Человеко-демон выдвинул свой наблюдательный пункт дальше всех — чтобы оставаться на месте, гребцам приходилось подрабатывать вёслами. Им помогал довольно сильный ветер, который дул навстречу течению и отчасти уравновешивал его мощь.
— С кем сражаются менгиты, Кирь? — в недоумении спросил Чаяк. — Кажется, на них никто не нападал...
— Они с деспотией воюют, — мрачно пошутил Кирилл. — За демократию борются.
— Я не понимаю тебя! — признался таучин.
— Это не страшно, — заверил учёный. — В моём родном стойбище в подобных случаях говорили, что ворон ворону глаз не выклюет!
— Да, — признал таучин, — вороны никогда так не делают, но менгиты — существа странные!
— Не то слово!
— Смотри, Кирь, смотри! Что это?
— Н-ну... Похоже, на «фрегате» поднимают паруса.
— Зачем?
— При таком ветре, наверное, можно сделать только одно — выйти отсюда в открытое море.
— Они уходят?!
— По крайней мере, собираются.
— Давай подойдём поближе.
— Давай!
Суда действительно сначала разошлись, а потом стали удаляться друг от друга. Одно оставалось на месте, а другое толкало вперёд туго надутое полотнище большого паруса. Казалось, стихии тоже боролись друг с другом, решая, кто сильнее. В конце концов ветер победил, и судно начало двигаться вперёд со скоростью пешехода. С «баржи» ему что-то кричали вслед.
Наверное, со стороны это выглядело эффектно — величественный парусник плывёт в окружении разнокалиберных таучинских байдар. Правда, вблизи парусник выглядел довольно аляповато, а эскорт держался от него на приличном расстоянии — дистанция прицельного ружейного выстрела таучинам была уже известна. Сопровождающих толкало вперёд любопытство: сможет ли пройти через узкое «горло» лимана это огромное деревянное корыто?
На «фрегате» данную трудность предвидели — спустили на воду шлюпку с буксирным концом и, когда ветер стал почти боковым, свернули парус. Вскоре началась азартная игра: на шлюпке работали вёслами, судно подавалось вперёд на какое-то расстояние, а потом медленно сползало назад.
Гребцы на Кирилловой байдаре стали спорить: пройдёт — не пройдёт и зачем русским это нужно? Вторую часть вопроса Кирилл людям пояснил: по отливу, наверное, здесь слишком мелко, а по приливу — встречное течение. Нужно ловить момент, но менгитам некогда — они торопятся отсюда уйти.
— Слушайте! — поднял руку один из гребцов. — Слышите? Вон тот — на деревянной байдаре — кричит имя! Твоё имя, Кирь!
— Моё?! — удивился Кирилл. — Впрочем, у них вполне может быть подзорная труба, а не узнать меня трудно. Давайте подойдём поближе.
На палубе стояла группа людей. Один из них махал шапкой и драл глотку:
— Ки-ри-и-илл! Ма-атве-ев! По-со-бии-и-и!
— Он что, с дуба упал?! — пробормотал учёный и сказал громко, но не очень уверенно: — Ребята, давайте ещё ближе — я буду с ним говорить!
— Никифор, что ли? — подал голос Кирилл, когда расстояние сократилось до полусотни метров. — Чего орёшь?
— Кирилл, пособи Христа ради! Не выйти нам никак! Вишь, самой малости не хватает!
— А я-то тут при чём?!
— У тя людей много! Конец второй возьми да тяни — самую малость надо!
«Вот щас я всё брошу...» — изумлённо подумал учёный, но прокричал другое: — Сказывай, что у вас за дела! Где приказчик?
— Побили приказчика! Смертью побили! А людишек его оставили! Греха не взяли! Пущай Петруцкого ждут, олухи! А мы на Лопатку до дому — пособи только! Слышь, Кирилл, Христом Богом молим! Чего хошь проси, пособи только!
Про барыш Кирилл и не думал — ему просто очень хотелось, чтобы данная толпа служилых отсюда свалила: «Всё время получается, что за каждого русского таучинам приходится отдавать несколько своих жизней. А эти уходят сами — так и флаг им в руки!»
