Это приключение Кирилла, конечно, удивило, но расстроило не сильно. Собственно говоря, он хотел всего лишь сообщить Федоту Петровичу, что поручение его честно выполнил, но вся идея пошла к чертям по вине лопаткинских служилых. Мало того что таучины ещё больше озлобились на русских, они научились атаковать большие корабли, так что теперь в устье Айдара им лучше не показываться, особенно с ценным грузом. Учёному была интересна реакция этого человека — он казался единственным «вменяемым» русским из всех его здешних знакомых. То, что его кто-то выдал властям, было вполне в стиле местных традиций. Странным можно было, наверное, считать относительно недолгое следствие и быструю казнь столь важного преступника.
На «площади» уже было полно народа. Кирилл высмотрел, что дед и Луноликая никуда не делись, и решил побродить в толпе — как и полагается шпиону, послушать, о чём говорят люди. Люди же эти (в основном мужчины) были далеко не все трезвы и говорили как бы об одном и том же, но непонятном. При этом они перемигивались и пересмеивались. Причину такой скрытности Кирилл выяснил довольно быстро: среди толпы бродили две тройки служилых «при исполнении», то есть с оружием. Ещё двое «оружных» обеспечивали безопасность торговца-целовальника и бочонка с «казённым» вином, которое, вероятно, было просто местным самогоном. На крышке стояли наполненные оловянные стаканы, но желающих выпить не находилось — мужики подходили, глумливо справлялись о цене и ржали в ответ, а кое-кто норовил и плюнуть, правда, не в целовальника, а в стакан.
Учёный быстро разобрался, что на самом деле вокруг идёт активная торговля спиртным из-под полы — кто-то кому-то наливает, кто-то выпивает и закусывает. От «милиции» нужно было скрыть момент наливания, а пить можно было на глазах у служилых, чем народ и развлекался. Дед со своей кетой оказался очень к месту, поскольку именно его рыбой — сырой и несолёной — народ в основном и закусывал. В общем, торговля шла бойко — дед держал скользких рыбин за хвост и голову, а Луноликая резала их на поперечные куски, которые и разбирали покупатели. Чтобы получить такой кусок, нужно было предварительно отлить немного зелья из своего стакана в кувшин или слить туда недопитое — на жуликов дед ругался, да и публика подобных действий не одобряла. Стражи порядка на это действо внимания не обращали — вероятно, торговлей оно не считалось.
С церковной колокольни послышался звон — его издавал небольшой медный колокол. Некоторое время спустя раздались крики:
— Идут, идут!
— Да нет ещё — рано!
— Сейчас выйдут!
Торговля сразу пошла на убыль — народ устремился на зрительские места вдоль линии от церковных ворот до крыльца приказной избы.
— Куда это они все? — заинтересовалась Луноликая. — Что там будет?
— Да ничего не будет, — рассмеялся Кирилл. — Начальство прошествует из офиса в церковь — только и всего.
— И Худо Убивающий?
— Наверное. Или, может быть, слуги его понесут на руках.
— На руках?!
— Нет, конечно, — шучу я.
— Но я тоже хочу посмотреть!
— На кого? На врага всех таучинов?
— Да-да, пошли, Кирь!
Такое любопытство Кириллу показалось хоть и излишним, но вполне естественным. Кроме того, требование было слишком эмоциональным, чтобы он решился на отказ.
— Ладно, — вздохнул учёный. — Держись за мою рубаху сзади — будем проталкиваться!
Его усилия увенчались успехом — в конце концов они оказались в первом ряду. Находиться здесь было крайне неуютно — сзади давили, пихались и матерились, а спереди пятеро молодцев в кафтанах, бывших когда-то красными, прикладами фузей и древками бердышей расчищали проход для важных персон. Руки то и дело оказывались блокированными, и отбиваться от комаров было нечем. При этом надо было пытаться хоть немного оградить Луноликую от всех этих удовольствий. Как это ни странно, но женщина, никогда не бывавшая в давке, переносила её стоически, словно впереди её ждало райское наслаждение.
К счастью, всё это безобразие продолжалось недолго — крики сменились относительной тишиной, давка прекратилась, мужики в первых рядах поснимали шапки, откинули с голов капюшоны и сетки. Кириллу пришлось поступить также. Комары этому, надо полагать, весьма обрадовались.
