— Поехали, друг, поехали!
— Куда?!
— Туда! — указал рукой купец и разбойник. Он заговорил, проглатывая слова и брызгая слюной от возбуждения: — Там нарты с грузом! Много! На них огненный гром и волшебные вещи менгитов! Много, очень много! Они не распрягли оленей, Кирь! Не распрягли! Садись и езжай, да! Возле них никого больше нет! Никого! Все ушли воевать! Кирь, поехали! Скорее! Нас не догонят!
— Но... Как-то... — опешил от такого натиска учёный. Впрочем, оторопь длилась лишь пару секунд, а потом в мозгах сверкнула молния: «Да! Да, именно так!» Чаяк его реакцию понял иначе:
— Плевать! Они ж не люди! Они без воинской чести! С ними так можно, Кирь!
— Поехали! — твёрдо сказал бывший аспирант и добавил тоном командира: — Надеть доспехи, оружие к бою — в обозе кто-то ещё остался!
— Эн-хой!! — почти хором радостно ответили таучины.
На лёд упряжки съехали по следу российского воинства. Воды на спуске было совсем мало, но Кирилл всё-таки промочил ноги. Правда, он этого даже не заметил — им овладел азарт, граничащий, наверное, с безумием. Оказавшись на относительно ровной поверхности льда, он жестоко хлестнул своего ведущего оленя, заставляя бежать быстрее. Чаяк оглянулся, всё понял и чуть притормозил, пропуская «друга» вперёд — на место лидера.
Олени бежали быстрой рысью, под полозьями то скрипел снег, то посвистывал голый лёд, тёмное пятно множества «аргишных» нарт приближалось. Крики и звуки выстрелов справа по курсу становились всё громче, но Кирилл смотрел только вперёд — не перевернуться бы на каком-нибудь заструге, не нарваться бы на пулю охранника...
«Господи, как же много у них вещей! На каждого русского, наверное, по две-три грузовые нарты! Впрочем, казаки — не солдаты, „казённого” харча и снаряжения они везут немного, зато каждый тянет с собой „личные вещи” и „тару” для будущей добычи. К тому же, наверное, в этом войске приличную часть составляют не служилые, а промышленные и всякие „охочие” люди. Эти вообще на полном самообеспечении. Как же ориентироваться в этом море барахла?! К тому же там кто-то там есть, кроме оленей...»
Проблема с оставшимися охранниками решилась просто.
— Эн-хо-о-ой!! — заревел Чаяк на подъезде к обозу, и спутники подхватили: — Эн-хо-о-ой!!!
Эти вопли возымели почти волшебное действие: среди тюков, оленьих боков и рогов замелькали редкие человеческие фигурки в одежде из серо-белых шкур — оставленные для присмотра мавчувены пустились наутёк.
— Не здесь! — закричал Кирилл, привставая со своего сиденья. — Туда! Туда нам надо!
В этом лабиринте грузовых саней, занимающем, наверное, площадь в два футбольных поля, завязнуть и заблудиться ничего не стоило, но Кирилл уверенно взял курс к двум десяткам нарт, «припаркованных» чуть на отшибе. Именно оттуда выскочили трое служилых, помешавших отступать мавчувенам.
До крайних саней оставалось, наверное, метров тридцать, когда там возникло какое-то движение. Кирилл зажмурился на мгновение, открыл глаза и рассмотрел, что на нарте поверх груза...
Тускло-серый металл ствола.
Лохматый капюшон, прищуренный глаз стрелка.
«В грудь целит», — сообразил Кирилл и, не выпуская поводьев, резко завалился корпусом вправо.
Он упал на лёд, ударившись плечом, — грохот выстрела совпал со вспышкой боли. Мелькнула даже нестрашная мысль, что в него всё-таки попали. Нарта перевернулась на бок, но продолжала двигаться по инерции ещё несколько метров. Кирилл тут же вскочил на ноги, правда, поскользнулся и чуть снова не упал. Это, впрочем, не помешало видеть происходящее рядом. Оставив разряженное оружие на месте, стрелок бросился бежать, петляя между гружёных нарт и пригибаясь. Краем сознания Кирилл отметил, что действует мужик грамотно: стоит ему оторваться от погони на десяток метров, и поймать или подстрелить его в этом хаосе нарт, оленей и грузов будет очень трудно, если вообще возможно.