Байдара, на которой Кирилл находился, по сравнению с четырёхвёсельной шлюпкой выглядела настоящим кораблём — шесть пар гребцов! Она была предназначена для дальних плаваний за морским зверем или военной добычей. Тягловое усилие такая лодка могла развить вполне приличное, но куда привязать линь?
Последующие события можно было бы счесть тестом на преданность таучинов одному из своих безумных предводителей: взять на буксир менгитскую байдару?! По-видимому, данная затея так далеко выходила за рамки понимания участников, что они и не пытались ничего понять, а просто выполняли команды. Кормщик-рулевой посматривал на Кирилла с изумлением, переходящим в восторг.
Двигаясь по широкой дуге, байдара приблизилась к судну. Когда расстояние оказалось минимальным, с борта метнули верёвку с грузом на конце. За верёвкой тянулся толстый пеньковый канат. Кирилл кое-как зацепил его за каркас байдары под ногами у гребцов — главное было не развалить всю конструкцию. К счастью канат оказался довольно длинным — шлюпка с двумя гребцами осталась где-то позади.
Когда участники заняли свои места, с «фрегата» раздались крики, которые, вероятно, означали сигнал к началу представления. Все навалились на вёсла. У байдары каркас заскрипел и малость скособочился. Сначала Кириллу казалось, что они занимаются глупостями — всё как было, так на месте и остаётся. Однако минут через пять движение всё-таки началось.
Продолжалось оно не долго — вряд ли больше получаса. В итоге деревянное судно оказалось на морской стороне. Данное событие было отмечено разноголосыми криками — и с корабля, и с многочисленных байдар зрителей. Кирилл крутил головой во все стороны, пытаясь понять, чего ради орут таучины — неужели, словно болельщики, радуются благополучному завершению операции?! На судне возникла некая суета: наверное, готовились поднять парус, но вооружённых людей на палубе оказалось слишком много, и они мешали друг другу. На шлюпке подняли вёсла, её снесло назад и прижало к борту «фрегата». Там её, вероятно, привязали, и гребцы полезли наверх.
Отцеплять канат от байдары Кирилл не стал, а просто перерезал его своим огромным тесаком. Качка была довольно сильной, но он встал-таки в полный рост и, придерживаясь за плечи гребцов, заорал по-таучински:
— Уходим! Уходим обратно! Все — обратно!
Его крики возымели действие — одна за другой кожаные лодки двинулись к проливу-горловине. Кирилл счёл свою миссию выполненной и устало отпустился на сидушку в носу байдары — это место обычно предназначалось для гарпунёра.
— Давай тоже обратно! — сказал он кормщику и указующе махнул рукой. — Нечего нам тут больше делать.
— Что, прямо так и пойдём? — оглянулся назад рулевой. — Мимо менгитской лодки?!
— Давай-давай! — кивнул Кирилл. — Пусть хоть спасибо скажут!
Выписывать широкую дугу, обходя «фрегат», Кирилл счёл излишним. Он даже придумал, что крикнет на прощание служилым: «Настоятельно рекомендую больше здесь не появляться!» А если они предложат плату за помощь, то он откажется — гордо и грубо. Может, они поймут, что не всё в этом мире покупается и продаётся?
По траектории движения было ясно, что причаливать к русскому судну таучинская байдара не собирается — пройдёт мимо в полусотне метров.
Тем не менее на соответствующем борту «фрегата» собралось много народа — даже крен заметный образовался. Кирилл попытался прикинуть, сколько же «личного состава» может поместиться в этом корыте? И как они там умудряются перемещаться со своими громоздкими ружьями в руках?
Точка максимального сближения была уже близко. Кирилл сформулировал прощальную фразу и набрал в грудь воздуха для крика. Однако на палубе «фрегата» происходило что-то не то. Что именно, понять учёный не успел: люди прянули от борта, медная пушка грохнула, выпустив сноп пламени и дыма, а вода перед носом байдары (рядом с Кириллом!) на мгновение вскипела.
