— Таучины?
— Верно мыслишь, паря, верно! Онкудин говорит: что хрещёные, что нехристи — все люди. Коли таучинов друзьями сделать, большие дела ворочать можно, а?
— Короче, тебя на погляд, на разведку послали: нельзя ли с таучинами договориться, чтоб «левые» караваны с пушниной пропускали, да?
— Ну, вроде как.
— Ладно, — вздохнул Кирилл. — Допустим, я тебе поверил. Излагаешь ты всё внятно. Только есть в твоей сказочке закавыки — ой, есть!
— Скажи — отвечу.
— Ну, например: зачем ты в войске Петруцкого оказался, а? Тоже мне, разведчик!
— Понудили, — вздохнул Лука. — Откупиться не смог... Кто ж знал, что он войной на таучинов пойдёт? Думали, на Айдар сразу двинет!
— Звучит не очень убедительно, — констатировал учёный. — Вопрос следующий: ты, конечно, сам вызвался при обозе остаться?
— Ну, так!
— А зачем, скажи на милость, ты из пищали палил, а? Если ты к нам, таучинам, по хозяйской надобности заслан, стрелял в нас зачем?
— А чо ж не палить-та? Зрю я: пока наш народ воюет, на обоз ватажка малая набегает — добро казачье пограбить хочет. От той ватажки мне, окромя смертыньки, ждать нечего: порешат и в бега уйдут, пока служилые не хватились. А огневого бою людишки здешние не любят — может, думаю, отступятся.
— Плохо ты таучинов знаешь!
— Ясно дело — плохо! — охотно признал Лука. — Откель мне про них знать-то? Народ всяко-разное рассказывает. А тебя я не признал на нарте — уж больно ты ликом тёмен стал!
— Ладно... — не стал развивать неприятную тему Кирилл. — Надо полагать, ты тоже не знаешь, что там такое Петруцкий задумал?
— Откель? — удивился Палёный. — Может, он таучинов смирить желает? Коли оне под государеву руку пойдут, ему, небось, повышение по службе будет — майором станет али полковником...
Глава 3
РАЗГАДКА
Буран кончился через два дня. Или через три — точно сказать было трудно. Для людей это событие ознаменовалось обычным в таких случаях резким переходом от долгой неподвижности к ломовой работе. Всё нужно было откапывать, хотя снега выпало и немного; нужно было найти и поймать оленей. Кирилл вместе с Лукой занялся «беженцами». Он догадывался, что с ними дело будет плохо, но не мог представить, до какой степени. В природе не произошло ничего экстраординарного — обычный весенний буран, — но люди не хотели жить. Или не очень хотели... В общем, в живых осталось семь человек — в основном женщины с детьми.
Оставлять их на произвол судьбы учёный категорически отказался. Чаяку пришлось с этим смириться и придумывать выход. Собственно говоря, вариантов было немного: распределить груз трофейной нарты по беговым саням; забрать всех людей и двигаться до ближайшего стойбища, ещё не затронутого войной. Начался процесс перемещения груза, и Кирилл впервые смог рассмотреть захваченную добычу. Бочонки внешне несколько отличались от тех, которые Кирилл недавно доблестно рубил тесаком. Для пороховых они были явно тяжеловаты, а для свинца — слишком лёгкие. Пока учёный гадал, рядом оказался Палёный. Он глянул на груз и чуть не сел в снег от изумления:
— Ну, ни хрена ж себе!
— Да, — согласился Кирилл, — пороха много, а вот свинца...
— Что-о?!
— Чего ты глаза вылупил, Лука? Мы угнали две нарты с «огненным зельем», одну утопили. Вторая вот осталась. Наверное, если правильно распределить заряды, хватит, чтоб взорвать половину Коймского острога!
— Взорвать?! Ну, ты... Не, погодь, так ты чо, не разумеешь? Какой порох?!
— Какой-какой... — В душу учёного ворвались сомнения, поскольку она была для них открыта. — Обыкновенный, наверное!
— Ты с какого дуба упал, паря?! Это ж казённо вино!
— Не понял?!
— Чо понимать-та?! Этим добром весь острог не взорвать, а купить можно! С потрохами!
— Та-ак...