Оценив противника, Кирилл недооценил удаль своих соратников: Тгаяк и ещё один парень из оленных мгновенно спешились и побежали к крайним саням. За ними поспешил Чаяк в своих тяжёлых доспехах. Почти одновременно в воздух взвились два аркана. Казак в этот момент как раз выскочил из-за группы сбившихся в кучу упряжных оленей. Он вовремя заметил опасность и легко уклонился от первого аркана, но угодил под второй. Петля-удавка не попала, конечно, ему на шею (так чаще бывает в кино) — на его плечи и голову упала не до конца распустившаяся бухта ремённой верёвки. Сбросить её было нетрудно, но казак не успел — находившиеся рядом олени после броска шарахнулись в сторону и сбили его с ног. Тгаяк успел выбрать излишек ремня и принялся тянуть изо всех сил.
Помогая себе древком копья, Чаяк, как заправский спортсмен, с ходу перепрыгнул через одну нарту, через вторую, обежал третью...
— Живым оставь!!! — заорал Кирилл и кинулся следом.
Служилый не стал распутываться — перевернулся на бок, левой рукой схватился за натянутый ремень, а правой выдернул из-за мехового голенища нож. Это, впрочем, было и всё, что он успел сделать — на него буквально обрушился костяной «танк». Учёный на бегу смотрел в основном вперёд и чуть не поплатился за это — какой-то олень, оказавшийся слева, дёрнулся в сторону, его потяг натянулся и оказался у Кирилла под ногами. Он не устоял и полетел носом в увязанные на ближайшей нарте тюки — в них оказалось что-то округлое и твёрдое. Сколько-то секунд он на этом потерял, а когда обрёл равновесие, то обнаружил, что Чаяк, стоя на коленях, обматывает ремнём аркана сидящего на снегу казака. Тот слабо мычит и не сопротивляется, а борода у него перемазана кровью.
Где-то когда-то Кирилл читал, что пленного надо «колоть» сразу — прямо в горячке боя, пока тот не очухался, пока не собрал силы для сопротивления.
— Чаяк! — прохрипел учёный. — Не надо, друг! Я сам! Он скажет нам, где самое ценное!
Таучин прекратил свои манипуляции и глянул на Кирилла почти с восторгом. Надо полагать, что он сразу сообразил, что грузы вокруг лежат совсем не равноценные и выбрать что-либо самим будет очень трудно. Учёный обошёл поверженного врага, ухватил за меховую рубаху, чуть подсел и рывком вздёрнул его на ноги:
— Стоять, сволочь! — находясь сзади, он ухватил правое запястье, дёрнул руку вниз, а потом заломил за спину, перехватив за кисть. — Подержи, Чаяк! Я говорить с ним буду!
Таучин перенял захват и выкрутил чужую руку так, что пленный захрипел от боли и согнулся пополам. Воин радостно засмеялся, а Кирилл вытянул из чехла на поясе огромный тесак — произведение Громова-младшего. До боя с командой Шишакова он был острым как бритва — таучинские умельцы не пожалели на него сил и времени. Сейчас лезвие было иззубренным, но, наверное, выглядело от этого ещё страшнее. Кирилл ухватил казака за бороду, уставился в налитые болью глаза и яростно прохрипел по-русски:
— Где порох? Где?
— Р-реж-жь, с-сука-а... — услышал он в ответ.
— Не надейся, — почти ласково сказал Кирилл и отпустил захват. — Не горло я буду тебе резать, совсем не горло! А потом есть заставлю... Спрашиваю последний раз: ГДЕ ОГНЕННОЕ ЗЕЛЬЕ?? ГДЕ СВИНЕЦ??
Он ухватил сквозь меховые штаны казачьи гениталии, сдавил что есть силы, выкрутил и начал пилить шкуру иззубренным лезвием. Служилый запрокинул голову, раззявил щербатый рот:
— А-а-а, бляди... ироды-ы... Укажу... Всё укажу! Су-уки-и-и...
— То-то! — злобно улыбнулся учёный и перешёл на таучинский: — Пусти его, Чаяк! Он всё нам покажет. Давай ему петлю на шею наденем, а руки ремнём прихватим!
Сколькими-то секундами позже (действие развивалось стремительно) Кирилл пережил момент гордости за себя любимого: он не ошибся-таки! Данная группа саней, оставленная под присмотром казаков, была навьючена казённым грузом. Радость почти сразу сменилась тревогой: глянув на берег, учёный увидел, что цепи наступающих как-то странно искривились, а от правого фланга вниз по склону бегут три тёмные фигурки. «Охрана возвращается — выстрел услышали или наши упряжки заметили. Быстрее надо!»