Шествие возглавлял сам Петруцкий — в драгунском мундире при всех регалиях. Обмундирование явно не было новым — скорее просто малоношеным. Сидело оно как-то несуразно, однако нельзя было не признать, что на фоне общей серости драгунский офицер в парадной форме выглядит словно райская птица среди воробьёв — от него, казалось, прямо-таки сияние исходит! За капитаном следовало начальство помельче, но оно было не в мундирах, и ни на него никто не обращал внимания.
Кирилл тоже смотрел на капитана и видел многое: «Это, наверное, как раз тот случай, когда говорят: „Слегка выбрит, до синевы пьян...“ Вовсе не сияние от него исходит, а аромат перегара. Бабёнку эту узкоглазую не он ведёт под ручку, а она его тащит и придерживает, чтоб не упал. Почему мундир на нём плохо сидит, очень даже понятно — потому что надет поверх доспеха. Его благородие, вероятно, не слишком доверяет своим подданным. Впрочем, краснокафтанные парни работают как настоящие телохранители — прикрывают патрона со всех сторон. Эх, гранату бы... Или автомат...»
Шествие почти поравнялось с Кириллом, когда произошла заминка — маленькая, почти мгновенная. Вряд ли окружающие её заметили. Капитан чуть задержался на очередном шаге и приподнял устало опущенные веки. Кирилл содрогнулся: «Сейчас узнает — он почувствовал мою ненависть!» Однако Петруцкий посмотрел не на него, а чуть в сторону. Кирилл проследил за его взглядом...
Капитан смотрел на Луноликую. А она на него. И была она в этот момент просто ослепительно хороша — такой восторг, такое восхищение её переполняли!
Это длилось лишь мгновение — спутница дёрнула капитана за руку, он опустил веки и пошёл дальше — ему, похоже, сейчас было всё равно, куда идти и что делать. Кирилл пихнул свою «жену» в бок локтем — она вздрогнула и как бы погасла. Лицо её сделалось обычным — не очень молодым и не очень красивым.
Пока мимо шли члены свиты, Кирилл пытался осознать происшедшее. Что-то внутри него упорно твердило, говорило, доказывало, что ничего и не было: показалось, почудилось, померещилось — подумаешь, какие глядки-переглядки! А в ответ кто-то мрачный возражал: было, было, БЫЛО!
Кто там шёл последним, было не ясно, но следом за ним толпа смыкалась, вновь образуя давку. Кирилла начали толкать и пихать, пришлось прикрывать собой спутницу — хоть с одной стороны. Какого-то мужика прижали к его плечу сзади, и в ухо горячо дыхнуло:
— Ты что же творишь, Кирюха?! Третьим решил стать? Сваливай отсюда, мудак!
Кирилл замер в каком-то оцепенении. Как сквозь прозрачную вату до его сознания доходило происходящее вокруг: «Толпа редеет — все ринулись к входу в церковь. Уже видно, как на углу дед общается с тремя стражниками: двое уже выпили и теперь закусывают рыбой, а он наливает из своего кувшина третьему. У них, наверное, один стакан на всех. Это они мзду так берут с нелегального торговца — за то, что не замечали его так долго. Вот и третий выпил, рукавом занюхал и за рыбий хвост принялся... А дед говорит что-то и рукой сюда показывает. На кого это? Да на меня ж и показывает! Гос-споди, всё так просто: Федот Петрович — первый преступник, второй — безязыкий и клеймёный — это кузнец. А третий — это я, который „рваный”. Петрович на дыбе, наверное, подробно меня описал. Третья петля на виселице — для меня. Это как бы демонстрация. А дед меня сдаёт служилым — выдаёт, чтоб получить награду. Небось, ещё на реке догадался, Иуда! Вот теперь они ко мне и идут — за сабли держатся, один даже вытаскивать начал. Надо линять... А Луноликая? Ну, она как бы ни при чём, она не со мной... Или нет: она со мной, но ни при чём — туземную бабу никто всерьёз не воспримет, это даёт ей шанс. Со мной ей нельзя — однозначно...»
Он заговорил вполголоса, не поворачивая к ней головы:
— Слушай меня внимательно, Лу! На меня не смотри — просто слушай. Вопросов не задавай. Сейчас меня станут ловить, а я буду убегать. За мной не беги, вообще не обращай больше на меня внимания. Иначе сильно меня подведёшь — мы оба погибнем. Никого и ничего не бойся — спокойно уходи из острога на волю. Иди вниз по берегу, пока не встретишь наших. Поняла? Ответь, только тихо: ты поняла?