Лука изрядно подивился наивности Кирилла, но пояснения всё-таки дал. Государевым людям — служилым — много чего положено от казны, и в том числе некоторое винное довольствие — одна-две чарки «вина», то есть водки, по большим церковным праздникам. В дальних походах служилые свой спирт обычно не получают, но это вовсе не значит, что казной он не выдаётся вместе с прочими припасами. Надо полагать, Петруцкому стоило немалого труда сохранить данный продукт в пути от Икутска, а может, и от самого Обольска. Впрочем, Палёный высказал предположение, что капитан просто тихушничает — пьёт втихаря общественный продукт, объявив личному составу, что винный запас отсутствует. Лука утверждал, что в таких опечатанных бочках хранится именно спирт, который до состояния питьевого «вина» нужно разбавлять водой в два-три раза. В краях, где самогон гнать не из чего, данная жидкость представляет огромную ценность. На Лопатке и в Айдарском остроге приспособились «сидеть» вино из местного сырья, но и там бочонок «казённой» представляет собой целое состояние.
Огромная ценность спирта заставила Кирилла погасить первый душевный порыв — вылить всё к чёртовой матери и забыть данный эпизод как неудачную шутку. Получалось даже хуже, чем он думал: российскому войску нанесён не столько материальный, сколько моральный ущерб, а боезапас почти не пострадал. О том, что было на утонувшей нарте, оставалось только гадать.
— Отчаянный ты! — с деланым восхищением сказал в заключение Палёный. — Петруцкий, ежели с похмелья, из-под земли тебя достать прикажет!
— А не с похмелья?
— Ну... Скажет служилым, что проклятые таучины весь винный запас угнали. Он, значит, его до праздника берег, а нехристи отбили! И «добро» даст: ловите, коли выпить желаете!
— И что же, кинутся ловить? — до Кирилла вдруг дошло, что юмор-то совсем не весёлый, что они находятся в котловине, из которой почти нет обзора, что...
Луку Палёного, вероятно, посетили схожие мысли — он принялся тревожно озирать видимый горизонт. Учёный тоже осмотрелся, ничего подозрительного не заметил и кинулся к парням, увязывающим груз на нартах:
— Ребята, быстрее давайте! Или нет, лучше сначала оленей запрягите, чтобы в любой момент можно было тронуться!
— Ты чего это, друг? — удивился Чаяк. — Что случилось?
— Пока ещё ничего! — заверил учёный. — Но... Понимаешь, в этих круглых предметах, которые мы захватили у менгитов, вовсе не огненный гром. Там внутри горькая веселящая вода, которую ты пробовал в остроге.
— Да ты что?!
— А вот то! Пока она у нас, русские будут нас преследовать!
— Но... Но я видел только мавчувенскую упряжку!
— Где? Когда? Сейчас, что ли?!
— Нет, уже давно — вон там. С тех пор можно было пройти сто шагов. Или пятьдесят...
— Так что же ты молчал?!
— Мавчувены боятся нас. Они могли не захотеть нас заметить...
Кириллу осталось только ругаться на непонятном для соратников языке — даже ускорить сборы оказалось не в его власти. Учёный знал, что неприятности, в отличие от событий радостных, свершаются независимо от степени их вероятности. Только что ближайшие перегибы склонов сияли девственной белизной, и вдруг на них ему стало мерещиться копошение врагов — здесь и там!
Кирилл начал метаться между людьми и упряжками. Грузиться и куда-то двигаться «беженцы» не желали. У них был свой путь к спасению — один костяной стилет на всех. Учёный, заходясь криком, попытался его отнять, но... Но столкнулся с Чаяком.
Пару секунд они смотрели друг другу в глаза, а потом Кирилл обречённо вздохнул:
— Поехали...
Наверное, это было сделано вовремя. Впереди на вершине левого водораздела действительно мелькнули оленьи рога, а потом возникли две нарты с седоками. В руках у пассажиров, похоже, были вовсе не копья.
— Они спустятся вниз?
— Нет, — твёрдо ответил Чаяк. — Там слишком круто. Мы проедем под ними!
— А если стрелять будут? Впрочем, выбора нет... Погнали!
При всей своей «любви» к пленному Кирилл всё-таки занял место возницы — с оленями он управлялся значительно лучше, чем служилый. Правда, никакой беготни с топотом и свистом, никакого стремительного прорыва не было и быть не могло — не тот снег под копытами и полозьями. Четыре оленьих упряжки небыстро проехали по долине. Со склона им крикнули что-то повелительно-матерное, но беглецы не отреагировали. Тогда прозвучал выстрел, и эхо прогулялось по соседним распадкам. Секунд через 20-30 — уже вслед — грянул ещё выстрел. Кирилл даже не оглянулся, даже не обмер от страха — он знал, что попасть из гладкоствольной фузеи по движущейся мишени можно только случайно...
