свой задница свой одекуй! — надменно зарычал Кирилл. — Акакавервутэгын — великий тойон! Акакавервутэгын — много воин. Будем русский лодка ломать, служилый вода бросать! Говорить кто хотеть — сюда плыть! Главный русский тойон сюда плыть!
На сей раз не отвечали довольно долго — кажется, на борту совещались. Потом часть публики подалась на корму и стала переговариваться с командой «баржи», до носа которой было меньше десятка метров. «И смех и грех, — удивлялся Кирилл, — чего доброго, и правда парламентёра вышлют. Чего-то им надо, чего-то они хотят — уж больно робко действуют».
С палубы «баржи» действительно стали спускать на воду лодку. Никакого приспособления типа «стрелы» у них не имелось, так что всё делалось при помощи двух верёвок и мата. Место гребца занял мужик, который по одежде мало походил на «главного русского тойона» — от силы казачий пятидесятник. Ему с борта передали пару небольших кульков, оружия Кирилл не заметил. Парламентёр отчалил и начал работать вёслами, то и дело оглядываясь, чтобы держать правильный курс. Кирилл двигаться навстречу не стал — продолжал дрейфовать, потихоньку отдаляясь от судов по воле слабенького ветра.
Рандеву состоялось — незнакомец чуть не протаранил Кириллову лодку. Приложив немалые усилия, суда удалось уравнять и сцепить, заложив вёсла на борт друг другу. В ходе бестолковых манёвров Кирилл активно ругался матом, чем себя и выдал. Впрочем, притворяться «шлангом» всерьёз он и не собирался.
— Эк тебя, — посочувствовал служилый, когда разглядел лицо учёного. — Медведь, что ли?
— Он самый, — охотно подтвердил Кирилл. — Едва жив остался. Ты-то кто будешь?
— Икутского полку десятник Никифор Осипов. А ты?
— Кирилл Матвеев.
— Промышленный, что ль?
— Типа того. Вы откуда взялись, такие красивые?
— Как откуда?! С Нижнего острогу, конешно! А ты чо, не знаешь?!
— Слушай, Никифор, эта хрень меня не колышет. Мне рухлядь мягкая нужна — и плевать на всё остальное! в казённые дела не лезу: что надо — даю, а просить не прошу и в милости государевой не нуждаюсь!
— Экий ты... — завистливо вздохнул служилый. — Возьми в компанию — мне б так жить!
— На что ты мне? — усмехнулся «великий тойон». — Толку с тебя чуть, а делиться всерьёз придётся — знаю я вашего брата! Короче, я с таучинами давно кочую, что там с нашими — не ведаю.
— С таучинами?! Силён! Это они, что ль, на берегу-та?
— А кто ж? Они и есть.
— То-то я смотрю...
— Так зачем вы сюда с Лопатки припёрлись? — вернулся к делу Кирилл.
— Не своей волей! Оно вишь как разложилось: Петруцкий царёвым указом верховным главой тут назначен — и Айдар, и Таучинский нос, и Лопатка — всё под ним вплоть до Хототска. Вот и прислал он нашему приказчику, значит, преморию, чтоб, значит, мы по острогам людишек самую малость оставили, а остальные — сколь есть народу — на Айдар шли.
— Это зачем же?
— Сказано: острова новы проведывать, землицы новы государю приискивать.
— Да иди ты! — не поверил Кирилл.
— Ну, оно вишь как... — не стал настаивать служилый. — Есть слух по народу, будто Петруцкий всем скопом на таучинов навалиться хочет. Типа он их замирил... но не всех. Точнее сказать, всех замирил, однако ж не совсем. А губернатору уж отписал за всё про всё.
— Ну, допустим. А почему...
— Глянь-ка, Кирюха, как ветром нас сносит, — перебил Никифор. — До кочей надо подаваться! Что ж мы, будто нелюди, на воде толкуем? Давай посидим по-хрестьянски — глядишь, сотник чарку казённого нальёт! Давай, а? Перелазь ко мне, а твоё корыто сзади прицепим — оно и ладно будет!
Кирилл задумчиво оглядел окрестный пейзаж и вздохнул:
— Ох и попал же ты, служилый, ох и попал...
— Чо-о?!
— То-о-о! Это не ветром нас несёт, это вода так пошла. Скоро ещё сильнее будет — никакие вёсла не помогут.
— Дык с вечера она ж туда текла!
— А теперь в другую сторону. Унесёт за кудыкину гору — на берег ты, может, и выберешься, да там таучины. Что они с тобой сделают, знаешь?
— Ну, ты эта...
— И эта, и то! — резко сменил тон Кирилл. — Хочешь обратно к своим попасть, отвечай, что спрошу — толково и быстро!