Объяснять что-либо соратникам времени не было — Кирилл метался между нарт, рубил тесаком крепёжные ремни, вспарывал шкуры. Потом просто стал щупать груз сквозь «упаковку».
— Вот эту и эту! — наконец решил он. — Тгаяк, веди оленя, а мы нарту толкать будем — на свободное место надо!
Одну за другой груженные бочонками нарты выпихнули из общего круга, поставили в «колею», привязали запряжённых оленей к задкам собственных саней.
— Езжайте! — приказал Кирилл. — Я догоню!
Чаяк удивлённо вскинул бровь и посмотрел на Кирилла, а потом на берег: похоже, пока они тут трудились, ход битвы изменился. Строй русских и мавчувенов смешался, превратившись в толпу, которая медленно двигалась обратно к берегу. Таучины наседали, не экономя стрел и не жалея глоток — вероятно полагали, что своим геройством заставили противника отступать. Казаки-охранники переходили полосу прибрежной воды и находились сейчас в самом глубоком месте — по пояс.
— Скажи, друг, поче... — начал было таучин, но Кирилл не дал ему развить мысль:
— Отставить разговоры! — выдал он по-русски и добавил по-таучински: — ТАКОВА МОЯ ВОЛЯ!
Ритуальная формула «добровольной смерти» опять сработала — таучин не должен мешать самоубийце, его долг — помочь, оказать всяческое содействие. Чаяк и оказал — горестно вздохнул и занял место на своей нарте:
— При первой возможности уйдём на берег — смотри наш след, если решишь остаться в «нижней» тундре.
— Лучше не оставляйте следов! Если я останусь в этом мире, мы всё равно встретимся — не хочу расставаться с таким хорошим другом.
— Давай вместе, Кирь!
— Езжай!
— Эх...
Когда упряжки тронулись, Кирилл на секунду взгрустнул: опять он играет роль камикадзе, опять расстаётся со «своими» — что ж за судьба у него такая?! Впрочем, жалеть себя было некогда: в не очень дальней дали командиры пытались вернуть подчинённых в боевые порядки. Казаки-охранники уже выбрались на мелкую воду и, разбрызгивая её, бежали к покинутому объекту. «Не иначе прощение выслужить хотят, — мысленно усмехнулся Кирилл. — Только поздно пить боржоми, когда почки отвалились! Быть вам, ребята, под батогами — и это в лучшем случае!» На этом наблюдения и размышления кончились, и бывший аспирант начал действовать — уверенно и безошибочно, словно им двигала сама судьба или Бог.
Пленного он подвёл к своей нарте и врезал ему в солнечное сплетение. Казак завалился на грузовую площадку, и Кирилл притянул его ноги ремнём к заднему копылу, а руки — к среднему. Остался ещё приличный конец верёвки, и учёный прихватил заодно и шею — прямо к планкам настила. Вязка выглядела не очень надёжно, но возиться с ней было решительно некогда. И, самое главное, не было уверенности, что всё это нужно: Кирилл знал, что должен сделать, но не представлял, как при этом сумеет остаться в живых.
Его идея была простой: «Без порохового запаса русские никуда не пойдут. Без жратвы, без оленей, без союзников обойдутся, а без свинца и пороха — нет!» Вооружившись тесаком, учёный кинулся вглубь нартовой «парковки». Пробегая мимо крайних саней, он мельком отметил, что казачье ружьё (странное какое-то!) так и лежит на месте: «Жаль, что оно разряжено!»
Кирилл вспорол кожаную покрышку и, ухватившись за крайний продольный брусок нарты, вывалил груз на снег — десяток небольших деревянных бочонков с железными обручами. С той стороны, где, вероятно, была крышка, на каждом болталась на верёвочках какая-то бляха, похожая на сургучную печать. Рассматривать её учёный не стал, поскольку озаботился другой проблемой: как вскрыть? «Вообще-то, понятно: нужно удалить верхний обруч. Тогда клёпки, наверное, немного разойдутся, и крышка получит некоторую свободу. Её нужно... Ч-чёрт, времени-то нет ни на что — какое там сбивание и ковыряние?!» В отчаянии Кирилл поднял над головой бочонок и с силой шваркнул им по другому — валяющемуся на снегу. Они отскочили друг от друга, как бильярдные шарики, поскольку сработаны были добротно — с немалым, надо полагать, запасом прочности. Кирилл немедленно повторил попытку, стараясь попасть по центру — результат оказался таким же, но красивее. Из далёкой глубины сознания наружу полезла подленькая мысль, что ничего он тут сделать не сможет, что подвиг отменяется, что надо сматываться «пока не началось».