На довольно плавном повороте нарта чуть не легла на бок — Кирилл едва успел удержать равновесие ногами.
— Ты что там, заснул?! — обернулся возница к пассажиру. — Шевелиться надо!
Лука Палёный смотрел на него, слегка приоткрыв рот.
— Стойте!! — заорал учёный вслед своим спутникам. — Остановитесь!
Под одеждой было не очень заметно, что пуля разворотила пленному всю верхнюю часть туловища, что левое плечо у него почти оторвано. Других потерь в маленьком отряде не имелось.
— Вот уж, действительно, гримаса судьбы, — обалдело пробормотал Кирилл. — Пройти через столько смертей, быть готовым к любым неприятностям и в итоге нарваться на шальную пулю! Случай, блин...
Ни хоронить, ни даже прятать тело не стали — просто оставили лежать на снегу. Кирилл снял с убитого крестик и повесил его себе на шею. Он и сам не мог толком понять, зачем сделал это — так, на всякий случай.
Вечером военный совет единогласно принял решение: оба парня с грузом добычи отправляются в родные края. А Кирилл с Чаяком остаются «пасти» войско менгитов. Если будет погоня, им её надо задержать или, если получится, увести по ложному следу.
Счёт времени Кирилл потерял — три дня, пять, восемь... Потом всё смешалось — бесконечный бег оленей, слепящий свет солнца, отражённый снегом, мёрзлое сало на зубах. Сна не было — во всяком случае, учёный не помнил, как он спал: просто закрывал глаза и тут же открывал их, потому что груз был уже уложен, отдохнувшие олени запряжены и нужно ехать дальше. Впрочем, всё это было не очень мучительно. Настоящая пытка начиналась, когда они приезжали в какой-нибудь посёлок или стойбище. Нужно было сидеть в переполненном пологе и говорить, говорить, говорить... А также есть, есть, есть...
Данный район не был для Чаяка «родным». Друзья, знакомые и родственники дальних его родственников тут, конечно, встречались, но авторитет знаменитого купца и разбойника не был абсолютным. Воины, вернувшиеся из недавнего похода, принесли весть о великой победе таучинов, но в соответствии с местной традицией в их рассказах главным командирам уделялось крайне мало внимания. В основном речь шла о собственных подвигах (кто, как и сколько убил врагов), а также о подвигах односельчан — живых и погибших. На первых двух-трёх «посиделках» Чаяк пытался рассказывать, что таучинов повёл в рукопашную атаку не кто-нибудь, а вот этот молодой воин Кирь. Что именно он — Чаяк — во главе многих «сильных» набросился на русских с тыла и всех их поубивал, включая самого главного начальника. Хозяева слушали истории с жадным интересом, в правдивости рассказчиков нисколько не сомневались, но воздавать почести героям не торопились. Кирилл в конце концов осознал, что для таучинов они сейчас не предводители и не герои, а просто РАССКАЗЧИКИ, которые успешно развеивают их скуку.
Тем не менее несколько раз Кирилл принимался говорить по существу, взывая к здравому смыслу слушателей. Он говорил, что сюда движется огромное войско менгитов и множество мавчувенов с ними, что надо собрать весь скарб, всех стариков, детей и женщин и уйти с дороги этих врагов — пусть они роются в мусорных кучах и ворошат золу потухших костров. Не получив пищи, не взяв добычи, русские рано или поздно уйдут, и тогда можно будет вернуться и продолжать заниматься своими обычными делами. «Авторитеты» слушали пламенные речи молодого воина, кивали головами и снисходительно улыбались: не пристало, конечно, юноше учить «сильных» правильной жизни, но он так складно говорит — приятно послушать! Нет, никто никуда разбегаться, конечно, не будет — зачем?! Вон там — на скале — есть «крепость». В ней укроются наши семьи, а воины будут её защищать — так было всегда, так будет и теперь. Другой вариант реакции: это даже и хорошо, что сюда идут враги! Мы позовём соседей — тех и этих — и будем с ними сражаться. Их много? Так ведь и нас не мало! И потом, дело ведь не в количестве — это все знают! — а в храбрости и удаче. Вы, гости дорогие, сами рассказывали, как побили множество русских на реке Ог, а мы чем хуже?