— Подонки! — простонал учёный, ошарашенно опускаясь на своё сиденье. — Ну, какие ж подонки...
Грохнул второй выстрел, и доска сиденья ударила Кирилла по ягодицам — совсем не сильно.
Словно в замедленном кино смотрел учёный, как служилые пристраивают ружья для стрельбы с борта и толкаются, поскольку места всем не хватает...
Зарядом пушечной картечи накрыло центр и корму байдары. Обшивка превратилась в сито, а гребцы и кормчий... В общем, невредимыми оказались лишь трое ближайших к Кириллу гребцов. Однако несколько секунд спустя голова одного из парней разлетелась кровавыми осколками. Служилые на палубе приветствовали удачный выстрел радостным матом:
— A-а, бляди!! Заполучи!!!
Новые выстрелы с «фрегата» — меховая рубаха на спине парня, сидящего рядом с Кириллом, взорвалась кровавым гейзером. Пуля прошла навылет и пробила кожаный борт байдары.
«Выше ватерлинии... — отрешённо подумал Кирилл. — Нас расстреливают как в тире. Сейчас моя очередь...»
Наверное, тело убитого гребца сместило общий центр тяжести, или, может быть, слишком много воды набралось через дыры, только байдара резко накренилась, черпанула бортом воду и уже не выровнялась — так и осталась на боку, освободившись от груза...
Вываливаясь из одной среды в другую, Кирилл почувствовал, конечно, лютый холод воды, только это почти не произвело на него впечатления. Он всё видел и понимал, но при этом был как бы без сознания. Это самое его сознание переполнилось, захлебнулось и перестало работать.
Учёный висел в воде, держась двумя руками за верхний обвод байдары. Висеть было неудобно, потому что ноги и нижнюю часть корпуса всё время затягивало куда-то вперёд и вверх — чтобы держаться вертикально, приходилось подгребать ногами.
Голова Кирилла оказалась над бортом — чуть выше уровня воды. «Фрегат» покачивало волной, перевёрнутую байдару тоже слегка колыхало, и попасть в торчащий над водой предмет у служилых всё никак не получалось. Кроме того, останки кожаной лодки довольно быстро относило течением в сторону, так что вскоре целиться пришлось наискосок, а потом и вовсе вдоль борта. Это было неудобно, и часть стрелков переместилась на корму.
В конце концов они перестали палить — даже из нарезных ружей. К этому времени на мачтах во всю ширь красовались паруса, наполненные ветром странствий...
А Кирилл плыл и плыл — мимо знакомых пологих берегов. Он висел в воде и думал, что ему в общем-то не очень холодно, потому что вода под одеждой нагрелась. «Это хорошо, но рядом плавают трупы — почему их не уносит течением? Наверное, потому, что все мы движемся с одной скоростью. Никто не отстаёт и не догоняет. Если посмотреть влево, то ещё можно увидеть открытое море. Красиво смотрится серый парус на синем фоне... Как оно там — у поэта?
Действительно, интересный вопрос: что он там кинул? Есть что-то ещё из той же оперы, только более позднее:
Нет, это не то — „янки“ там на самолётах летали, а наши их сбивали... Или не наши?
Похоже, меня обратно в лиман несёт — тихо так, спокойно... А там „баржа“ — вон она. Прямо на неё и несёт — врежусь или не врежусь? А почему её не сносит? Потому что она на якорях стоит — двух сразу. Грунт на дне, наверное, мягкий, так что якоря должны быть большими, а якорные цепи — длинными. Или у них канаты?»
Из своего психического ступора Кирилл не вышел, даже услышав крики над водой. Кричали по-таучински, но кроме боевого «Эн-хой!», разобрать ничего было нельзя. Учёный всё-таки подвигал головой и увидел позади себя и сбоку много лодок — таучинских байдар. Все они были ещё далеко, а «баржа» уже близко — можно даже рассмотреть людей на палубе.