Никифор огляделся, и лицо его стало тоскливым. При этом ему вдруг сильно захотелось почесаться — сначала левой рукой, потом правой. Что-то он не дочесал сквозь кухлянку — пришлось лезть за пазуху. Все его движения были естественными и как бы мотивированными. Однако то ли служилый взглядом вильнул, то ли ещё что-то, только Кирилл вдруг почувствовал опасность. Какую именно, он сообразил, когда было уже почти поздно — показалась ухваченная рукоятка.
Служилый тянул из-за пазухи пистолет, и помешать ему не было никакой возможности: «Ударить веслом? Не успею... Прыгнуть за борт? Это тоже смерть... Так что же?!» Ничего подходящего, чтобы метнуть в противника, рядом не оказалось, оставалось надеяться...
Движение служивого не закончилось — выступающий курок зацепился за ворот меховой рубахи. Кирилл понял, что это его шанс: резко наклонившись в бок, он схватил чужое весло, выдернул его из уключины и... Ни удара, ни даже тычка не получилось — рукоятка чужого весла зацепилась за лопасть его собственного.
— Не трожь, сука!
Оба весла со стуком упали на дно Кирилловой лодки. Гребцы оказались в прежних позах — вполоборота друг к другу. Только теперь в лицо Кириллу смотрел чёрный глазок ствола диаметром сантиметра полтора-два. Курок был взведён. Лодки слегка покачивало волной.
— Не дури-ка, парень! — снисходительно ухмыльнулся служилый. — У меня тут сечка свинцовая.
Пистоль её мечет не далече, да тебе хватит — пред Богом совсем красивым станешь!
— Сволочь, — сказал Кирилл. — Тебе, небось, взять меня приказали?
— А то! — охотно признал Никифор. — Мне ж вины свои заслуживать надо! Так что бери-ка, Кирюха, вёсла, верёвку мою на корму привязывай да греби до коча! Там с тобой приказчик потолкует. И шутковать не вздумай — ты мне и мёртвый в заслугу пойдёшь!
Всё было предельно просто и глупо. И это при том, что пистолет вполне мог дать осечку, что он вообще мог быть не заряжен — поди-ка проверь. Однако одной нелепости по правилу симметрии должна противостоять другая — Кирилл это почувствовал, только не сразу сообразил, какая именно. Служилый больше не держал оружие на уровне глаз, не целился в лицо — он нашёл опору для локтя и навёл ствол на корпус противника. Стараясь не делать резких движений, Кирилл дотянулся до носа чужой лодки, взял беспорядочный ком толстой пеньковой верёвки и поместил его к себе на колени. Канат не был запутан, так что разобрал его учёный довольно быстро, а потом стал пробираться на корму собственной лодки. При этом он опирался о борт — то свой, то чужой, находящийся вплотную. От лёгкого нажима борта начали расходиться.
Они начали расходиться, и Кирилл понял, какая именно чужая глупость противостоит его собственной.
— Давай вяжи! — поторопил служилый. — Чего возишься? Скрути хоть двойной бабий — авось не развяжется!
— Да погоди ты! Кажись, зацепилась... Сейчас я её...
Борта обеих лодок снаружи были довольно корявыми, так что верёвка, оказавшаяся в воде между ними, вполне могла за что-нибудь зацепиться. Кирилл сунул руку в эту щель и поднажал локтем и кистью — процесс расхождения ускорился.
— Вяжу, вяжу... — бормотал учёный. — Не боись — сейчас я её зацеплю...
«Полметра, метр, метр двадцать... Наверное, хватит! »
— Нет! — поднял голову Кирилл. — Не буду я ничего привязывать. И грести никуда не буду — можешь стрелять, ублюдок!
— Сучий потрох, да я тебя...
— Ну, что, что ты меня? — учёный победно ухмыльнулся и бросил верёвку в воду. — С одним веслом ты меня не достанешь и выгрести никуда не сможешь. Или думаешь, что за тобой вторую лодку спустят?
Несколько секунд служилому понадобилось, чтобы осознать происшедшее, чтобы оценить своё положение. Кирилл воспользовался коротким его замешательством, чтобы сменить позу — прилечь в грязную воду, плескавшуюся на дне лодки. В таком положении от выстрела его прикрывал дощатый борт. Однако для того чтобы видеть, пришлось приподнять голову.
— Отдай весло, гад! Убью! — Голос был грозен, но в интонации сквозила паника.
— Стреляй! — подбодрил Кирилл. — Ну, что же ты?
Вместо того чтобы спустить курок, служилый резко сменил тон и заныл:
— Не губи, Кирюша! Не бери греха на душу! У меня ж детишки в Нижнем остроге — мал мала меньше!
— А сколько? — ехидно поинтересовался учёный. — Много ль наплодил?
— От законной жены четверо, да от ясырок полдюжины, — с некоторой запинкой ответил служилый. — Отдай весло, Кирилл!
— Отдать? Я подумаю... Всё-таки отец-герой... А пока я буду думать, ты пистоль свой помой!
— Что?!
— Пистолет, говорю, помой! В воду окуни — чтоб я видел. Ну!
— Да его ж потом не прочистишь...
— Не волнует!