— Да, Кирь...
— Тогда отвернись и не спеша уходи от меня. Только не оглядывайся. Поняла?
— Да, Кирь.
Служилые были почти рядом, когда Кирилл повернулся и пошёл от них прочь.
— Эй, парень! Погодь-ка!
Учёный зашагал быстрее.
— А ну, стой, падла! Стой, кому говорят!
Кирилл чуть пригнулся и рванул — как на стометровке.
— Держи вора!!!
Охота на человека началась...
Глава 12
ВАРИОЛА
Кирилл чуть пригнулся и рванул — как на стометровке.
Рванул он именно «как», потому что никакой стометровкой здесь и не пахло. Рывок едва не закончился, даже не начавшись — Кирилл чуть не вспахал носом пыльный грунт улицы. Он всё-таки выровнялся, удержал равновесие и побежал, но уже без претензии на побитие рекордов.
Винить в этом, кроме себя, было некого — он обут в растоптанные, расхлябанные «осенние» торбаза, которые всё равно на какую ногу надевать — на правую или левую. А при беге, как известно, нужно жёстко толкаться опорной ногой. Толкаться надо, а ступня проскальзывает — эффект совсем не тот, что в кроссовках или кедах, больше, наверное, похоже на бег в валенках или лаптях. Приличная обувь — летняя пастушеская — у Кирилла в грузе была, но плавание на байдарах оказалось долгим, а в лодке гораздо сподручнее находиться в свободной обуви. Кирилл привык к такой жизни, и ему просто не пришло в голову, отправляясь на разведку, надеть «беговые» сапоги. Преимущество в скорости для жертвы свелось к минимуму...
Кирилл проскочил один проход, свернул в другой, потом в третий — всё было очень узким и коротким. Шум погони нарастал лавинообразно и, казалось, со всех сторон сразу.
— Вон он! Держи!!
— Да кто?!
— Рваный! Рваный тама! Про него ж сказывали!
— Рваный?! Ух ты-ы! Держи его!!
— Держи вора!! Оттель заходи — не уйдёт!!
— Да куды ж он, на хрен, денется!
Кирилл вдруг обнаружил, что среди кривобоких стен и коротких проулков спрятаться невозможно. Куда ни сунься, оказываешься либо у «площади», либо у острожной стены. Он заметался почти в панике — куда деваться?! Хаотичная и безалаберная застройка, похоже, некий смысл всё-таки имела — если враг возьмёт стены, то он тут безнадёжно завязнет. Впрочем, не только рассуждать, но и соображать было некогда — Кириллу буквально наступали на пятки. Очень быстро случилось неизбежное: беглец свернул в узкий проход налево и буквально налетел на бревенчатую стену — тупик.
В проходе было не разойтись и двоим, а у входа столкнулись сразу трое — двое давешних стражников и какой-то мужик:
— A-а, блять, куды?!
— Туды, сука! Мой он!
— Твой?! Н-на, падла!!
— С-сука, да я тебя! Да за пять-то рублёв?!. Н-на!! На, паскуда!
Мужик выглядел чуть помельче служилых, однако кулаками махал очень шустро. Противники и глазом моргнуть не успели, как наполучали плюх. Они сразу же ринулись в контратаку и... И все втроём полетели на землю — Кирилл сшиб их корпусом, как шар сбивает кегли.
Он вновь был на свободе, но она оказалась весьма относительной — сзади, спереди и справа к нему бежали «охотники». Слева возвышался частокол острожной стены, к которому на высоте человеческого роста пристроен помост. Случись штурм, на этом помосте у бойниц должны находиться защитники, а в мирное время тут скучают часовые — каждый на своём участке. В данный момент часовой находился чуть в стороне и с интересом наблюдал происходящее. Кирилл, разбежавшись, подпрыгнул и вскарабкался на помост.
— Э-э, ты куда, милай!! — заорал служилый и, перехватывая допотопную пищаль прикладом вперёд, кинулся к незваному гостю. — А ну прочь!