Кирилла несло прямёхонько на русское судно, однако он совершенно не волновался из-за этого. В конце концов, снизу обнаружилось какое-то препятствие: «Неужели топляк? Странно... A-а, это ж канат! Который якорный!» Препятствие исчезло, но вскоре появилось вновь — уже выше. Притопленную байдару двинуло течением чуть в сторону, и канат пихнул Кирилла в поясницу, из-за чего тело легло почти горизонтально и голова ушла в воду. Всё происходило достаточно медленно, воды учёный не хлебнул, но как бы разозлился: «Гадина какая — плыть мешает! Сейчас я тебя...»
Он опустил одну руку в воду и нашарил на поясе рукоять тесака. Осязалась она как-то плохо, и Кирилл испугался, что потеряет ценное орудие. Он вытянул его на поверхность и, помогая себе зубами, надел на запястье ремённую петлю, приделанную к ручке. Теперь захват получился плотным. Кирилл зацепил канат коленным сгибом правой ноги, потом нащупал его лезвием и начал пилить. При этом он размышлял о том, что произойдёт раньше — верёвка перепилится или силой течения его оторвёт от лодки? Он решил, что последнего варианта допускать не стоит и лучше вовремя отцепиться.
Отцепляться не пришлось — опора под лезвием внезапно исчезла. Чтобы не потерять равновесие, пришлось выпустить ручку и схватиться обеими руками за борт. Нож, висящий на ремешке, оказался у самого лица, и Кирилл подумал, что можно порезаться — он же острый!
Стоило так подумать, как мёртвая байдара вдруг ожила — дёрнулась, слегка завибрировала, стала поворачиваться килем вниз. Кириллу пришлось активно работать левой рукой и ногами, чтобы остаться в прежнем положении. С некоторым удивлением он обнаружил, что почти не чувствует своего тела, но команд оно в общем-то слушается. Корпус байдары совершал циркуляцию — ему явно что-то мешало спокойно дрейфовать по течению. Что именно, выяснилось довольно быстро — второй якорный канат чуть не разлучил Кирилла с его плавсредством. За это учёный и его перерезал — с садистским удовольствием.
Дрейф продолжался. Теперь положение лодки в воде изменилось, и Кирилл мог опираться ногами о край противоположного борта. Правда, ног он уже почти не чувствовал. Руки, однако, ещё держали, глаза смотрели, а мозг худо-бедно фиксировал информацию.
«Баржа» приближаться перестала — её теперь тоже несло течением. На палубе возникла бурная суета — кажется, там одновременно пытались поставить парус и спустить шлюпку. При этом некоторые мореплаватели показывали руками на приближающиеся байдары таучинов и что-то кричали.
Потом характер движения изменился: суд но стало смещаться влево и двигаться медленнее. Кирилл сначала поравнялся с ним, а потом начал отдаляться. Его отнесло, наверное, метров на сто, когда до «баржи» добрались первые байдары. Кормчие и гребцы орали во всю глотку. С борта русские их встретили недружным ружейным залпом. Сначала Кирилл решил, что ему тоже надо что-нибудь крикнуть или хотя бы рукой помахать — чтоб заметили, чтоб подобрали... Он очень быстро убедился, что ни того ни другого сделать не может: руки отпускать нельзя, а голосовые связки работать отказываются. Собственно говоря, было не вполне даже ясно, дышит ли он ещё. Оставалось только смотреть на медленно удаляющийся театр военных действий: «Они, что же, на абордаж пойдут? Как-то у таучинов это не принято... А, понял: из луков будут стрелять! Кто это на носу передней лодки? Уж не Чаяк ли?!»
Атаку первой байдары Кирилл рассмотрел довольно хорошо. Она шла на сближение под острым углом — прямо навстречу выстрелам. В ответ несколько пассажиров стреляли из луков с колена. Когда расстояние стало минимальным, трое таучинов вскочили на ноги и что-то метнули на борт. Последовала вспышка криков — таучинских и русских, — и с корабля в воду упал человек. «Да ведь это они арканы метнули! — догадался Кирилл. — Совсем не глупо, но очень рискованно...» Передовая байдара миновала судно, не пытаясь остановиться и завязать рукопашный бой. Она начала делать круг для захода на новую атаку. Тем временем её место заняла вторая, на подходе была третья, а там и целая флотилия.