Учёный прикинул, далеко ли казаки, и понял, что, пожалуй, спокойно успеет уехать — даже пулей, наверное, его не достанут. «Значит, не судьба! — принял решение Кирилл и пнул валяющийся рядом бочонок. — Ой, бли-ин!!» Посудина оказалась тяжеленной — от удара мягким меховым сапогом она даже не шевельнулась. «Свинец! — догадался Кирилл, прыгая на одной ноге и корчась от боли. — А ну-ка...»
«Взять» такой вес оказалось не просто — не столько из-за тяжести, сколько из-за неудобства захвата. Кирилл целился тщательно и не промахнулся: клёпки порохового бочонка послушно хрустнули от удара. Вторая и третья попытки оказались менее удачными — более лёгкие пороховые бочонки крутились, отлетали в стороны и ломаться не желали. Кирилл понял бесплодность «тяжёлой атлетики» и решил испробовать последнее — почти безнадёжное — средство. Он вытащил тесак и принялся рубить бочонок прямо сбоку — поперёк клёпок. Как это ни странно, но с четвёртого-пятого удара образовалась дырка — насильственно согнутые обручами деревяшки радостно разогнулись, образовав щель, из которой посыпалась разнозернистая труха, мало похожая на современный охотничий порох. Кирилл расширил дыру, схватил бочонок в руки и принялся трясти, высыпая содержимое на снег. И вдруг замер: в мозгах его прямо-таки взорвался целый сноп мыслей — этаких прозрений.
«Хотел просто вывалить весь порох на снег — он намокнет, собрать его не смогут. Однако сделать этого не успею, потому что сейчас придётся драться со служилыми. Вокруг стоят нарты, упакованные точно так же. Мы их не проверяли, но очень может быть, что там тоже свинец и порох — тогда вообще всё бесполезно. Ни зажигалки, ни спичек, а то бы... А то бы... Кирюха, да ведь там ружьё валяется! — новоявленный диверсант чуть не подпрыгнул на месте. — С замком!! Кремневым!!! Порох на полку, курок на себя, потом потянуть крючок снизу... И будет искра — хор-рошая искра!»
Кирилл мысленно проделал все операции, прикинул расход времени и понял, что успеет: «Надо вскрыть тесаком ещё пару бочонков, затолкать под груженную этим же „зельем” нарту, насыпать сверху кучу пороха побольше, сунуть в неё фузею и щёлкать замком, пока не загорится. А если загорится, то и рванёт, потому что дырки в бочонках довольно маленькие, а стенки крепкие — сработают как бомбы.
А КАК ЖЕ Я? Я?!. ПЛЕВАТЬ! НАВЕРНОЕ, ЭТО НЕ БОЛЬНО!»
Кирилл кинулся к нарте, послужившей недавно бруствером единственному защитнику обоза. По пути он успел пробросать в уме варианты собственного спасения — чтоб, значит, и волки были сыты, и овцы целы: «Насыпать от основного заряда пороховую дорожку и поджечь её на дальнем конце.
Так, помнится, в старом фильме вождь семинолов взорвал корабль проклятых бледнолицых. Правда, до взрыва он успел нырнуть в воду. Всё хорошо и красиво, но там была сухая палуба, а здесь — мокрый снег. Глупости это — пора, похоже, умирать по-настоящему! Или... Или не пора?!»
Он стоял и держал в руках чужое оружие. Это была не фузея с кремнёвым замком, а... пищаль.
Фитильная.
И фитиль собирался потухнуть, поскольку почти догорел до зажима.
Кирилл отвернул винт, освободил верёвочку — с той стороны зажима оставалось ещё сантиметров 15 — и подул на огонёк. Тот послушно расширился и отъел ещё пару миллиметров фитиля. «Хорошо горит, однако! Кажется, эти фитили стрельцы чем-то пропитывали — селитрой, что ли? Ну, не важно... Где там наши друзья?»
А друзья — те, которые настоящие, — были уже далеко. Их упряжки вот-вот должны были скрыться за выступом заснеженного берега. Зато друзья «в кавычках» оказались почти рядом — меньше сотни метров, наверное. И один из них, похоже, собирался стрелять в него из ружья.
— Врёшь — не возьмёшь! — погрозил ему кулаком Кирилл и, пригибаясь, кинулся обратно.