«В общем, Чаяк был прав, утверждая, что ничего путного организовать не удастся. Можно, конечно, посчитать таучинов тупыми и недоразвитыми, но на самом деле они просто мыслят иначе, у них другие „базовые” ценности. И с этим, похоже, ничего не поделать...» — Кирилл это понимал, но всё ещё оставался «белым» человеком. Перед его мысленным взором вставали картины разгромленных стойбищ, и он гнал и гнал вперёд оленью упряжку, говорил и говорил свои речи. Чаяк покорно вёл их маленький караван от стойбища к стойбищу, кивал и поддакивал своему «другу» на посиделках — без всякого вдохновения и надежды.
Они изъездили огромную территорию — километров, наверное, двести вдоль побережья и столько же вглубь материка. Потом Кирилл решил вернуться и начать всё сначала. Они двинулись к исходной точке, но раньше, чем достигли её, на холмах вдали замелькали оленьи упряжки — передовые разъезды мавчувенов. Вскоре путникам встретился длиннющий караван оленьих нарт — знакомое стойбище переезжало на новое место. Радоваться этому не пришлось — таучины двигались не вглубь материка, а параллельно берегу к широкой перевальной долине, где обычно собираются жители этих мест.
Весть о приближении реальных, а не сказочных врагов распространилась быстрее бега самого быстрого оленя. Мелкие стойбища пришли в движение — поднялись на кочёвку туда, где было безопасней. А безопасней казалось там, где больше своих. Понимая, что происходит, Кирилл стонал и матерился — мысленно и вслух: «Вместо того чтобы рассеяться, раствориться, исчезнуть в просторах, они кучкуются, они объединяют стада, как будто специально, чтоб врагу легче было перебить людей и захватить оленей, — идиоты...» При всём при том мужчины покидали свои семьи — в известном месте собиралось ополчение, и, соответственно, каждый, кто считал себя воином, должен был...
— Нам тоже надо туда, — сказал Кирилл. — Поехали.
— Друг, — устало вздохнул Чаяк, — я не знаю имени беса, который на этот раз вселился в тебя.
— При чём тут бес?!
— Разве ты сам не понимаешь? Разве не чувствуешь, что твоими глазами видит, твоими ушами слышит кто-то другой? Воин Кирь смел и умён, он умеет слушать умные советы, он много знает и редко ошибается. А этот новый бес... Он не такой — скорее, наоборот.
— Чаяк, очень тебя прошу: не пудри мне мозги!
— Что?!
— Ну, говори прямо!
— Остановись и подумай — тогда мои слова будут не нужны, — твёрдо ответил купец и разбойник. — Надо возвращаться домой, здесь нам нечего делать!
— Но там собираются воины, — наивно сопротивлялся Кирилл. — Будет новая битва с менгитами!
— Нет, — качнул головой Чаяк, — это будет не битва...
Они всё-таки прибыли к месту сбора ополчения. Оно оказалось огромным — человек пятьдесят. Из них половина — новобранцы, то есть молодёжь, впервые ступившая на «тропу войны». Собрались ещё не все, и в ожидании отставших парни развлекались демонстрацией друг перед другом боевых навыков. Кирилл не смог даже добраться до полога, в котором «деды» обсуждали планы военной кампании, поскольку сразу по прибытии получил несколько предложений, от которых отказаться нельзя. А именно: пробежаться наперегонки, побороться на снегу, пофехтовать копьями. Доказать сверстникам, что ты «великий воин», можно было только убедительными победами в «спортивных» единоборствах. Смотреть, как фехтует и борется «новенький» воин, собрались все, включая предводителей. Конечно же, случилось то, что и должно было случиться: пару поединков на копьях Кирилл выиграл, а первый же борцовский проиграл. После этого к «начальству» можно было даже не соваться — он как бы стал одним из «рядовых», которым положено слушаться старших, а не давать им советы.
— Давай ты, Чаяк! — взмолился учёный. — Тебя они послушают! Ведь опять полезут под пули со своими луками! Их перебьют, как куропаток! Нас мало, поэтому нельзя допустить фронтального боя: надо устроить засаду, надо атаковать менгитов на марше и сразу уходить в тундру! Они станут преследовать, и тогда... Чему ты улыбаешься?!