Приказ был выполнен, и Кирилл мог с полным правом принять изначальную позу — на скамейке с вёслами в руках.
Течение между тем набирало силу. Русские суда отдалялись, таучинский лагерь на далёком берегу смещался в сторону. Люди там проснулись и теперь собирались спустить на воду две байдары.
— На, держи! — Кирилл выставил чужое весло лопастью вперёд. Никифор резво потянулся, но не достал — совсем чуть-чуть.
— Тянись, тянись — неужели руки коротки? — издевался учёный. — Ну, ещё малость, ну! Экий ты неловкий, десятник! Попробуй ещё раз! Эх, опять не получилось!
— Кончай шутковать — сносит же! — довольно уныло отреагировал служилый. — Весло отдай!
— Как это «кончай»?! — возмутился учёный. — Я ж только начал! На, возьми!
— Креста на тебе нету...
— А хоть бы и был? Ты вот что: говори что спрошу, может, и смилуюсь. Только быстро, а то скоро уж поздно будет!
— Весло отдай...
— Зачем в лиман зашли?
— Велено было на море ждать. Там и ждали, да дыма увидели — решили, что не иначе как Петруцкий зовёт. Ну и двинули...
— Когда должны были встретиться с местными?
— Да уж все сроки прошли. Ден десять, считай, лишних ждём!
— Это за что же так с вами обходятся?
— Никто не ведает. Народ на приказчика нашего грешит!
— Он-то при чём?
— А при том — Шишакова он племянник! Потому у них с Петруцким, видать, любовь превеликая!
— Ну, да: один скажет, что другой приказ не выполнил. А этот будет доказывать, что выполнил, да не встретили, так что ли?
— Так-то так... Весло отдай!
— Погоди! Ты вот что мне скажи...
— Кирюха! — в отчаянии закричал Никифор. — Под монастырь православных подводишь! Сговор же у нас: приказчика в ножи взять и домой на Лопатку податься! Неспокойно там, иноземцы пошаливают! Без меня не решатся служилые кровопивца нашего кончать! Я ж в бунтах дважды числюсь! Всю шкуру кнутами спустили и штраф припечатали — по гроб не расплатиться! Отдай весло, Кирилл!
— Ага: рассчитываете, что Петруцкий не будет проводить расследование, да? Только обрадуется? Логично...
Времени на размышления уже не оставалось, и Кирилл изменил своё первоначальное решение.
— На, забирай! — сказал он и швырнул весло десятнику. — Не попадайся мне больше!
Грёб Кирилл, естественно, спиной вперёд, так что имел полную возможность наблюдать, как борется с течением его бывший собеседник. Когда до судов осталось метров пятьсот и стало ясно, что он не справится, с «фрегата» спустили ещё одну лодку. Вёсел в ней было две пары. То ли она обладала приличными ходовыми качествами, то ли её отпустили на привязи, но малую лодку она взяла на буксир и утянула к кораблям — Кирилл был уже слишком далеко, чтобы рассмотреть подробности. Сам он с течением не боролся, а двигался к берегу наискосок и в итоге оказался на широкой галечной отмели километрах в трёх-четырёх выше таучинской стоянки.
Никакого беспокойства эта дистанция не вызывала: всё открыто, всё ровно — иди себе да иди, благо лодку можно просто бросить. Не тут-то было! Для начала Кирилл влез в дельту какого-то ручья, где завяз и чуть не лишился обуви. Потом он наткнулся на небольшую лагуну, которая на глазах заполнялась водой прилива. Выбор был прекрасен: переплыть тридцатиметровую горловину или идти в обход — сколько-то километров. У Кирилла хватило ума выбрать последнее. На этом приключения, конечно, не кончились, потому что потом он очутился на странном участке пляжа, где ноги на каждом шагу вязли чуть ли не по колено. С пляжа он выбрался в тундру и обнаружил, что по ней идти вообще нельзя — кочки по пояс, а между ними хлюпает вода. В общем, впору было раздеться и плыть «морем» или возвращаться за лодкой — то и другое в равной мере глупо.
В конце концов Кирилл выбрался на ровное твёрдое место и последние два километра не шёл, а прямо-таки летел. В таучинском лагере никого, кроме жены, его отсутствие не обеспокоило, никто не стал ругать за опоздание. Луноликая, впрочем, тоже ругать ни за что не стала. Она просто заставила мужа снять с себя всё мокрое и грязное, а надеть всё сухое и чистое. Кирилл испытал почти блаженство: в его жизни никто никогда всерьёз не интересовался, сухие у него ноги или мокрые!
Весь народ — кто с берега, а кто с байдар — наблюдал за тем, что творится на русских кораблях. Понять, конечно, ничего толком было нельзя: суда сошлись борт к борту, оттуда иногда доносились выстрелы и крики. Причём вспышки активности возникали со значительными перерывами. Усталый и злой на весь свет Кирилл влез в отплывающую байдару и велел везти себя туда, где Чаяк.