Часовой был росточку невеликого и довольно щуплый. Он явно рассчитывал, что «вор» его испугается и спрыгнет обратно. Этого не случилось, и служилый затормозил метрах в трёх, перехватывая оружие стволом вперёд:
— Пшёл отседа!! Ща стрельну!
Кирилл успел глянуть через забор. До земли снаружи оказалось метра четыре. Была она вытоптанной и пыльной, чуть в стороне стояла какая-то развалюха с односкатной крышей из жердей и коры. Дальше виднелась покосившаяся изгородь из двух-трёх неошкуренных слег, уложенных горизонтально на треноги. Почему-то эта картина в мозгу учёного проассоциировалась с коровьим загоном. Никаких коров здесь, конечно, не было и быть не могло, но Кирилл не стал размышлять об этом — он метнулся к часовому, правой рукой перехватил ствол ружья, а левой с маху врезал мужичку по уху. Служилый легко отделился от настила и полетел вниз — прямо на головы подбегающим преследователям. А Кирилл сиганул через торцы брёвен в другую сторону. Он лихо приземлился вполуприсяд, вскочил и кинулся...
Точнее, хотел кинуться — боль плеснула с разных сторон одновременно. Её волны мгновенно сошлись где-то в области солнечного сплетения и взорвались в голове, в глазах...
«Что ж я наделал, идиот?! — мелькнула запоздалая мысль. — Мне ж нельзя так прыгать, у меня ж все внутренности отбиты...» Чтоб не упасть совсем, Кирилл попытался встать на четвереньки, но не устоял и завалился на бок. Что сейчас последует, он знал, и чувствовал даже некоторое облегчение — теперь-то уж точно забьют насмерть.
Когда боль слегка отступила и в мозгах прояснилось, Кирилл понял, что слышит крики — в основном матерную ругань, — но рядом никого нет. Он кое-как сел и огляделся. Наверху — над брёвнами стены — мелькали бородатые лица: народ ругался, смеялся и злобно высказывался в том смысле, что «туда ему и дорога», а также «собаке собачья смерть». Кто-то пытался попасть в беглеца плевком. С другой стороны — метрах в тридцати — за изгородью порознь стояли трое служилых с ружьями в руках. Кажется, им тоже было весело. Из сарая выглядывали какие-то рожи, но эти, кажется, не смеялись. Кирилл перевёл взгляд на ближний план и обнаружил, что вся земля вокруг загажена — почти сплошь покрыта человеческими экскрементами различной степени свежести. Это ему так не понравилось, что он, забыв о боли, торопливо поднялся на ноги. Оказалось, что приземлился он довольно удачно — непосредственно под стеной дерьма почти не было, зато в изобилии был представлен бытовой мусор, сброшенный сверху.
Осторожно ступая, Кирилл двинулся прочь от частокола — без всякой задней мысли, просто чтоб выбраться с «задерьмованной» территории. Только эта территория почему-то всё не кончалась, и учёный оказался довольно близко от символического забора. Он был именно символическим, поскольку вряд ли мог удержать не только человека, но и скотину.
— Куда собрался, молодец? — раздался насмешливый голос охранника. — По бабам аль к тёще на блины?
Кирилл поднял глаза и увидел ствол, направленный ему в грудь. Судя по тому, как служилый держал оружие, как целился, безошибочно чувствовалось, что он не пугает, не шутит, а просто ставит в известность: ещё шаг, и будет выстрел.
— А что?.. — растерянно пробормотал учёный.
— Ни чо! — оскалил жёлтые зубы служилый и указал на небо большим пальцем левой руки: — Отсель одна дороженька — к боженьке. Отдыхай, паря!
Двое других охранников загоготали — вероятно, шутка была остроумной. Кирилл между тем сообразил, что просто так из этого загона не выбраться — дальше до самого берега открытая заболоченная тундра, а вдоль забора снаружи земля истоптана, видны два навеса, под которыми, наверное, охрана укрывается в непогоду. Возле одного из них была привязана собака, которая принялась рычать и гавкать, как только Кирилл приблизился к изгороди. В целом же всё это выглядело как-то странно.
Учёный повернулся и стал смотреть, как криво висящая на одной ремённой петле дверь сарая приоткрылась, и наружу выбрался человек в короткой рваной парке, но без штанов. Пошатываясь от слабости, он отошёл метров на пять и опустился на корточки, приподняв сзади одежду. Через минуту он с трудом поднялся и побрёл обратно.